Станислав Пшибышевский - Заупокойная месса Страница 60

Побежал, забыл о своем теле. Весь он был лишь одно большое, бьющееся сердце, чувствовал, как оно касалось земли и подпрыгивало в диких прыжках; пришел в город.

Он пробирался потихоньку, медленно, как вор: чувствовал, что он погиб, если ее здесь нет.

Под конец почти полз. Не решался подойти к памятнику: видел, как он подымается среди гнетущей тишины, холодно, неумолимо, как его судьба, видел, как он растаял в большое туманное кольцо, которое начало мелькать и кружиться, чувствовал, что земля вертится вокруг него, сильнее, еще быстрее, зашатался… и вдруг: из вертящихся колец тумана пробились к нему два глаза.

Бесконечная радость колеблющимся светом прорезала его мозг, уцепился за ее руку, прижимал ее в себе, рвался к ней, гладил, ласкал ее и смеялся в безумном блаженстве.

Теперь все страшное ушло и забылось: крепко держал ее, не решался выпустить ее руку.

— Я ждала тебя вчера всю ночь, — тихо сказала она.

Он дрожал и едва мог идти: радость разбила его.

— Теперь я спасен. Через тебя — через тебя! — Я должен был сегодня умереть, но теперь я спасен. Ты меня возродила, — сказал он, размышляя.

Она говорила что-то.

— Вампир? — услыхал он.

В испуге остановился.

— Но разве ты не знаешь, что мы возрождаемся только друг через друга? — сказала она таинственно.

— Ты — ты… тоже? — пролепетал он.

Она не отвечала.

— Ты здесь? Здесь? — спросил он в ужасе. Ощупывал ее рукой.

— Ты здесь? — спросил он снова.

Начал заикаться и дрожать.

— Да, я здесь. Я беру теперь твою руку. Чувствуешь ее? О, как горит твоя рука!

Успокоился.

— Ты Агая? — спросил он спустя минуту.

— Это твой вампир?

Безмолвно кивнул.

— Ты не Агая? — спросил он снова после долгого молчания.

— Нет!

Наконец они пришли.

В этот раз ему показалось, будто они шли через бесконечный ряд коридоров, через безотрадную, покинутую пустыню комнат. Слышал тихое эхо своих шагов, как ритмическое, глухое биение сердца.

— Я не боюсь! — сказал он вдруг. Прошло много времени.

— Здесь! — сказала она наконец. Вздохнул.

— О! Я чувствую такую страшную усталость! Не мог различить, был ли это его или ее голос. Начал дрожать.

— Я с тобой! — она крепко держала его руку. Никогда не слыхал он такого темного голоса. Это было темнобархатное тело Агаи. Сердце его судорожно сжалось.

— Говори, говори со мной! — он сжимал ее руку.

— Ты так болен, ты так болен, — повторила она тихо и прижалась своей щекой к его.

Так сидели они долго, долго на краю постели. Стал спокоен и мягок, как дитя.

— Как ты добра! Как бесконечно добра! — прошептал он у ее губ.

— Ложись теперь. Я буду спать с тобой. Я буду держать тебя. Посмотри, посмотри, ты теперь так спокоен. Лихорадка твоя прошла.

Разделась и легла рядом с ним.

— Я оберну тебя своими волосами, — прошептала она и распустила волосы… — У меня волосы такие длинные, они доходят мне до колен…

— Твои волосы мягки, как шелк! О, еще мягче.

— Твои волосы черны? — спросил он, помолчав.

— Нет!

— А глаза черны?

— Нет!

Долго молчали.

— Я поцелую тебя в грудь, — сказала она вдруг. — Твоя грудь в огне, а мои губы так прохладны. — Она поцеловала его.

— Еще, еще! — просил он, умоляя.

Она целовала ему всю грудь, потом обвила его своими руками, волосы шелковой волной полились по его телу, она положила голову к нему на грудь.

— Ты не уйдешь от меня? — спросила она боязливо.

— Нет, нет… о, теперь все прошло.

Теперь уже наверное время обеда. Чувствовал, что теперь он может наконец что-нибудь съесть. Он был от этого счастлив. Теперь он освободился также и от Агаи.

Усмехнулся. Он теперь постоянно усмехался, тихо и таинственно.

Кто-то позвонил. Вскочил и весь задрожал.

— Это она! Да, она! — чувствовал ее. Вошла Агая. Взгляд ее впился в его мозг.

Села против него и долго не говорила ни слова. Вдруг подняла голову и насмешливо сказала:

— Куда это ты вчера спрятался от меня?

— Я совсем не прятался, — сказал он спокойно. — Я просто не хотел тебя больше видеть.

Вздрогнул. Из ада бездонных глаз этой женщины била болезненная ненависть.

— Ты был все время у этой девушки! — Ему казалось, что он слышит скрежет… — Ты был у нее всю ночь и вчера… — вдруг оборвала.

— Да, я был у нее. — Злобно смеялся. — Это тебя волнует? Да ты ревнуешь.

— Я не позволяю тебе, я не хочу, чтобы ты прикасался к чужой женщине, я не хочу этого, понимаешь, я этого не хочу!

Она кричала это короткими, сдавленными криками.

Он опустил голову и подпер ее обеими руками.

— Моя душа робка и стыдлива, — сказал он медленно и совсем тихо. — Ты сделала ее робкой. Ты была груба… Видишь, однажды я шел по улице и вдруг почувствовал себя одним громадным, бьющимся сердцем. Это символ всего моего существа. Я в действительности лишь одно громадное, бьющееся сердце. И это сердце обладает ужасным стыдом. Стыд — это раковина, в которую, подобно улитке, всегда может спрятаться такое сердце. Стыд делает холодным и робким и вселяет отвращение к людям. Теперь я не чувствую больше сердца: оно зарылось, оно сжалось, оно спряталось в свою раковину…

Он взглянул на нее. Ему казалось, что он видит в ее глазах крупные слезы. Но он не был уверен в этом.

Снова опустил голову.

— Вот, например, теперь. Мне казалось, что я вижу в глазах твоих слезы. Но мой стыд робок, он не верит твоим слезам.

Она вдруг упала к его ногам. Она схватила его руки и целовала их в бешенстве страсти.

Она взрывала его своим горячим желанием, своими молящими поцелуями, страсть его снова выползла, бешено ринулась в каждый его нерв.

Но он овладел собой со сверхъестественной силой и тихо отнял у нее свои руки.

Тогда она бросилась на него, вцепилась в него, крепко впилась, душила его своей болезненной страстью.

Все кружилось вокруг него. Стремглав бросился он в этот ад счастья и ужаса.

— Ты — ты любишь меня? — пробормотал он с трудом.

Она прильнула к его губам. Она целовала безумно, жадно, она не могла насытиться.

Вдруг вскочила, она вся кипела от ярости.

— Ты холоден, холоден!.. Тебя надо покорить… — Голос ее был хрипл и дрожал. — Мы поменялись ролями. Ты теперь женщина. Должно быть, очень пикантно чувствовать себя хоть раз женщиной?..

Она язвила его жгучей насмешкой. Он взглянул на нее пристально, потом душа его отупела. Видел только ее, стоящую здесь с ее широкой, напыщенной насмешкой.