Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа Страница 24

— Простите, сестра, а где пассажиры поезда? — спросила Эрмин. — Я ищу девочку с грудным младенцем!

— Идите в столовую, прямо по коридору, мадам.

— Спасибо!

Эрмин не видела и не слышала ничего вокруг, даже не почувствовала приятного тепла, не заметила яркого света электрических ламп. Столовая походила на растревоженный пчелиный улей. Напрасно вторая монахиня призывала путешественников к порядку — несколько десятков человек были заняты тем, что устраивали свой багаж вдоль стен, расталкивая скамьи и стулья.

— Эрмин!

Шарлотта пыталась пробиться к ней, прижимая к себе Мукки. Эрмин опустилась на колени и обняла обоих. Мальчик надрывался сердитым криком и был весь красный.

— Думаю, он сильно проголодался, — пояснила девочка. — Одна дама хотела дать ему сладкой водички, но я отказалась. Не знаю, хорошо ли это для Мукки.

— О дорогая! Я так беспокоилась, когда мы оторвались друг от друга! Но теперь все в порядке, я с вами. Я покормлю его!

Среди пассажиров поезда было довольно много мужчин и мальчиков-подростков. Многие взрослые, обрадовавшись, что оказались в тепле с перспективой горячего ужина, достали курево. Монахиня по очереди подходила к каждому курильщику и запрещала зажигать сигареты, а если это было уже сделано, приказывала погасить немедленно.

— Подумайте о наших больных! — повторяла она с возмущением. — Нам придется кормить здесь всех, по крайней мере, самых крепких. Курить в столовой строжайшим образом запрещено!

Эрмин, прижимая исходящего криком сына к груди, подошла к двойной двери со стеклом. Испытывая настоятельную потребность где-нибудь уединиться и спокойно покормить ребенка, она вошла в помещение кухни, по всей видимости, пустое. Шарлотта последовала за старшей подругой. На огромной печи стояли не менее огромные кастрюли, распространяя аппетитный аромат тихо кипящего супа.

— Жаль, если я кому-нибудь помешаю, но делать нечего, — шепотом сказала Эрмин, усаживаясь на табурет.

Проголодавшаяся и усталая, Шарлотта рассматривала развешенную на гвоздях кухонную посуду из белой жести. Она очень испугалась, оказавшись одна в толпе чужих людей. Прерывистое дыхание девочки было тому доказательством.

— Моя дорогая крошка, мне так жаль! — сказала молодая женщина, прикладывая сына к груди. — Из-за меня ты натерпелась такого страха! Я очень корю себя за это. Моя вина, что все так получилось!

— Нет, это я виновата! — заявила Шарлотта. — Это я умоляла тебя поехать в Квебек. Я без конца говорила об этой поездке. Если бы не я, ты бы осталась в Валь-Жальбере, в тепле и покое.

— Вовсе нет, Лолотта! Не говори глупостей. Скажи, ну кто мог предвидеть, что случится авария? Посмотри лучше на Мукки — ему нет дела до нашего спора, он думает о том, как бы поскорее насытиться!

За спинами у них послышалось тихое покашливание. Потом звучный голос произнес:

— Мне жаль, мадам, но вы должны вернуться в столовую. Входить в кухню нельзя.

Ясно различимый акцент и строгие интонации показались молодой женщине на удивление знакомыми. Она подняла голову и вгляделась в морщинистое лицо третьей монахини. Поверх длинного серого платья на той был розовый полотняный передник.

— Сестра Викторианна!

— Эрмин! Ты ли это? — воскликнула пожилая дама, подходя ближе. — Господи, я и не мечтала, что увижу тебя! Да еще с таким славным карапузом на руках!

Эрмин встала, не помня себя от радости. Воспоминания о годах, прожитых рядом с сестрой-хозяйкой монастырской школы в Валь-Жальбере, теснились у нее в голове.

— Сестра Викторианна! Можно, я вас поцелую? — спросила она, давая волю своей радости. — Я так счастлива видеть вас!

— Ну, один раз можно, моя крошка! Конечно, иди, я тебя обниму!

— Мы попрощались с вами в декабре 1929-го, три года назад, — сказала молодая женщина. — Я думала, вы в Шикутими…

— Я предпочла приехать работать сюда, хочу быть полезной. Мне шестьдесят четыре, но я все еще в состоянии чистить овощи и месить тесто для хлеба. А ты, я смотрю, вышла замуж! И кто эта юная мадемуазель? Я уже где-то видела ее очаровательную мордашку!

— Это Шарлотта Лапуант, — быстро ответила Эрмин. — Ее взяла на воспитание моя мать. Ах да, когда вы уезжали, я еще не встретилась с мамой. Нам о многом надо поговорить, сестра Викторианна!

— Предполагаю, ты была в этом поезде, — отрезала пожилая монахиня. — На ночь я устрою вас в своей комнате, потому что мы старые знакомые. А пока мне придется потрудиться: сегодня нужно подать добрую сотню тарелок.

— Я могу вам помочь, сестра, — тотчас же предложила девочка.

— Не откажусь! Придется подавать еду в три приема, а обычно хватает одного. Боже, у меня же нет столько посуды! А ведь ее нужно сразу мыть, чтобы никто не заразился!

Эрмин со счастливым видом слушала монахиню. Она наконец поверила, что перед ней не фантом из прошлого, а живой, реальный друг. Молодая женщина узнавала каждый жест монахини, каждую гримаску, пусть та и утратила толику своей энергии. Освободив уголок стола, Эрмин перепеленала сына.

— Как ты назвала этого ангелочка? — спросила сестра Викторианна с улыбкой. — Какой он у тебя пухленький и подвижный!

— Он носит имя своего деда, Жослина. Отца я никогда не увижу, но мне удалось украсить цветами его могилу на берегу реки Перибонки.

— А папа этого очаровательного малыша — кто-то из жителей Валь-Жальбера?

— Нет! Его отца зовут Клеман Дельбо. Сейчас он работает на большой лесопилке, обслуживающей бумажную фабрику в Ривербенде.

Шарлотта тем временем расставляла на подносах фарфоровые суповые тарелки. Девочка заметила, что Эрмин не стала называть индейские имена своих мужа и сына. Это показалось ей странным. Спустя мгновение молодая женщина пояснила радостным тоном:

— Сестра Викторианна была сестрой-хозяйкой в монастырской школе. Я многим ей обязана. Она научила меня готовить, шить, вышивать. Я так плакала в тот день, когда мы расстались! И представьте себе, сестра, в день вашего отъезда я познакомилась с Шарлоттой. Она пришла на праздник, который организовали в честь вашего отъезда. Вас в то время было четверо. Мать-настоятельница порекомендовала мне спеть «Прощальную песню», и я, с согласия господина мэра, вместо «Не говори “прощай”, мой брат, не говори “прощай!”» спела «Не говори “прощай”, сестра!».

— И мне хотелось плакать, — вспомнила монахиня. — Господь Бог щедр, Эрмин, раз он позволил мне еще раз тебя увидеть. Ты совсем не изменилась. У тебя все такие же красивые голубые глаза и белокурые волосы. Но ты стала красить губы, плутовка! И что ты делала одна в поезде? Куда ты ехала?

Молодая женщина предпочла сказать правду. Рядом с сестрой Викторианной она словно вернулась в детство, почувствовала себя девочкой-подростком, для которой соврать означало согрешить.

— Я хотела пройти прослушивание в театре Капитолий в Квебеке по совету одного импресарио, который слышал меня в церкви в Шамборе. Он специалист в своем деле.

— Вот оно что! — отозвалась монахиня. — Но ведь теперь у тебя есть семья. Или ты, несмотря на это, все равно хочешь петь на сцене?

— Я и сама пока не знаю, — сказала Эрмин. — Мне нужно уложить Мукки, а его коляска осталась возле поезда.

— Мукки? — изумленно повторила сестра Викторианна. — В молодости мне довелось лечить индейцев. Это их имя, оно означает «ребенок». Какая муха тебя укусила, что ты так назвала дитя?

— Мой муж — добрый католик, но его мать — индианка монтанье. Я не хочу полностью отказываться от их языка.

Кто-то вошел в кухню, положив конец разговору, к несказанной радости Эрмин. Это был доброжелательный мальчик, сын человека, чьи сани привезли Эрмин к санаторию. Перед собой он толкал коляску, рядом шла хрупкая Бадетта.

— Вот вы где, мадам! Не скоро я вас нашел! Я привез вашу коляску. Она была полна снега, но я его вытряхнул. Теперь она чистая!

— Спасибо огромное! — воскликнула молодая женщина. — Это очень любезно с вашей стороны. Мне пришлось бы без нее плохо!

До этого мальчик видел Эрмин только в темноте. Теперь же он глядел на нее во все глаза и думал, какая же она красивая.

— Теперь я спокойна, зная, что у вас все в порядке, — добавила Бадетта. — Я заволновалась, когда потеряла вас из виду. Сестра, я немного помогла вам с размещением пассажиров поезда. Столы мы разделили проходом — ваши больные смогут поужинать в обществе всех тех, кому повезло найти здесь пристанище. Доктор счел, что это вполне безопасно, да и обитателям санатория будет веселее.

Эрмин быстрым взглядом окинула кухню. Увидев кирпичи, предназначавшиеся для обогрева постелей, она взяла один и сунула в печь. Постельные принадлежности Мукки показались ей слишком влажными.

«Я уложу его спать укутанным в одеяло, — подумала она. — Если я подниму откидной верх коляски, он сможет отдохнуть. А когда придет время, я его укачаю».