Мейв Бинчи - Ключи от рая Страница 15

Ривке в Россморе все казалось неправильным. Она называла статую в церкви «благочестивой», а не «святой». Она была удивлена продолжительностью брачной церемонии, и папским благословением, и тем, что многие женщины были в платках и накидках на головах вместо того, чтобы надеть нарядные шляпки.

Она не могла понять, зачем на свадьбе подано такое количество выпивки и зачем столько людей, распевающих свои песни…

Но это было важное событие, и Деклан крепко держал меня за руку, и я никогда не думала, что могу быть такой счастливой.

На медовый месяц мы с Декланом поехали в Испанию, а потом вернулись, чтобы жить в его краях, которые представляли собой горную местность, где не происходило ничего примечательного. Поскольку я была замужней женщиной, я больше не могла работать учительницей, и время тянулось очень медленно. Дни были очень похожими один на другой, кроме воскресных, когда мы обедали у его матери и его сестер, которые каждую неделю интересовались, не беременна ли я.

Письма от Ривки были живительным лучом в этой тихой заводи. Она советовала, какие книги читать, она предлагала устроить что-то вроде передвижной любительской библиотеки для тех, кто не может выходить из дома. И всем понравилась эта затея. Деклан зашел так далеко, что назвал меня вдохновленной.

Но поехать на свадьбу Ривки со мной он не захотел. Это слишком далеко, слишком дорого, он не знает, как вести себя с евреями и их обычаями. Нет, он хочет обойтись без этого. Что ж, я поняла, что уговаривать его бесполезно. Я утешилась тем, что если мне опять нужно стать Малкой, то это будет легче сделать без Деклана. Так оно и оказалось.

Это была совсем другая свадьба — балдахин в большом саду семьи Файн, пение на иврите, разбивание стеклянного бокала, что было как-то связано с разрушением Храма, но я не могла об этом спросить, потому что в ипостаси Малки я, само собой разумеется, должна была это знать.

Макс был очень весел и дружелюбен; он шепнул мне на ухо, что знает мой маленький секрет. Я не поняла, что он имел в виду. Может, он узнал, что я ездила в Дублин за противозачаточными таблетками, потому что не хотела забеременеть раньше, чем устрою библиотеку? Или узнал, что у матери Деклана и трех его коров-сестер очень трудные характеры и я иду на все, чтобы избежать встречи с ними?

Нет, оказалось, он знает, что я на самом деле не Малка и что я ни капельки не еврейка.

— У нас с Ривкой нет и никогда не будет секретов, — сказал он.

Почему-то я почувствовала себя чуть-чуть тревожно, что, конечно, было абсурдно. Из-за Макса не стоило тревожиться. Он был добрый, ласковый, он любил Ривку. Он был просто душка.

Мы с Ривкой продолжали некоторое время переписываться. Потом она стала звонить мне из офиса. Она сказала, что это проще, быстрее, надежнее. Это было, конечно, хорошо, но гораздо дороже. Я думала, что не осилю трансатлантические звонки. Но Ривка сказала, что это не имеет значения, она работает менеджером и может звонить сколько угодно. Она не думает, что я вообще смогу дозвониться ей из моих краев.

Наши длинные путаные письма кончились, но это не значило, что она от меня что-то скрывала, она сообщала мне все подробности своей, как выяснилось, изнурительной жизни. Ривка постоянно сидела на жесткой диете. Она всегда вела длинные разговоры, рассказывая, на какой прием она собирается, и объясняя, что ей нужно сбросить семь килограммов за две недели, чтобы влезть в платье. Она сказала, что чувствует постоянную усталость.

А я объясняла ей, как ужасны сестры Деклана и что меня канонизируют при жизни за то, что я не рассказываю ему, что за существа три его полоумных сестры.

— Ты будешь? — спросила она с интересом.

— Буду — что? — ответила я вопросом на вопрос.

— Будешь канонизирована при жизни? — спросила Ривка. Похоже, она действительно очень устала. Даже евреи должны понять, что это шутка и человек может быть причислен к лику святых только после смерти.

А потом у нас обеих одновременно начался кризис.

Кризис у Ривки был не такой уж серьезный, просто она отчаянно устала на какой-то конференции по туризму, проходившей в Мексике, и заснула в тот момент, когда все думали, что она переодевается к банкету, на котором должны были вручать Максу премию за его достижения, и ее пришлось будить, и она в суматохе прибежала и выглядела чудовищно. Макса чуть не хватил удар, и туристический бизнес и мексиканцев тоже чуть не хватил удар. Господи, можно было подумать, что началась третья мировая война.

По сравнению с тем, что произошло со мной, это были пустяки.

Моя очаровательная золовка решила, что она обязана рассказать Деклану, что именно она нашла в коробке с лекарствами в ванной, куда она якобы случайно заглянула. Бедный Деклан не знал, что эти таблетки, которые я принимаю, абортивные. Она так и сказала: они препятствуют зачатию и убивают зарождающееся дитя. Они не скажут об этом матери — она будет слишком потрясена, она может не выжить, услышав такое. Деклан был очень расстроен, что я таила от него это. Я ответила, что способность к деторождению — это мое дело, но он сказал: нет, это наше дело, и он примет это во внимание. Какое же доверие может быть в нашем браке в будущем, если я буду вести себя так замкнуто?

Отчасти я была согласна с ним, но, к сожалению, я этого не сказала: вместо этого я заявила, что его сестры — это свора назойливых гиен и что я ненавижу их почти с той же страстью, с какой ненавижу его мать. Это было неблагоразумно, и между нами надолго наступило охлаждение. Сестрицы самодовольно ухмылялись, я бросила таблетки в огонь, но Деклан сказал, что он не хочет ребенка насильно, поэтому мы перестали заниматься сексом, а сестры, похоже, догадывались об этом и ухмылялись еще гаже.

Итак, я проводила все больше и больше времени в поездках по горам с передвижной библиотекой, а Деклан — в разговорах о травяном хоккее и в поглощении пива у Каллагана в компании с этим ужасным Сканком Слэттери, и достойные времена все никак не наступали.

Я попыталась рассказать обо всем Ривке. Но она считала с некоторым на то основанием, что сестры Деклана были из лечебницы для наркоманов, и, хотя она пыталась понять, что произошло, она не понимала.

А я никак не могла понять, почему Ривка просто обязана ходить на все эти мероприятия, когда она так устает. Я знала, что она хотела объяснить, но ей не хватало слов.

Когда мы говорили по телефону, я продолжала ей советовать:

— Скажи ему, что ты очень устаешь.

А она советовала мне:

— Скажи ему, что ты очень сожалеешь.

Со временем Деклан вернулся на наше супружеское ложе. Было не так, как раньше, но было менее одиноко, и атмосфера в доме стала не такой тяжелой. Между тем Ривка нашла какие-то чудодейственные витаминные энергетические добавки, и, как ни странно, мы обе одновременно забеременели.

У нее родилась девочка, которую назвали Лидой, в честь матери Макса, и я надеялась, что у меня тоже будет девочка, и что мы назовем ее Рут, и они с Лидой станут настоящими друзьями. Деклан сказал, что это несколько натянутая идея и что во всяком случае он предпочел бы сына, который будет отстаивать честь графства в травяном хоккее.

Брендон, названный так в честь отца Деклана, родился на две недели позже Лиды. Теперь, поскольку Ривка больше не сидела в офисе, мы снова начали переписываться, обсуждая родовые схватки, кормление грудью, бессонные ночи и тонкие пальчики на ручках и на ножках. Похоже, мы завуалированно сообщали друг другу, что жизнь была не настолько хороша, какой могла бы быть.

Но мы никогда не писали об этом. Почему мы должны были сожалеть о чем-то? У нас были наши дети.

Я думаю, мне следовало бы заметить, как поздно стал приходить Деклан по вечерам, и при этом он совсем не был навеселе, хотя должен бы, если он проводил по четыре часа у Каллагана, и мне следовало бы обратить внимание на то, что Сканк Слэттери часто спрашивал меня, как там Деклан, что было странно, потому что, по словам Деклана, они каждый вечер встречались и пили вместе. Но я была очень занята с маленьким Брендоном, который был просто ангелочком. В рабочие дни я сажала начинающего ходить Брендона в фургон с передвижной библиотекой и разъезжала по маленьким поселкам, где встречалась с восхищенными читателями. Много внимания я уделяла тому, чтобы держать его подальше от его кошмарных теток.

Так шли месяц за месяцем. Мы по-прежнему приезжали навестить мать Деклана каждое воскресенье, каждый из нас привозил какое-нибудь блюдо, потому что здоровье ее шло на убыль. Она была счастлива видеть всех своих детей вокруг себя, и я не возражала против этого. Ривка часто присылала из Америки лекарства. В конце концов свекровь умерла, очень мирно, словно бы заснула.

Вечером после ее похорон Деклан очень спокойным голосом сообщил мне, что я должна знать, что он встречается с другой женщиной. Ее зовут Эйлен, она работает секретарем в школе, и в конце семестра они поедут в Англию. Брендону тогда было семь. Вполне взрослый для того, чтобы регулярно приезжать и видеть отца, мимоходом сказал Деклан. И добавил обнадеживающе, что Эйлен будет рада стать второй матерью для Брендона.