Дафна Калотай - В память о тебе Страница 10

Дрю помедлила, собираясь с мыслями. По правде говоря, она не могла придумать, с чего начать. Дрю подозревала, что в заверениях Нины Ревской, что она ничего не знает о происхождении драгоценностей, мало правды. Смешно думать, что человек, хвастающийся своей памятью, тем, что помнит каждое па любого балета, ничего не знает. Дрю помнила, как повысился голос старушки, как звенело ее рокочущее «р» и свистели носовые гласные. (Впрочем, акцент Нины Ревской не был таким уж сильным, а ее английский язык отличался правильностью.) Ее нежелание разговаривать о кулоне озадачило Дрю. Не менее загадочным казалось неожиданное появление Григория Солодина.

Григорий заинтриговал Дрю. От него веяло какой-то тайной. Высокий стройный мужчина. Широкий задумчивый лоб. Печальные глаза. Густые, несколько растрепанные, словно у мальчишки, волосы. Даже сейчас перед глазами Дрю стояло его напряженное, резко очерченное лицо. Губы двигались медленно, словно с трудом выговаривая слова чужого языка. У Григория был легкий, трудно определимый акцент, во всяком случае не русский, — в этом она была уверена. Когда Дрю поинтересовалась, есть ли документы, которые могут подтвердить, что кулон раньше принадлежал Нине Ревской, он поджал губы, словно желая их прикусить. На скулах заходили желваки.

— Извините, но документов у меня нет.

Дрю привыкла к подобному поведению клиентов. Она любила загадки и тайны, связанные с работой. Кто смастерил это пианино? Кто написал этот портрет? Попадались и маленькие семейные тайны. Сестры, распродающие коллекцию флакончиков из-под духов покойного отца, рассказали диаметрально противоположные версии истории семьи. В коробке для сигар отца обнаружились коллекционные сигары. За нежеланием Григория Солодина объяснить, каким образом кулон попал в его руки, что-то стояло.

Старательно избегая многозначительных намеков, Дрю вежливо, но настойчиво задала мужчине интересующий ее вопрос, но в ответ услышала:

— У меня этот кулон всю жизнь. Определенные обстоятельства убедили меня в том, что когда-то он и янтарные украшения Нины Ревской составляли одно целое. Возможно, в прошлом она владела этим кулоном.

По мнению Дрю, Григорий никак не мог быть старше пятидесяти лет. Он гораздо младше Нины, человек другого поколения. За всем этим скрывалась какая-то тайна. Дрю подозревала, что этих двух людей объединяет не только русское происхождение и теперешнее место проживания. Вот только никто из них не хотел ей ничего рассказывать.

Если бы с Григорием разговаривала не она, а Ленора, то дело, вполне возможно, на этом и закончилось бы. Тайны не волновали ее начальницу. Ее привлекала внешняя сторона преуспевания: успешно проведенный аукцион, блистательное шоу, управление прибыльным бизнесом. Дрю, напротив, больше завораживали истории, которые она слушала, общаясь с клиентами — малоизвестной натурщицей, работавшей с Группой восьми[5], или джазовым музыкантом, владевшим трубой, на которой однажды играл Майлз Дэвис[6].

Первоначально ювелирные изделия не особенно интересовали Дрю. Изучая в колледже историю искусств, она увлекалась живописью, графикой и даже мечтала стать смотрителем музея. Получив диплом, она работала некоторое время в галерее Челси и проходила практику в «Сотбиз»[7], пока не нашла более высокооплачиваемую работу. Работа в «Беллере» просто первой подвернулась под руку, когда брак распался и Дрю ужасно захотелось поскорее уехать из Нью-Йорка. Пересмотрев свои профессиональные амбиции в соответствии с новыми жизненными обстоятельствами, Дрю стала одним из экспертов «Антикварных гастролей»[8]. Разъезжая по стране, она радостно сообщала хозяевам, что акварель, найденная ими на чердаке, стоит не меньше тысячи долларов. Через пять месяцев она получила повышение, став заместителем Леноры. Дрю снова пришлось приспосабливать свою мечту к действительности: она начала заниматься на курсе корреспондентского обучения по геммологии[9].

Единственной драгоценной вещью, которую Дрю носила, был гранатовый перстенек, купленный ею три года назад. Из-за небольшого изъяна в камне она оказалась единственной претенденткой и выиграла свой первый аукцион. На приобретение перстня Дрю истратила деньги, оставленные ей бабушкой. Гранат был маленький, округлой огранки, державшийся на кольце белого золота с помощью небольших крапанов. Дрю носила перстень на безымянном пальце правой руки как напоминание о покойной бабушке Рите, с которой она иногда мысленно «разговаривала». Бабушка оказалась единственным человеком, которого не шокировало желание Дрю развестись с Эриком. «Ты просто переросла свой брак», — заявила бабушка Рита. Она понимала и поддерживала внучку. А потом она умерла.

Иногда Дрю воображала, что «слышит», как бабушка разговаривает с ней. Она прекрасно помнила акцент старушки, а вот несколько выученных слов напрочь стерлись из памяти. Мама Дрю приплыла в Америку еще ребенком и сознательно разговаривала исключительно на английском. Со смертью бабушки Риты финский язык быстро выветрился из памяти ее внучки.

Оторвав взгляд от гранатового камня, Дрю вслух перечитала написанное:

— Введение. История происхождения украшений…

Нина Ревская отрицает, что кулон когда-либо принадлежал ей. Бывшая балерина и Григорий Солодин, очевидно, не виделись друг с другом или, по крайней мере, притворяются, что никогда не встречались.

Дрю очень заинтересовали отношения этих двух людей, точнее, связь между тремя янтарными украшениями. Если повезет, она сможет раскопать, что к чему.

Ухватившись за эту мысль, Дрю опустила пальцы на клавиатуру и напечатала: «Бриллианты, возможно, и лучшие друзья девушек, но в случае с Ниной Ревской…».

Дрю остановилась в ожидании вдохновения и… нажала «Delete».

И снова шел снег. За ночь выпало пять дюймов. Утром по радио транслировали заявление мэра Мэнино, утверждавшего, что, хотя на дворе еще только январь, Бостон израсходовал все средства, выделяемые бюджетом города на уборку снега. Потом диктор неуместно радостным голосом объявил, что температура упадет до минус двух градусов по Фаренгейту, а с учетом коэффициента резкости погоды — до минус десяти.

— Американцы предпочитают знать температуру с точностью до градуса. Так они определяют, мерзнуть им или страдать от жары, — вслух произнес Григорий.

Войдя в кухню, он испытал знакомое разочарование, не найдя там Кристины. Конечно, это было нелепо, но каждый раз, переступая порог кухни, Григорий представлял себе покойную жену, которая, сидя на стуле, попивает кофе без кофеина, одновременно проверяя пачку контрольных работ по английскому языку для студентов-иностранцев, или ест йогурт. Кристина относилась к той категории людей, что просыпаются рано и без сожаления выбираются из теплой постели.

Григорий налил стакан холодного томатного сока, сделал глоток и отправился за газетами, оставленными почтальоном на крыльце. Один из заголовков на первой странице гласил: «Интрига в аукционном доме». Чуть пониже меньшим шрифтом было набрано: «Таинственный спонсор жертвует уникальную драгоценность. Ажиотаж растет».

В голове Григория ясно прозвучал голос Кристины: «Я не могу не испытывать к ней неприязни».

— Ну, не будь слишком строга, — обычно возражал он жене, когда речь заходила о Нине Ревской.

Повинуясь чувствам, Григорий всегда ее защищал, понимая, каких усилий стоит его жене не попробовать самой объясниться с Ревской. Именно это соображение мешало ему раньше довериться будущей жене. Он не испытывал неловкости или ложного стыда, полностью доверял Кристине, но понимал, что людям ее склада трудно стоять в стороне и не вмешиваться. Она была прирожденной оптимисткой, из тех, кто считает, что стакан наполовину полный, а не наполовину пустой. Кристина специализировалась в педагогике — науке, наиболее склонной к идеализму. Она даже подумывала о том, чтобы получить степень магистра, изучая сферу социальных проблем. Сперва Григорий рассказывал ей лишь сухие факты о своих родителях, усыновлении, детстве в России, переезде в Норвегию, Францию, а потом, когда ему исполнилось девятнадцать лет, в Америку. Только после шести месяцев совместной жизни, взяв у Кристины слово не вмешиваться в его дела, Григорий набрался смелости и рассказал ей о балерине Ревской.

«Она должна быть тебе благодарна, ведь ты единственный человек в мире, потративший время на перевод стихотворений Ельсина на английский язык. И их даже напечатали! Как можно быть настолько равнодушной к творческому наследию собственного мужа? Не понимаю!»

«Кристина, мой любимый адвокат, как мне тебя не хватает!»

Одержимость Ниной Ревской имела и свои приятные стороны. Интерес к личности ее мужа, поэта Виктора Ельсина, постепенно превратился в литературоведческое исследование его поэзии. Когда посторонние люди, не осведомленные о его отношениях с женой поэта, интересовались, почему Нина Ревская не помогает ему в изучении творчества Ельсина, Григорий, сохраняя видимость полного равнодушия, отвечал: