Лиза Альтер - Непутевая Страница 23

— Что, жень-щина, потрясена? — несмешливо спросил Клем. Через обтягивающие джинсы отчетливо торчал его пенис. После того случая в бомбоубежище он стал пренебрежительно называть меня «жень-щиной».

— Да, — пробормотала я. — Раньше здесь такого не было. — Экзотический вкус Клема поразил меня. Мужчины на плакатах засовывали свои члены во все мыслимые и немыслимые отверстия в телах женщин, детей, животных и других мужчин. Мне стало страшно: уж не попробует ли все это Клем на мне? Джо Боб — уже не мой телохранитель, хотя… Майор по-прежнему имеет влияние на семью Клойдов.

— Могу снять, если они тебя раздражают, — предложил он.

— Нет, нет, — ответила я любезностью на любезность. — Пусть смотрят! Пусть учатся, как это делается, — прибавила я тоном опытной, пресыщенной женщины, прошедшей огонь и воду.

Наша вторая попытка оказалась не намного впечатлительней первой. В свете керосиновой лампы он достал блестящий оранжевый пакетик.

— Где ты это взял? — не подумав, брякнула я. «Дикси» Джо Боба по сравнению с этими презервативами были сущей ерундой. Может, именно поэтому я и не отдалась ему?

— Флойд где-то раздобыл. Говорит, французские лучше наших. Максин от них балдеет.

— Ах, вот как? (Что же у меня не в порядке, если я не «балдею»? А может, когда меня станут часто трахать, я просто не сумею понять, балдею я или нет?)

В самый разгар второй попытки Клем откинулся на коленях и пробормотал: «Черт побери, жень-щина, это глупо». Я не понимала, что именно глупо и что я делаю не так. Он натянул свои джинсы с заклепками, которые никогда не снимал до конца, чтобы я не увидела искалеченную ногу, и подошел к полкам, где хранил когда-то свои шарики, волшебные камни и птичьи гнезда и на которых теперь лежали книги в мягких обложках. Он пробежал глазами по корешкам и вытащил одну.

— Слушай! «…от мощного усилия лома тяжелая крышка поддалась. В гробу лежала она — единственная женщина, которую он когда-либо любил. Ее тело высохло и превратилось в пыль. Единственное, что осталось от нежного тела, — это белые голые кости. Свеча в его руке оплыла. Он наклонился и поцеловал труп туда, где раньше была щека. И тут же ломкие пряди ее волос обвились с его…»

Я перевела глаза на один из плакатов. Крупная соблазнительная женщина стояла на коленях на низеньком столике, бесстыдно выпятив круглую задницу. Огромный, грубый, как скотина, мужчина в маске и черной кожаной куртке стоял позади, наполовину вонзив в нее мохнатый, с прожилками член. На столике сидели крысы и острыми зубами пожирали груди женщины. С них капала кровь… На лице женщины был написан откровенный восторг.

— Ах, Клем… — В его рассказе крышка гроба захлопнулась, похоронив героя вместе с его любимой. — Мне пора идти.

— В чем дело, жень-щина? — угрожающе спросил он. У меня сразу вспотело под мышками. (Какое счастье, что майор может разорить семью Клема!)

— Откуда у тебя эти ужасы? — весело спросила я, натягивая колготки. Холодное безжалостное лицо мгновенно изменилось, и он снова стал самим собой.

— Я заказал их в Нью-Йорке. Прислали по почте.

— А не боишься, что твой отец найдет их? Или Флойд?

— Это МОЙ домик. Сюда никто не суется. Но на всякий случай у меня тут восемь запоров.

— Я видела. Ну, мне пора. Отец спросит, где я была.

— Конечно. — Он застегнул брюки и встал.

Однажды вечером «харлей» привез нас на свалку. Клем поручил мне подержать его «винчестер». Он заглушил двигатель и откатил мотоцикл на обочину. Потом зарядил ружье и протянул мне целую пригоршню патронов.

— Приготовься, жень-щина, — прошептал он. По его сигналу я включила фары «харлея». Клем прицелился в кучу мусора и выстрелил. Одна из множества крыс взлетела в воздух, остальные бросились врассыпную. Клем быстро перезарядил «винчестер» и выстрелил снова. Я протянула ему следующий патрон. Крысиное племя совсем взбесилось, отчаянно заметалось в поисках безопасного места, но несколько трупов уже валялись на куче.

— Пойдем, — сказал он наконец и выключил фару. — Пусть успокоятся, тогда врежем еще разок.

Мы сели на поваленное дерево, и Клем закурил неизменные «Лаки Страйк». «Странный способ приятно проводить время, — подумала я, — но, надо признаться, такая стрельба захватывает куда больше, чем секс».

— Клем!

— Что, жень-щина? Не понравилось?

— Не очень.

— Это же паразиты.

— Да, но тебе-то какое дело? — Он глубоко затянулся и промолчал. — Разве они тебе мешают?

В темноте ярко светился кончик сигареты. Наконец Клем заговорил:

— В тот день, когда на меня свалился трактор… помнишь? Так вот, я лежал под ним и думал: «За что? Почему это случилось именно со мной?» Я тогда совсем спятил, даже хохотал. Я не понимал, за что меня так наказали. Я ведь был хорошим мальчиком. Помогал отцу, умывался, учил уроки, был вежлив. Почему же это случилось со мной?

Казалось, время остановилось. Я лежал под трактором и думал, думал… Там, под опрокинувшимся небом, я заключил с Господом сделку. Пообещал, что буду каждую неделю ходить с мамой в церковь, если только он поднимет этот чертов трактор. Но чуда не произошло. Я лежал на земле, трактор — на мне, и я решил, что попал в ад. Конечно, было за что: и отметки бывали отвратительные, и папе с мамой я не всегда помогал, и теперь за это придется жариться на вертеле. А потом, я соскучился по людям: маме, папе, Флойду и… тебе. По ферме, по своему домику. Я испугался, что никогда этого не увижу, и, наверное, закричал. Не помню точно, но папа говорил, что услышал мой крик.

И знаешь, пока я лежал под той красной махиной и думал, что она раздавила меня, как сноп кукурузы, я успокоился. Я не боялся, я стал никем. Мне даже не было больно, Джинни. Я помню только жару и какой-то странный свет. Смерть совсем не страшна. Честно признаться, я даже разочаровался, поняв, что все-таки жив.

— Значит, ты убиваешь крыс, чтобы доставить им удовольствие умереть?

— Я знал, что ты ничего не поймешь. Не знаю, зачем говорил об этом?

Мы сидели молча, и я уже раскаивалась, что своим непониманием уничтожила единственную попытку Клема довериться мне.

— Попробовала бы ты жить калекой! — неожиданно проговорил он. — За что?! За какие грехи меня покарали этой искалеченной ногой? Почему вам, богатым, во всем везет, а нам, беднякам, впору всю жизнь носить траур? Ответь, черт тебя побери! — закричал он.

— Заткнись! — тоже не сдержалась я. — Откуда мне знать? Чем я могу помочь такому кретину, если на него даже тракторы падают?

— Вот что, жень-щина, — раздельно проговорил он. — Я заплатил свои долги. Старина Клем никому ничего больше не должен. Я сам распоряжаюсь своей жизнью. Я решаю, с кем, когда и где иметь дало. Я жив, поняла, жень-щина? Держись подальше от Клема Клойда! — Мы с ненавистью уставились друг на друга. Поваленное дерево, лес вокруг, свалка — все выглядело угрожающим в тусклом сиянии луны.

По дороге домой Клем долго молчал. На спидометре было 90 миль в час. Я крепко стиснула его талию и уткнулась лицом в пахнущую навозом спину.

Мы выехали на шоссе, и Клема будто подменили. «Вперед! — заорал он неведомым богам. — Вперед! Убейте нас, ублюдки! Мне плевать на вас!»

Его истерика передалась и мне. Я тоже с восторгом что-то орала и смеялась неизвестно над кем. Ветер свистел в ушах, развевающиеся волосы хлестами по лицу, и мне было наплевать на смертельную опасность быть размазанной по шоссе, как арахисовое масло по хлебу. Я не сомневалась, что сделала правильный выбор, доверив свою драгоценную жизнь такому замечательному парню.

…Мы спустились в бомбоубежище. Я села на деревянный настил, а Клем с наглой ухмылкой сбросил ветровку и подошел поближе. С предплечья на меня смотрела пустые глазницы ужасной татуировки. Он расстегнул ширинку и вытащил багровый раздувшийся член.

— Пососи его, жень-щина, — вкрадчиво предложил он.

— Не поняла.

— Не притворяйся! Делай, что говорю!

— Что?

— Соси! — Он схватил, мою голову, как клещами, и стал двигать туда-сюда, чтобы губы касались его страшного члена.

— Ты издеваешься? — прошипела я.

— Соси, дьявол тебя побери!

Я послушно обняла его ногами, сцепила на коленях руки и начала лизать и покусывать его страшилище. «Наверное, это и есть любовь», — думала я.

Через пару минут мне надоело это дурацкое занятие, я подняла голову и посмотрела в красивое смуглое лицо с мелангеонскими чертами. Его глаза были крепко зажмурены, он весь напрягся в ожидании оргазма.

— Все! — сказала я. — Хватит! Мне пора домой.

Он открыл глаза, недоверчиво посмотрел на меня и неожиданно больно хлестнул по лицу. Щеку обожгла резкая боль. Я непроизвольно стиснула зубы и почувствовала вкус крови.

— Я закричу, — спокойно предупредила я, увидев, что он снова занес для удара руку. — Папа убьет тебя и выгонит вашу семью из города.