Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ (СИ) - "Балтийский Отшельник" Страница 31

Волк был один в клановом шатре, если не считать приведшего Ирму надсмотрщика. Расслабленный, как кот, он развалился в деревянном кресле, густо покрытом тонкой резьбой. Одежда была под стать — халат из алой струящейся ткани, мягкие вышитые чувяки. В руке он держал тонкий кубок южной работы. Запах пряного вина витал в шатре. В этот момент Волк не был похож на сурового воина. Хотя, наверное, все-таки похож — на воина, который сибаритствует перед трудным походом. Так в расслабленности дремлющего кота кроется способность моментально броситься на добычу.

Но не всем дано видеть эту способность.

— До Великого Брака светил осталось три дня, — сказал Волк. — И все рабыни, нашедшие себе новых хозяев, уже покинули ярмарку.

На лице Ирмы сначала не отразилось ничего. Ее разум был сейчас укутан в две плотных пелены.

Серую плотную пелену отупляющей усталости, в равной степени истощившей ее телесные и душевные силы, поставившей тело и разум на самый край, за которым — небытие. Постоянное недосыпание, тяжкий физический труд днем и еженощный Танец Узлов, сильно упростили ее «духовный ландшафт», оставив место лишь самым простым мыслям и примитивным чувствам. Особенно постарался здесь Танец Узлов, безжалостно бросающий ее в крайности на эмоциональных качелях, от боли к экстазу, от растворения в телесном к собачьей преданности, от бездумной и бессмысленной покорности к нетерпеливому предвкушению. После него, как после степного пожара, оставалась лишь выжженная, дымящаяся эмоциональная пустыня.

Но плотнее серой держала алая пелена преданной щенячьей радости прирученной рабыни — господин заговорил с ней! ГОСПОДИН ЗАГОВОРИЛ С НЕЙ!!! Впервые с момента наказания, после несчитанных ночей мучительного экстаза, прошедших без единого слова, господин заговорил с ней! И только потом смысл слов проник в сознание рабыни…

— Господин решил оставить рабыню у себя? — и Ирму не волновало, сколько звонкой радости прозвучало в ее вопросе.

Она уже давно не оценивала себя со стороны, в реалиях прошлой жизни, в правилах и приличиях. Гордость, достоинство, честь, стыд, осознание себя и своего места в мире давно покинули ее. Им не осталось места в простом и насыщенном существовании. Невероятно давно все стало намного проще, остались только простые желания тела, самые простые мысли.

Все однообразное содержание текущих дней — монотонный тяжкий бессмысленный труд, еда — каждый раз все та же серая рабская каша без всякого вкуса, снова труд, мимолетная нега в теплом источнике, а потом — боль и экстаз в руках господина, которые длятся миг и эон, находясь вне времени. Потом краткий сон без сновидений и все сначала.

День за днем, счет которым давно потерян.

День за днем, каждый из которых отличается от других лишь тем, что будут творить в сей день руки ее господина.

Дни, похожие один на другой. Жизнь без смысла и впечатлений. Еда без вкуса. Сон без сновидений.

В этой неизменной череде лишь тесно сплетенные боль и экстаз пробуждали если не разум, то хотя бы чувства. Боль и экстаз составляли ее жизнь, боль и экстаз сосредотачивались в руках господина, в нем самом — сосредотачивалась вся Вселенная рабыни.

И разве может рабыня не радоваться, что господин обратился к ней⁈

— Разве я разрешил тебе говорить, рабыня?

— Прости рабыню, господин! — и Ирма моментально распростерлась в позе «обращение». Ей совершенно не хотелось «освежить знакомство» с жалом, которое, казалось, никогда не покидало рук господина.

* * *

Волк с удовлетворением посмотрел на распростёршуюся ничком рабыню.

Ничего в ней не напоминало ту гордую девочку, которая собиралась преодолевать тяготы плена с гордой поднятой головой и патриотическим долгом перед Империей в душе.

Нет, нынче у его ног валялась подлинная рабыня, трепещущая от радости, что господин обратил на нее внимание, и вибрирующая от надежды, что господин призвал ее для службы, в которой она удовлетворит свою расцветшую и осознанную рабскую потребность. Потребность неотступную и ненасытную, как тяга, заставляющая наркомана постоянно желать объекта своей привязанности и никогда не насыщаться им до конца.

Изменилась она и телесно.

Ее прежние наставники в воинском мастерстве дорого бы дали, чтоб постигнуть секреты подобных изменений. Хотя секрет был прост до банальности — нагрузка и питание, просто и то и другое — отшлифованное до бриллиантового совершенства.

Та самая «серая рабская каша» за десятки поколений превратилась в идеально отточенный рацион. Она содержала и достаточное и необходимое, а еще обладала и свойством изгонять большинство паразитов. В сочетании с рабской горечью кашка стимулировала телесную бодрость, восстановление ран и наращивание мышц, сопротивляемость болезнями.

Тот монотонный труд у каменного катка до предела сил, те «пробежки» до предела выносливости. И даже Танец Узлов, растягивающий тело в нужных сочленениях — искусство на фундаменте незыблемых правил.

И, с точки зрения кочевников, в этом не было ничего удивительно: любой грамотный лошадник знает, чем надо кормить лошадей, как их выбегивать, какую кобылу с каким жеребцом скрещивать. Что же удивительного, что народ, тысячелетие торгующий рабами, знает, чем и как их кормить?

Кочевники, конечно, лукавили, но совсем чуть-чуть. Каша, которой кормили рабов, все ж таки сильно отличалась от вареного зерна, что привозили южные купцы. Было несколько «маленьких хитростей» в том, как зерно, выросшее на Севере или на Юге, превращалось в крупу для приготовления «рабской каши». Да и «приправки» были непросты.

Но степняки так сроднились со своей странной магией, что не находили ничего удивительного в повседневном и повсеместном ее использовании…

Но, как бы то ни было, тело молодой женщины налилось силой, но линии его не потеряли женской привлекательности, остались плавными, гармоничными и округлым.

Больше не было привлекательной девочки, которая стыдилась своей наготы и пыталась спрятать грудь в ссутуленные плечи. Ныне, призванная к господину, юная рабыня с идеальной атлетической фигурой беспокоилась лишь о том, достаточно ли выпрямлена ее спина, чтоб выражать напряженную готовность служить, и достаточно ли широко раздвинуты ее колени.

Кожа ее приобрела легкий загар — как ни пытались рабынь прятать от жгучего степного солнца, оно все же тронуло позолотой кожу.

Татуировка, покрывающая полностью ее тело и голову, делала ее женскую привлекательность экзотической и ещё более заманчивой.

Волк вспомнил, как «пленница из воинского сословия» капитулировала перед проснувшейся ней рабыней, и усмехнулся: воспоминание тех дней заставило зашевелиться его вожделение в самом прямом смысле этой банальной фразы.

Ему понравилось дрессировать эту рабыню, она останется у него в памяти. В этом процессе был вкус и азарт. Остается надеяться, что и Первому понравится результат…

Торжество Рабыни

После смерти девочки, которая пыталась бежать на первой вечерней стоянке рабского каравана, Ирма впала в беспамятстве на полную руку дней.

Потрясений плена, насилия, жестокости и собственной неожиданной метаморфозы оказалось слишком много для ее неокрепшей души. Пока Ирма отсутствовала разумом в этом мире, караван рабынь пересортировали, проверили и пометили.

* * *

Бесчувственную рабыню тоже пометили, но сняли с общей связки.

Одна из повозок каравана «несла» вместо обычной клетки на две связки — на шестнадцать рабов — клетку на шесть «одиночек» для «избранных» рабынь.

Одна из таких одиночек уже была занята.

Там обитала костлявая крестьянка, которую еще этим — но каким уже далеким, — утром, перед общим строем употребил в рот предводитель каравана. Глупую строптивую девку продолжали кормить мужской плотью почти непрерывно, и с этой целью за день ее посетили почти все мужчины каравана.