Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет Страница 4

— Боже! Какая же ты грязная! — сказала Элизабет. — От тебя пахнет коровьим навозом.

Приняв эти слова за комплимент, собака залаяла от удовольствия и принялась облизывать склонившееся над нею лицо. Всякий раз, когда Элизабет приходила на ферму, Фрикетта встречала ее с неизменной радостью. Старый Куртуаз, огромный с выпученными глазами и усами, обесцвеченными от белого вина, появился на пороге дома и пробормотал:

— А, это вы, мадемуазель. Здравствуйте. Не правда ли, собачья погода? Скоро опять пойдет снег, и целых четыре месяца мы не притронемся к земле. Кому-то это может и нравится, а кое-кого огорчает. Вы далеко собрались? На прогулку?

— Нет, — ответила Элизабет. — Я хотела бы взять у вас две головки савойского сыра и попросить прийти в гостиницу, чтобы принять заказ.

— У вас уже есть клиенты?

— Нет. Первые приедут только через неделю.

— Выходит, кончилась ваша спокойная жизнь! Надо будет кормить и укладывать спать весь этот народец! Вот наказание! Мне жаль ваших бедных родителей. Ладно, я приду. Но скажите-ка мне, ваш отец по-прежнему согласен оставлять для меня жирные отходы?

— Да, — сказала Элизабет. — При условии, если ваши цены на ветчину и сыр будут такими же, что и в прошлом году.

— Отходы мне нужны для скотины, — проворчал Куртуаз. — Но вам не надо пользоваться этим, чтобы заставлять меня продавать товар себе в ущерб. Я ничего для себя не выгадываю.

— Договаривайтесь об этом с папой.

— Ладно. Входи же. Сестра там. А у меня дела. Эй, Элеонора! У нас гостья!

Элизабет с Фрикеттой на руках вошла в темный зал с низким потолком, в котором пахло потом, супом и скисшим молоком. Длинный стол с двумя скамейками по бокам, вытяжка над очагом, плита с котлом, все здесь напоминало девушке кухню в Сент-Коломбе, где ей так нравилось. В приоткрытую дверь она заметила уголок спальни, где брат спал вместе с сестрой с самого их детства. Над их кроватями висела цветная репродукция картинки с изображением Воскресения Христова. За стеной мычала корова. Дверка из неплотно сбитых досок отделяла стойло от кухни. Она скрипнула, процарапав пол. Вошла женщина неопределенного возраста, высокого роста, сухая, с узловатыми пальцами, которые она вытирала о свой черный фартук.

— Мадемуазель Мазалег! — воскликнула она. — Какой приятный сюрприз! Присаживайтесь…

— Я только на минуту, — сказала Элизабет. — Мне надо две хороших головки савойского сыра.

— Наш последний сыр как раз удался. Пойду в погреб и отберу вам самые лучшие. Да отпустите же вы это животное! Прочь, Фрикетта!

— Не гоните ее. Она такая милая, — сказала Элизабет.

— От нее у вас могут быть блохи!

— Да нет! Фрикетта, ты же не заразишь меня блохами? Тебе, наверное, самой будет скучно жить без них?

— Вот это уж верно, — подхватила Элеонора. — Искать блок, жрать и бегать с кобелями, это все, что она умеет делать. Мы взяли ее для борьбы с крысами, но она их не видит, даже когда они пробегают мимо. За нее эту работу делают наши кошки.

— А сколько у вас кошек, Элеонора?

— Было шесть, а осталось две.

— А другие?

— Да сбежали, — ответила женщина уклончиво.

Она толкнула дверцу, спустилась по трем ступенькам и исчезла в погребе, где горой лежали сыры, ветчина и куски сливочного масла. Местные жители поговаривали, что Куртуазы убивали своих кошек и замораживали их на крыше в снегу, а потом ели, приготовив из них рагу. Но Элизабет не могла поверить, что эти люди могли быть такими жестокими. Из подвала появилась Элеонора, неся две головки савойского сыра, серая корочка которого была испещрена маленькими красными точками.

— Вот, — выдохнула она. Я выбирала, как для себя самой. Я положу их в рюкзак?

— Да, спасибо, — сказала Элизабет.

Фрикетта вытянула морду, жадно втягивая воздух носом.

— Ей обязательно надо сунуть свой нос повсюду, — проворчала Элеонора, сильно ударив собаку по морде.

Челюсти Фрикетты щелкнули, она опустила уши, спрыгнула с колен Элизабет и спряталась под столом.

— Бедное животное, — сказала Элизабет.

— Не жалейте ее! — ответила Элеонора. — Она лентяйка и воровка. Впрочем, мой брат больше не хочет держать ее.

— Вы ее отдадите?

— Да что вы! Кому она нужна? Слишком много ест и никакой пользы. Это не то, что наш Боби. Вы знаете его? Это большой черный пес, который в стойле…

— Да, — сказала Элизабет. — Но тогда, что хочет с Фрикеттой сделать господин Куртуаз?

Вместо ответа Элеонора взяла кружку со стола и налила немного молочной сыворотки в стакан:

— Держите! Я знаю, что вы любите это.

Элизабет выпила глоток кисловатой жидкости и спросила:

— Он ведь не убьет ее?

— А что вы хотите, если ничего другого не остается? — вздохнула старая дева, отводя глаза. — Мы не можем кормить собак ради собственного удовольствия. Мы любим Фрикетту, но каждому свое.

— Это ужасно! — прошептала Элизабет. — Она такая ласковая, такая хорошенькая.

— О! Она даже ничего не почувствует, — сказала Элеонора. Уж мы-то никогда не заставляли животных страдать. Мой брат убьет ее из ружья.

Элизабет с ужасом посмотрела на эту женщину, говорившую таким спокойным тоном об убийстве.

— Когда? Когда он собирается сделать это?

— Когда у него будет время.

Высунув голову из-под стола, Фрикетта весело выслушивала свой смертный приговор. Глаза ее блестели, вокруг одного глаза росла белая шерсть, а вокруг другого черная. Ее пасть была приоткрыта, казалось, что собака невинно улыбается.

— Послушайте! — сказала Элизабет. — Это невозможно! Я возьму ее с собой!

Она сказала это, не задумываясь. В глазах старой девы появилось какое-то глупое выражение.

— Ну, так вы отдадите мне ее? — спросила Элизабет.

— Пожалуйста! — ответила Элеонора. — Но это будет не самый лучший подарок от меня.

— Напротив! Очень хороший подарок! — сказала Элизабет.

— Я заберу ее прямо сейчас. Наденьте на нее ошейник с поводком… Ну или какую-нибудь веревочку на шею…

Избавившись наконец от удивления, Элеонора молитвенно сложила ладони, а уголки губ ее беззубого рта сложились в улыбку:

— Ах! Можно сказать, что у вас добрая душа, мадемуазель, и я вам очень благодарна. Мы ужасно переживали бы, если пришлось бы убить это бедное животное, которое никому не сделало ничего плохого. У вас она будет счастлива. Эй, Фрикетта! Посмотри-ка, она уже виляет хвостом! Могу поклясться, что она все поняла! Я сейчас сбегаю за куском веревки, чтобы привязать ее. Но допейте же сыворотку, мадемуазель. У меня есть еще сколько угодно, наливайте сами, если вы хотите пить.

Возвращаясь домой, Элизабет подумала, какова будет реакция ее родителей, когда она предстанет перед ними с Фрикеттой. Несмотря на настойчивость их дочери, они уже ей не раз говорили, что не хотели, чтобы в гостинице была собака. Но на этот раз она решила, что добьется своего. Поставленные перед фактом, они будут вынуждены смириться, конечно, после возражений и соответствующих назиданий. Не ведая проблем, которые вызовет ее удочерение, Фрикетта весело бежала впереди, удерживаемая за веревочку.

«Она действительно очень грязная, — подумала Элизабет. — Мне надо бы вымыть ее, прежде, чем предъявлять. Если бы мне удалось только войти в гостиницу незамеченной!»

Чудо все-таки произошло: в холле никого, в коридоре никого, на лестнице никого. Элизабет взяла в своей комнате мыло, щетку, салфетки и заперлась с Фрикеттой на третьем этаже.

Без сомненья, впервые в своей жизни собаке пришлось выдержать подобное испытание. Когда на нее неожиданно полилась теплая вода, она испугалась, стала вырываться, затем опомнившись, взглянула на свою новую хозяйку с абсолютным доверием и села в ванную. Шерсть на лапах и на животе была в грязи, которую невозможно отмыть. Блохи скакали во все стороны. Но ужасный вид собаки приводил Элизабет в состояние воинственного азарта. Она безжалостно давила убегавших блох.

Между ее ловкими пальцами текла вода, пенилось мыло, а мерзкие насекомые исчезали в сливном отверстии. У нее вспотел лоб, порозовели щеки. Задыхаясь, она сказала:

— Еще немного потерпи, Фрикетта! Ты сама увидишь, какой красивой ты станешь, когда я закончу!

И действительно, после полоскания и сушки на месте несчастного животного с грязной шерстью появилась красивая собака. Гордая от того, что так преобразилась, Фрикетта танцевала на своих тонких — лапах и чихала от удовольствия. Элизабет снова надела собаке веревочку на шею, и обе вышли из запотевшей ванной комнаты. Потом спустились по лестнице, приготовившись к встрече с родителями.

Амелия и Пьер были на кухне, перед ними лежала гора вилок и ножей. При виде дочери, державшей на поводке собаку, они вскочили, и одно и то же предчувствие омрачило их лица.