Анна О'Брайен - Фаворитка короля Страница 47

— Вы полагаете, я прыгну к вам в постель, сэр Вильям? Изменю своему королю?

— Этого я не знаю. А вы хотите?

— Не все из нас лишены принципов.

— О, я полагаю, это свойственно большинству из нас — в той или иной степени. — Он по-своему повторил то, что я давеча говорила Уикхему. Взгляд Виндзора был откровенно наглым. — А он хороший любовник? Вас удовлетворяет?

— У вас нет стыда, сэр. А короля я не предам.

Нет, я не стану изменять Эдуарду с таким типом, как Вильям де Виндзор, но все же он чертовски привлекателен, несмотря на всю свою наглость. Он снова удивил меня неожиданной сменой направления разговора — как я позднее поняла, это был его излюбленный прием, чтобы сбить собеседника с толку.

— Да. Полагаю, вы его не предадите. Но сделаете ли вы для меня одну вещь, мистрис Перрерс?

— Что бы это может быть, коль скоро вы отказались от мысли заманить меня на свое ложе?

— Когда я буду в Ирландии, держите меня в курсе настроений при дворе и изменений в политике короля.

Вот как! Его интерес ко мне носил не личный характер, а чисто политический. Немного уязвленная тем, что он так быстро отказался ото всех моих прелестей (вот как нелогично рассуждают женщины!), я спросила:

— А что взамен?

— Должен ли я платить вам?

Я прибегла к испытанной жеманной улыбке.

И Вильям де Виндзор меня поцеловал. Не поцелуем, исполненным горячей страсти или трогательной нежности, — только крепко прижался губами к уголку моего рта, как бы обещая возможность и того, и другого в будущем.

Не успев ни о чем подумать, из одного лишь мгновенного побуждения, я дала ему пощечину.

— Милейшая Алиса! — расхохотался во все горло Виндзор. — Вы совсем не умеете держать себя в руках!

— А вы не умеете быть почтительным! — Меня одинаково потрясло и то, что сделал он, и то, как ответила на это я сама, и теперь я изо всех сил постаралась взять себя в руки. Сердце мое сильно стучало, кровь лихорадочно струилась по жилам — и отнюдь не оттого, что в окно лились потоки тепла и света. — Кажется, вы учились хорошим манерам в обществе дублинских блудниц.

— Я держу себя так или иначе в зависимости от того, кто меня окружает, мистрис.

Взглядом он раздел меня с головы до ног. И все мое самообладание тут же вылетело в окошко. Стремительно, как бросающаяся на жертву змея, взметнулась моя рука, чтобы ударить его еще раз, но он перехватил ее, поднес к своим губам и поцеловал. В моих жилах гулко запульсировала кровь.

— Какая вы грозная, Алиса! А теперь поговорим серьезно. — Он отпустил руку так же быстро, как и завладел ею. — Держите меня в курсе дел. И не забывайте прихватывать все, что только можно, для себя. Когда король и королева уже не в силах будут смягчать направленные против вас удары, враги набросятся на вас и растерзают на части. Постарайтесь полнее набить сундуки сейчас, если не хотите снова оказаться в сточной канаве.

— Я не нанималась служить за деньги!

— Сейчас речь у нас идет не о таких глупостях, как кто кем нанимался, женщина! Речь идет о том, как выжить и защитить себя. Если вы сейчас, обладая властью, не позаботитесь о себе сами, то уже никто иной о вас не позаботится. И если вас тревожат мысли о том, не становитесь ли вы от этого слишком черствой, слишком жадной, то подумайте вот о чем еще. Кто хоть мельком вспомнит о вас после того, как Эдуард ляжет в гроб?

Я медленно покачала головой, до смерти напуганная картиной, которая по милости Виндзора врезалась теперь в мою душу.

— Так ответьте мне, Алиса.

На мгновение я заметила в его лице сочувствие. Видеть это мне было крайне неприятно, однако я сказала ему чистую правду:

— Никто.

Когда не станет ни Филиппы, ни Эдуарда, корона перейдет к принцу Уэльскому, а рядом с ним на троне воссядет супруга — Джоанна Прекрасная. При ее дворе места для меня не останется.

— Или вы мечтаете сделаться фрейлиной Джоанны Блудницы? — спросил Виндзор.

Эти грубые слова, поразительно совпавшие с моими собственными мыслями, снова пробудили во мне уснувшие было дурные предчувствия. Худшего развития событий и представить себе нельзя было. Пока она оставалась в Аквитании, бояться ее мне было незачем, но вернувшись в Англию, она станет опасным врагом. Я вспомнила все ее насмешки. Невыносимое презрение ко всем подряд простолюдинам. Откровенную неприязнь ко мне.

— Даже вашим сыновьям могут прекратить выплачивать содержание — об этом вы подумали?

Горячая кровь сразу застыла в моих жилах, но я еще пыталась отмахнуться от этого.

— Никакие опасности мне не грозят. К тому же у меня есть собственные средства.

— Два бочонка гасконского вина за верную службу королеве[66]? Вряд ли Эдуард очень щедр! — Он безрадостно рассмеялся.

— Но у меня есть земля… — не сдавалась я.

— Ее хватит, чтобы позволить вам жить так, как сейчас? — тут же осадил меня Виндзор.

— У меня есть поместья и городские дома… — Я отчаянно цеплялась за то, что удержит меня (как я надеялась) от сползания к нищете.

— И в тяжкую годину эти поместья и дома смогут отогнать от дверей злобных волков, а? Вы уже привыкли жить в королевской роскоши. И согласитесь на меньшее? Когда ничего нет за душой, зима тянется бесконечно. Мне ли этого не знать? И если вы не прислушаетесь к моим советам…

— Я не сказала, что не прислушаюсь.

— Верно, не сказали. А все-таки подумайте над этим хорошенько.

Я всмотрелась в жесткие складки, залегшие на его лице. Следы трудного опыта, вовсе не привлекательные.

— Зачем вам это нужно? — спросила я. — С чего вам заботиться о моем будущем? Что я могу значить для вас?

Он приподнял мой подбородок, развернул лицо к свету, и я не сопротивлялась, потому что задала ему вопрос. Но как мне расценить ответ?

— Честно говоря, я и сам не знаю, — проговорил он мягко, словно усиленно стараясь отыскать в душе причину, которую ему самому очень не хотелось понять до конца. — Вы своенравны, любите противоречить, вообще вы не в моем вкусе. Но по какой-то непонятной причине мне не хочется, чтобы вы остались ни с чем. Отчего бы это?

Я не пожелала отвечать на этот вопрос. Быть может, мы оба пытались обмануть себя? Все мои чувства отчего-то пришли в смятение. Испугавшись и растерявшись, я собралась было уходить, но он поймал меня за руку, удержал на месте. Я обернулась через плечо.

— Что вам угодно?

— Мы с вами больше не увидимся.

«И я буду вечно благодарить Бога за это», — чуть не сорвалось у меня с языка. И я увидела, как он едва заметно напрягся, весь подобрался в ожидании моего ответа. Пальцы его сильнее сжали мою руку, глаза потемнели, будто ему было небезразлично, что я скажу. Поэтому — он же не зря обвинил меня в том, что я люблю противоречить, — я не сказала ничего. И напряжение покинуло его.

— Вам нечего сказать мне?

— Доброго пути, сэр Вильям.

— По крайней мере, это уместное пожелание. — Губы искривились в подобии усмешки. — А писать мне вы будете?

— Над этим я подумаю.

Его рука скользнула ниже, сжала мои пальцы.

— Здесь люди… — запротестовала я.

— Мне до них нет дела. И вам тоже. Я восхищен вами, мистрис Алиса. Меня восхищают ваша сила духа и преданность королю. Восхищают ваша целеустремленность и нежелание слепо следовать чьим бы то ни было советам, пока вы сами не решите, как лучше поступить. — Наверное, сильное изумление отразилось у меня на лице. Он видит меня такой? — Восхищает ваша уверенность в себе. — Он прижался губами к моей ладони. — Восхищает ваша решимость оставаться такой, какая вы есть. — Виндзор взглянул на меня, слегка сощурившись. — А вы мною восхищаетесь, мистрис Перрерс?

— Нет.

— Что ни в малейшей степени не меняет моих чувств к вам, — рассмеялся он. — Меня восхищает ваша честность, хотя я порой и не верю тому, что вы говорите.

Он легонько потянул меня за руку, привлек к себе и поцеловал еще раз. Теперь уже по-настоящему приник к моим устам своими сильными, прохладными, невероятно соблазнительными губами. Поцелуй продлился всего миг, но в нем были теплота и нежность, которые я ощутила всем своим телом.

— Прощайте, Алиса.

Поклон, взмах украшенной пером шляпы — и он помчался в Ирландию.

«Слава Богу!»

Я не сумела изгнать этого человека из своих мыслей.

Что за чувства я испытывала к Виндзору? В них я могла разобраться не больше, чем он в своих чувствах ко мне. Вот чувства к Эдуарду были мне понятны благодаря нашей долгой близости: восхищение, уважение, сочувствие. Привязанность, порожденная глубокой признательностью. И даже — когда я была склонна признавать это — эротическая притягательность запретного плода.

Но как быть с этим мужчиной, помимо моей воли вторгшимся в мою душу? Куда более грубое чувство овладевало мною, когда я вспоминала, как прижимались его губы к моим, к моей ладони. Мне не хотелось искать точное название этому чувству, но он заставил трепетать все мое тело, и — у меня хватило честности признать это — трепетало оно не от отвращения.