Золотая клетка. Сад (СИ) - "Yueda" Страница 32

Арт можно посмотреть в шапке =)

====== Глава 14 ======

— Артур Романович, не волнуйтесь, мы сделаем всё, как нужно, — заверяет меня управляющий.

— Я и не волнуюсь, Сергей Данилович. Я знаю, что вы не подведёте. До свидания.

На этом я выхожу из ресторана, шагаю из благоухающего сада прямо в зимнюю ночь. Ветер тут же кидает в лицо горсть снега и залезает под воротник распахнутого пальто. Холодно. Но я все равно пару секунд любуюсь стройными елями, что выстроились вдоль дорожки и тихо перемигиваются огнями гирлянд. После этого всё же запахиваю пальто и спускаюсь по лестнице, устланной ковровой дорожкой. Пока иду по короткой аллее к машине, замечаю, что на почтительном расстоянии от моего Aston Martin припаркована красная Toyota, а возле неё стоит поющая куколка и смотрит на меня неотрывно, глазами жрёт, завлекает. А кто-то из салона авто его ещё и пихает в мою сторону. Кто же ещё, кроме папани, это может быть.

Недоумки. Оба. Ни черта не поняли. Или поняли, но решили проигнорировать и нахрапом брать.

Придурки.

У старшего-то чувства самосохранения вообще не осталось, жадность все мозги выела. А у младшего? Он понимает, что одна попытка подойти к моей машине чревата тем, что его скрутят мои люди? А потом… потом вообще, что угодно. В зависимости от моего настроения. А настроение у меня будет не очень, если я хоть на минуту задержусь из-за этой шалавы.

Но кукла не движется с места, хоть из машины её и толкают, и я, без проблем усевшись на заднее сидение, приказываю охраннику:

— Гони, Богдан.

И он с виртуозностью гонщика довозит меня до дома за считанные минуты. Сейчас уже за полночь, Ярик наверняка устал и спит, поэтому стараюсь не шуметь, заходя в квартиру. Но бодрые гитарные переливы, доносящиеся из гостиной, говорят о том, что никто тут и не думал спать. Как только я закрываю дверь, бренчание прекращается, а через пару секунд в коридор выходит Ярик.

Чуть взъерошенный, в домашней одежде, он солнышком выплывает из гостиной, останавливается в проёме, скрещивает руки и смотрит на меня эдак изучающе.

— И чего это ты так рано? — прищурившись, спрашивает он.

— Добрый вечер, Ярик, — спокойно парирую я. — Рано? Полпервого ночи уже. Разве это «рано»?

— Ну у тебя ж открытие р-ресторана, — нарочито растягивая слова, говорит Ярик и поигрывает бровями.

Да что это всё значит?

— Верно, открытие, — киваю, снимая пальто. — И что?

— Как что? У тебя ж там «гости» всякие, которые липнут к тебе, как мухи к навозу. Или не дали тебе? — радостно спрашивает он.

А я смотрю на это сияющее злорадством личико, и меня внезапно осеняет.

Да это же ревность! Ревность, как она есть, чистая, незамутнённая. Моё лохматое солнышко меня ревнует! Маленький мой…

Губы сами собой расплываются в улыбке.

— А ты никак ревнуешь? — говорю и начинаю мягко подходить к нему.

— Я?! — возмущается маленький. — Вот делать мне больше нечего, как тебя ко всяким блядям ревновать. Да ебись ты с кем хочешь!

— Хочу с тобой, солнышко.

Подхожу к нему вплотную, нависаю сверху, а он от возмущения аж сказать ничего не может. Уникальный случай, чтобы Ярик да слова потерял — невиданное дело! Впрочем, нет — не потерял. Просто много их, слов этих. И эмоций много. Его всего аж распирает, лицо так и играет красками, а глаза кратерами жгут. Ну чудо, а не человек.

Наконец Ярик тычет мне в лицо средний палец и выдаёт:

— Отсоси бля!

— Запросто, маленький.

Этот пальчик, этот тонкий, огрубевший от постоянной игры на гитаре пальчик так вызывающе торчит у меня перед носом, что хочется укусить его. Я не сдерживаю себя, обхватываю его зубами, нежно прикусываю. Ярик ойкает и пытается вырвать палец, ну куда там! Я так просто не отпускаю, держу крепко, вдобавок начинаю ласкать палец языком, щекотать подушечку. От этого лицо маленького вспыхивает, буквально-таки загорается. Да Ярик весь вспыхивает, я чувствую, какой жар исходит от него, ощущаю его дрожь, которая проходит по всему телу. А ещё слышу тихий, но беспрерывный поток мата:

— Ёб твою мать, пиздабол мудланый. Отпусти палец, сука блядь конченая, морда хуерылая, отпусти, говорю! Кто обещал руки не распускать, говна кусок?..

Последний раз пощекотав палец, я с сожалением всё же отпускаю его.

— А я руки и не распускаю, — шепчу Ярику прямо на ушко, едва не касаясь его губами, и слышу судорожный вдох, слышу бешеное сердцебиение, вижу, как от волнения ходит его грудная клетка.

Он так вспыхнул, так завёлся, а ведь я толком и не касался его. Солнышко моё горячее…

— А-та-шол, — по слогам говорит Ярик и сам проскальзывает между мной и стенкой, ныряет в тёплый свет гостиной, где его ждёт гитара.

Её он будет сейчас обнимать, ласкать своими умелыми пальцами. Бездушную деревяшку, не меня.

Стоп. Я что, серьёзно ревную к гитаре? К гитаре?

Медленно выдыхаю.

Мучение ж ты моё лохматое. Где мне найти бесконечный запас терпения? Он мне так нужен, ибо моему скудному запасу скоро придёт конец.

— Добрый вечер, Дамир Романович, — слышу я бодрый голос и усмехаюсь.

— Ночи, Любовь Францевна, ночи, — поправляю я.

— Какая ночь, когда никто не спит? — разводит она руками.

— Вот такая у нас фиговая ночь. Я поработаю ещё немного у себя, а вы идите спать.

Любовь Францевна всплёскивает руками и ворчит тихонечко:

— Да что за люди-то такие? Один пришёл час назад, говорит: «Поработаю», теперь второй: «Поработаю». На работе вам работы мало, что ли?

— Ярик недавно вернулся? — удивляюсь я.

Вообще-то он в своей студии дни напролёт проводит, но в одиннадцать часов ещё ни разу не возвращался.

— Так он сегодня песню сперва записал, а потом у него фотосессия была, — говорит Любовь Францевна. — Пришёл усталый, на ходу засыпает, но говорит: «Нет, работать буду». Уж не знаю, чего он сейчас там наработал сильно.

На ходу засыпал? А ко мне бодрячком вышел, едва я в квартиру зайти успел. Как будто бы специально ждал.

А может, и правда ждал?

Ох ты ж солнышко моё ревнивое. Оказывается, вот каким ты бываешь.

Тепло разливается по всему телу. Мягкое такое тепло, тягучее. Приятное.

Отправляю Любовь Францевну спать, а сам всё же иду в кабинет работать. Полчаса пролетают незаметно и, когда встаю из-за стола, слышу непривычную тишину. Да, в последнее время она здесь нечастый гость. Значит, угомонился маленький, спит.

Выйдя из кабинета, прохожу в гостиную, чтобы выключить свет, и замечаю Ярика.

Он лежит на диване, подложив руку под голову, толстая тетрадь свалилась на пол, гитара, накренившись, стоит возле подлокотника. Ярик спит. Дыхание ровное, спокойное. Умиротворённое. Много раз я видел, как он засыпал, вымотанный сексом, и всякий раз любовался им. Не мог оторвать взгляда. И сейчас не могу. Меня будто бы притягивает что-то, завораживает. Какая-то непонятная магия, хрупкое волшебство, которое страшно разрушить.

Присаживаюсь на край дивана и легонько касаюсь разлохмаченных волос. Мягкий шёлк проскальзывает сквозь пальцы, утекает густым мёдом, оставляя ладонь пустой. Как же хочется, до безумия хочется запустить пальцы в эти волосы, сжать их с силой и ласкать, упиваясь ощущениями, гладить, целовать, вдыхать их дивный солнечный запах. Но нельзя. Нельзя. Я сам сказал, что не прикоснусь к нему. И я не касаюсь. Ну почти. Это не считается.

Кончиками пальцев едва ощутимо скольжу по щеке Ярика, трогаю губы. Нежные, чуть приоткрытые губы. Я помню их вкус, я помню, какие они сладкие, какие жаркие и жадные. О да, эти губы любят, когда их целуют. Эти губы любят целоваться.

Веки Ярика вздрагивают, и я отдёргиваю руку. Но маленький не просыпается, по-прежнему лежит, расслабленно дышит. Спит.

Крепкий у него сон, но лежать тут не дело. Хотя диван вполне подходит для сна, я и сам, бывало, здесь дремал, но я хочу перенести Ярика на его кровать. Да, я чертовски хочу просто взять его на руки, прижать к себе пусть и на какие-то считанные мгновения. Хочу.