Не кричи...(СИ) - "Изменяя_реальность" Страница 38

Он остался из-за Алекса. Не потому что у нас притяжение и, чего греха таить, неплохой секс, не потому, что решил поймать маньяка от скуки, не потому, что у него есть незаконченные дела, не потому, что ему нужна моя помощь… Всё это иллюзия. Реальность такова, что он готов рискнуть своей жизнью, несмотря на то, что его ищут наёмники, ради Алекса. Он сейчас как никогда напоминает злобного цепного пса, способного на убийство ради мальчика, прикормившего его, с которым он знаком всего несколько часов. Странный он, этот Рамлоу… Грубый, злой, жестокий и битый жизнью, но при этом искра человечности в нём всё ещё теплится, хоть он и скрывает всё под маской зверя.

====== глава 5. ======

«Нету к таким ни любви, ни доверия. Люди глядят на наличие перьев…»Ⓒ

08.22.2018 6:17 р.m.

Отец Морелли оказывается на редкость мерзким типом. Знаете, есть такие людишки, которые улыбаются, ведут политес, создают видимость того, что общаются на равных, а потом с удовольствием кости моют. Таких видно за версту. По идеально уложенной причёске, отглаженному костюму и натянутой фальшивой улыбке.

Я сижу за столом, слушая его размышление о том, как не пристало взрослой одинокой женщине с ребёнком вести себя подобным образом. Намекает на меня, старая макака. Я не настолько отупел, чтобы просмотреть красноречивый взгляд Энцо Морелли. Да и засос на шее Нины, так же как и на моей могут надурить разве что Алекса. Пацан, кстати, реально клёвый оказался. Правда, в Мортак он всё-таки пару раз продул. В какой момент я тупо отпустил вожжи, я не понял, как и то, как меня так вырубило вместе с малым на диване. Что делать с этим ебаутым ощущением пока не разобрался. Да и атмосфера не способствует. Тихо кипит папаша Нины, сверкая глазами, Алекс бросает на меня то ли виноватый, то ли умоляющий взгляд, Нина сидит за своим же столом, опустив очи долу.

Что, чёрт возьми, за хуйня происходит?

— Мистер Рамлоу, вы так и не ответили, кем вы работаете?

Я ещё секунду раздумываю над ответом.

— Убиваю людей.

Лицо Алекса сперва вытягивается, затем глаза разгораются диким восторгом. Понятно, для него это звучит несколько абстрактно. Кроме смерти матери он пока не сталкивался со всем дерьмом этого мира. И не надо. Морелли бледнеет, и всё так же молчит. А вот её папаша явно торжествует. Вот прям сейчас начнёт таскать меня за ухо по дому, ей-богу.

— То есть? Что это значит? Нина! — Энцо смотрит на дочь одновременно с негодованием и неверием.

Переводит на меня взгляд, полный презрения.

— У вас ужасное воспитание и шутки.

— Какие уж тут шутки, — усмехаюсь, наблюдая, как маска холодного спокойствия сползает с холёного итальянского лица.

Папаша демонстративно хватается за сердце, или что там у него под рёбрами, переводя взгляд на дочь. Нина в замешательстве.

— Пап… Всё хорошо… — пытается вырулить она.

— Да уж куда лучше. Извольте объясниться, молодой человек…

От такого обращения меня подрывает нахамить в лучших традициях приюта. Но вместо этого я ещё пытаюсь совладать с эмоциями. Собственно, с хуя ли, спрашивается, я ещё и объясняться должен. Кусок в глотку не лезет. Я таких напыщенных индюков пачками в землю отправлял. И он меня еще стыдить будет… Замечаю во взгляде Морелли мольбу. Ну, да ясен хуй, я уеду, а она останется. Окей, заткнусь, с меня не убудет.

— Вам нечего сказать?

Нина бросает несмелые косые взгляды на меня и Алекса. Пацан молодец, втыкает в экран смартфона, но я-то вижу, как краснеют у него уши. Походу, это не впервой. Нина же похожа на провинившуюся школьницу, которую сейчас будут отчитывать за прогул или за то, что поймали за углом с сигаретой.

— Папа! Он — мой гость в конце-концов, хватит уже, — пытается унять начинающийся конфликт.

— Хорош гость…

— Алекс, ты поужинал? Иди, сложи учебники и сменную одежду, — Нина заботливо отправляет мальца прочь из кухни.

Зря. Этим она развязывает мне руки. Или, точнее, язык. Когда Алекс поднимается из-за стола, я всё явственно читаю в его глазах. Плавали — знаем. Сам помотался, как собачий хвост в его возрасте, никому нахрен не нужный. Наверное, это меня в нём и подкупило. Нет, он конечно на меня не похож, и слава всевышнему. Умён, даже очень. Начитан. Я в его возрасте был обычным лоботрясом с вечно ободранными коленками и проблемами с законом. Что, впрочем не изменилось. Но я твёрдо знал, что никому на хуй не нужен. А пацан ещё надеется.

— Нина! В конце концов, ты же взрослая женщина! Как так можно легкомысленно относиться? У тебя, между прочим, ребёнок!

И вот тут меня разрывает… Хочется схватить этого недоумка за шкварник, провезти холёной рожей по столу, и сунуть башкой в посудомойку. Может, тогда всё дерьмо оттуда выветреется?

— Пап… Брок помогает мне в моей работе… Он… Коллега.

— Ага, из смежной организации. Трупы закапываю. Сперва, правда, их создаю, но потом закапываю, — слышу себя, и понимаю, что меня уже не остановить, — Нина, какого хуя ты оправдываешься перед ним?

Отец Нины роняет вилку на стол, вскидывая на меня глаза.

— Рамлоу! — вспыхивает Нина, краснея.

— Ну нет. Я сидел, слушал всю эту грёбанную полемику… Хватит! Теперь послушайте меня, господа зайцы.

— Я бы попросил вас, молодой человек!

— Я тебя перебивал, пока ты тут кислород расходовал? Нет! Вот и закрой пищеприёмник… Начнём с того, что твоя дочь, долбанный ты праведник, свою шкуру каждую ночь таскает туда, куда я срать не полезу в трезвом уме. И тебе в башку твою седую даже не приходит мысль, что она там сдохнет, как и твоя другая дочурка. Это, блядь, на сколько надо любить себя, чтобы пустить обеих дочерей служить в полицию?

— У вас, видимо, нет детей!

— Потухни, слово потом вставишь, когда разрешу… — его вопрос про детей вот прямо бесит. — Тебе похуй, что грохнули одну дочь, тебе похуй, что вторая скоро следом отправится, и тебе похуй на пацана. Но ты, срань слоновья, смеешь раскрывать рот и учить её жизни? Если я правильно понял, ты обосрался много лет назад, кинув и одну и вторую на произвол судьбы. И ты ещё жив. То есть факт, что обе твои доченьки сироты при живом отце — тебе кажется нормой общества?

Сука, он мне ещё будет тут рот открывать, пытаясь меня повинить, так же как и дочь свою. Я не святоша, да, погулял и всё возможно. Но тыкать меня мордой в дерьмо, пусть и моё собственное, не позволено никому. И уж тем более не тому, кто своих детей отправляет на смерть. Его фраза, брошенная вскользь, сейчас просто пережжёт мне нахрен все предохранители и я его убью.

Нина смотрит в полнейшем ужасе, а меня уже несёт. Сейчас у меня тормозной путь будет как у гружёного «Freightliner»{?}[Марка грузовых автомобилей.] — четверо суток. И не дай бог встать на пути. Энцо смотрит откровенно ошарашенно, переводя взгляд с меня на дочь.

— Да как вы смеете…

— Заткнись, не заставляй меня брать грех на душу… Ты спихнул внука на дочь, и считаешь, что имеешь моральное право указывать ей, с кем трахаться, а с кем нет? А не пошёл бы ты… Под юбку жёнушке.

— Брок… — вспыхивает Нина.

Погоди, дорогуша, я и до тебя доберусь. Все хороши, ей богу. Жестом затыкаю поток сознания слева от себя. Нина сидит, словно к стулу приколоченная, и я вижу, как трясётся у неё подбородок.

— Я тебе как мужик мужику советую — имей хоть каплю уважения не вякать в чужом, ёб твою мать, доме! У себя будешь правила насаждать. А ты, голубушка… С тобой у меня тоже разговор не окончен… Я вообще, хуй его знает, чё ты сидишь, глаза таращишь… Один раз досыта его отсюда погнала ссаными тряпками, и всё. Приехал, внука забрал, и нахуй. Слушает она наставления. Тебе, блядь, лет сколько, кукла ты глазастая?

Ошарашенный моим молчанием и внезапным взрывом папаша Нины покрывается пунцовыми пятнами. Поджимает губы, словно послать хочет, но не решается. Ясен день, и не решится. Сидит вон, жаба сухая, даже встать со стула очкует. И правильно.

— Прекратите оскорблять меня и мою дочь… — наконец раскрывает рот.