Софи Морган - Интимный дневник «подчиненной». Реальные «50 оттенков» Страница 4

Впервые я поцеловалась в 12 или 13 лет, и, если честно, это меня совсем не впечатлило.

Тем не менее мне больше всего нравились те части этих историй, в которых она попадает в беду – т. е. делает то, за что я ее презирала. Когда ее брали в плен – в качестве непременной наживки в ловушке, предназначенной для поимки Робин Гуда (что, кажется, было ее главной целью в жизни), – ее противостояние Гаю Гисборну и шерифу Ноттингемскому возбуждало во мне сильный интерес. Ее обычно держали в каком-нибудь сыром, похожем на подземелье месте, при этом часто связывали или заковывали в цепи. Беззащитная все равно оставалась непокоренной, полной достоинства в унизительной ситуации, и это что-то задевало во мне, заставляло сердце биться чаще. Знаете, как это бывает в детстве, когда то, что вы читаете или смотрите, настолько захватывает вас, что вы погружаетесь туда, в ту роль, проживаете ее, чувствуете ее? (Хотя я и пишу «в детстве», я до сих пор чувствую то же самое, когда читаю или смотрю что-то ошеломляющее, просто теперь это случается не так часто.) Так вот, все сцены, которые я проигрывала в уме, исполняя главную роль, были сценами с леди Мэриан, даже несмотря на то что она была глуповата, и я представляла в лучшем свете нудные эпизоды, следовавшие после ее спасения Робином и возвращения в лагерь, где она продолжала беречь семейный очаг.

Так все и было… пока я не открыла для себя порно.

Мне было лет 14, когда вокруг журнала, издавшего эротическую книжку для женщин, поднялась шумиха. У меня в комнате не было Интернета, и, честно говоря, хоть я и знала о том, что эротическое вдохновение следует искать именно там, меня не интересовали фотографии женской груди, потому что у меня была собственная и эта часть тела не казалась мне уж столь выдающейся. А вот с этой книгой было по-другому. Бесконечные разговоры о моральном разложении и прочем привели к тому, что я почти целый месяц отчаянно пыталась достать книгу, отчасти потому, что начала подозревать, что я развратнее моих одноклассников или хотя бы развратнее, чем они обо мне думают. Помимо того, что мне хотелось узнать, насколько скандально содержимое книжки, я убеждала себя, что она может служить своего рода барометром непристойности.

Только была одна проблема.

В агентстве, распространявшем журнал в нашем городке, работала наша соседка, и она не только отказалась бы продать мне книжку – ведь тогда мне было намного меньше 18, – но и рассказала бы маме, а это могло привести к одному из тех гадких разговоров, которые вызывают желание оторвать себе уши, лишь бы все прекратилось. Однозначно, это был не вариант. Поэтому как-то раз я села в автобус, следовавший в ближайший крупный город, и купила книжку там. У меня вспотели руки, на мне все еще была школьная форма, и я страшно боялась, что продавщица поймет, что я несовершеннолетняя и без зазрения совести покупаю то, что «DailyMail» назвала абсолютной мерзостью, и заставит вернуть ее, пока книга случайно не развратила меня навсегда. Продавщица ничего такого не сделала. Я положила книжку в рюкзак и со все еще колотящимся сердцем прошла пешком две мили домой; свое опоздание я объяснила маме тем, что была на тренировке по хоккею.

Вспоминая о той книге, которую до сих пор не могу решиться выкинуть, хотя теперь она настолько затрепана, что страницы выпадают, могу сказать, что мне кажется смешным и нелепым тот резонанс, который она когда-то вызвала. Но тогда она была для меня открытием. Первые страницы моих любимых глав остались загнутыми – для быстрого поиска. В одном из разделов речь идет о склочной, но при этом ранимой женщине, ругающейся с мужчиной, который ей явно нравится и с которым она, однако, постоянно конфликтует. Закончилось все тем, что он привязал ее к дереву плющом (согласна, звучит неубедительно, ну и пусть – это был греческий плющ, который, возможно, обладает ранее неизвестными свойствами прочности) и делал с ней что хотел: проводил руками по телу, грубо целовал, оскорблял словесно. Она стояла, возбужденная вопреки своей воле, и он довел ее до оргазма, при этом она не могла ничего делать, кроме как откинуть голову и стонать от удовольствия. Сейчас это кажется довольно глупым, но в то время это вызвало отклик в моей душе. Теперь я проигрывала в воображении именно этот эпизод ночью в кровати, сопровождая фантазию трением рукой между ног, погружаясь в сладостный сон.

Конечно, в жизни любой девочки наступает момент, когда настоящие мальчики вытесняют и книги, и Гаев Гисборнов (Робин был не совсем в моем вкусе). Мой первый настоящий парень, который был старше меня, но не умнее, сначала вроде уловил мои сигналы, которые я не понимала и сама. В отличие от других мальчиков, с которыми я целовалась, этот крепко сжимал мою голову, намотав мои собранные в хвост волосы на руку при прощальном поцелуе, и мне это нравилось. Мне нравилось быть в его власти, быть неподвижной, в то время как сплетались наши языки.

Я фантазировала о продолжении этих поцелуев, думала, что они намекали о другой стороне удовольствия, которую никто не видел, но я уже ощущала. А в один вечер, целуясь на прощанье, он укусил меня за нижнюю губу – так сильно, что я всхлипнула от неожиданного удовольствия. Он сразу же отскочил, чуть не вырвав мне клок волос, и извинился за то, что сделал больно. Было неудобно объяснять, что мне вообще-то понравилось, поэтому я приняла его извинения, сказала, что не произошло ничего страшного, и пошла домой расстроенная, с набухшими сосками и в мокрых трусиках.

Я понимала, что хорошие девочки не получают удовольствия от такого.

Я тогда еще не понимала, насколько важно было то, что тот поцелуй взволновал меня. Но я понимала, что хорошие девочки не получают удовольствия от такого, а если и получают, то уж точно не говорят об этом. Жизнь шла своим чередом, я проходила через стандартные этапы. Наконец, воспользовавшись тем, что маме моего первого парня пришлось выйти на работу, чтобы подменить коллегу, мы с ним потеряли невинность, но, поскольку ни один из нас раньше сексом не занимался, мы чувствовали себя скованно и постоянно прислушивались, не вернулась ли его мама. Этот первый раз, несмотря на приятные ощущения, не перевернул мою жизнь. Потом я даже думала, что это было не так приятно, как лежать в постели и трогать себя, хотя я не проследила взаимосвязи с тем фактом, что не испытала оргазма. Вспоминая о том, какими невинными и осторожными были наши неуклюжие телодвижения, кажется чудом, что нам вообще удалось заняться сексом в тот первый раз. Однако мы обнаружили, что практика приводит если не к совершенству, то уж точно к тому, что «мы долго улыбаемся друг другу, ничего не соображая». Но невозможность уединения означала, что мы постоянно боялись быть застигнутыми на месте преступления и приобрели навыки быстрого переодевания, которыми мог бы гордиться Кларк Кент, хотя, вероятно, его это могло смутить.