Анна О'Брайен - Фаворитка короля Страница 51

«Без Эдуарда ты будешь совсем одинока», — с пугающей ясностью нашептывал мне внутренний голос. Ни друзей, ни подруг у меня не было. Без Эдуарда мне действительно придется бессильно плыть по течению.

Написала письмо Вильяму де Виндзору, как и обещала: о том, что никакой определенной политики в отношении Ирландии сейчас не имеется, о причинах такого положения, и еще немного — о своем собственном шатком положении.

Король перестал направлять дела государства. Мне кажется, об Ирландии он вообще не вспоминает. Вы теперь служите самому себе и вольны поступать по своему разумению. Вероятно, Вам не следует рассчитывать на получение от меня новых сведений: боюсь, что дни мои при дворе сочтены.

И неожиданно для себя дописала то, чего, наверное, не стоило:

Мне недостает откровенных бесед с Вами, сэр Вильям. Иногда мне очень хочется, чтобы Вас призвали сюда, в Лондон, — отвечать за свои прегрешения. Думаю, я сама могла бы выслушать Ваше дело. Пусть это прозвучит жалобой слабой женщины и подорвет то восхищение, о котором Вы говорили, но мне здесь просто не с кем побеседовать.

Вот такая возникла вокруг меня пустота. Письмо я отправила, но было ли оно доставлено по назначению, мне осталось неведомым.

Весь двор с замиранием сердца пребывал в ожидании, когда Эдуард преодолеет свою скорбь и снова возьмет в руки меч. Разве не уснул король Артур, готовый пробудиться в час опасности для Англии? Несомненно, так поступит и Эдуард.

Этого не случилось.

Я попыталась попасть к нему, но путь мне преградил страж у дверей. Королю обо мне даже не доложили. Тогда я написала Эдуарду записку и уговорила Латимера позаботиться, чтобы ее передали королю.

Не отвергайте меня, милорд. Позвольте поговорить с Вами. Позвольте дать Вам утешение. Мы оба тяжело переживаем кончину Вашей любимой супруги. Мы можем скорбеть вместе.

Припомните, как много мы значили друг для друга.

Позвольте мне быть с Вами рядом.

Я остановилась в нерешительности, размышляя, сообщить ли ему о ребенке, который рос в моем чреве. Об этом писать я не стала. Латимер взял у меня записку, но ответа на нее не последовало.

— Он прочитал? — спросила я стюарда двора.

— Не думаю. — Заботы избороздили морщинами суровое лицо Латимера. — К нему невозможно попасть. Он не желает никого видеть.

Ничего нельзя было сделать, разве что проткнуть стража его же мечом и выломать дверь. У меня сердце разрывалось при мысли о том, что я не могу быть рядом с Эдуардом, когда им овладела такая страшная апатия. Кто с ним поговорит? Кто почитает ему книгу или сыграет с ним в шахматы? Кто сумеет выманить короля из черной бездны, затягивающей его?

— Добейтесь, чтобы меня он принял! — воскликнула я повелительным тоном, хотя и не имела власти никому приказывать.

Выражение лица Латимера едва не рассмешило меня. Он не мог решить для себя: то ли я исчадие ада, от которого отвращают взор свой и Господь Бог, и люди, то ли ангел, посланный небесами, чтобы спасти короля от нестерпимых мук. Я крепко, изо всех сил, сжала его локоть.

— Если придется, скажите королю, что я ношу под сердцем его дитя. Не сможете сами, передайте Уикхему, пусть скажет он. Но сделайте все возможное, чтобы я попала к королю!

Латимер смотрел на меня в нерешительности.

— Сделайте то, что я говорю, Латимер.

«Сделай это! Иначе мы все погибли!»

Что ж, мой отчаянный напор не остался без последствий. Мы с Уикхемом и трусящей позади Отважной шли по анфиладам комнат в старой части дворца, ныне редко посещаемой. Наконец-то канцлер явился за мной. Только наш путь вел не в королевские покои.

— Куда мы идем? — поинтересовалась я.

Он не ответил, продолжая шагать так быстро — ряса надувалась колоколом, — что я едва за ним поспевала. Судя по напряженному сердитому лицу, у него в душе бушевала целая буря.

— К Эдуарду? — снова спросила я. — Это он вызвал меня?

— Нет. — Надежда умерла во мне, не успев родиться.

— Куда же тогда?..

— Помолчи, женщина, имей терпение…

И зашагал дальше, не скрывая раздражения, а я шла рядом, и на душе у меня было ничуть не веселее. Мне уже, кажется, недолго осталось ходить по дворцовым коридорам, и все же я сгорала от любопытства. Куда бы мы ни направлялись, по дороге нам никто не встретился, кругом стояла мертвая тишина; стены голые, без гобеленов, полы давно не метены. Однако я заметила, что до нас этим путем прошли и другие, причем совсем недавно: на пыли четко виднелись отпечатки каблуков сапог и башмаков. Все эти следы обрывались у той двери, которую отворил Уикхем, коротким кивком велев мне войти в незнакомую комнату, а волкодава оставив скулить в прихожей и царапаться в дверь. Подобно многим другим помещениям Хейверинга, это была небольшая комната, вписанная в башню, отчего одна стена была дугообразной. Через узкие бойницы светило солнце, ложась полосами на стены и пол. В стену был встроен камин, однако огонь в нем не горел, и в комнате было холодно, как бывает в нежилых заброшенных помещениях. Почти всю комнату занимал стол с расставленными вокруг него табуретами, но никто не сидел за этим столом. Небольшая группа мужчин стояла у одного из окошек, и этого хватило, чтобы комната казалась переполненной. Все здесь чем-то напоминало военный совет.

И что здесь делать мне? Я посмотрела на Уикхема, ожидая объяснения, которого так и не последовало.

— Мистрис Перрерс, позвольте представить вам этих господ.

В его хрипловатом голосе слышалось немалое раздражение, но я не могла понять, к кому оно относится: ко мне, к этим господам или же ко всем сложившимся обстоятельствам. Да и представлять собравшихся было незачем. Разве не жила я бок о бок с ними в различных королевских резиденциях с того самого дня, когда стала служить Филиппе?

Я сделала реверанс, быстро просчитывая ситуацию, пока Уикхем представлял собравшихся. Первым он назвал Уильяма Латимера, стюарда двора. Затем Джона Невиля, лорда Рейби. Неожиданность: Ричард Лайонс, не придворный, а банкир, купец и глава королевского монетного двора. Еще здесь были Николас Кэрью, Ричард Скроп, Роберт Торп. Как я догадалась в эти первые минуты, их всех собрала здесь одна общая причина — честолюбие. Оно прямо сверкало в глазах этих молодых людей, которые надеялись продвинуться еще дальше на службе короне. Я не знала, способные ли это люди, но были основания считать, что да. Уикхем затворил за мной дверь, и все они показались мне стаей голодных волков, готовых вцепиться в малейшую возможность подняться как можно выше по лестнице придворных чинов и при этом безжалостно растерзать всякого глупца, который посмеет встать у них на пути. Но только как я вписываюсь в их замыслы?..

И вдруг появился еще один человек. Сын короля, ни больше ни меньше. Джон Гонт.

Мужчины поклонились ему.

— Прошу садиться, — предложил Уикхем.

Я села, вслед за мною и заговорщики — ибо таковыми они несомненно и были, — и только Джон Гонт остался стоять у стены, сложив на груди руки.

— Для чего меня привели сюда? — спросила я, не видя смысла ни прикидываться наивной дурочкой, ни особенно заботиться о хороших манерах. Эта встреча не предназначалась для чужих глаз и ушей, а эти джентльмены — кроме Уикхема и, возможно, Латимера, — в обычной обстановке едва замечали меня.

Они переглянулись между собой. Видимо, решали, кто станет говорить.

— Можем ли мы доверять вам? — спросил за всех Латимер.

Ну, по крайней мере, откровенно. Я ответила ему тем же.

— Думаю, можете, если только не замышляете поднять мятеж или погубить короля. — Я обвела взглядом лица. Замкнутые. Настороженные. — Или все-таки замышляете? Это что, заговор?

— Не совсем, — слегка скривив губы, как бы нехотя, ответил Латимер. — Дело в том, что король… — тут он, подыскивая нужное слово, дернул плечом в роскошном атласном камзоле с вышитыми геральдическими эмблемами Эдуарда, — замкнулся в себе.

— Замкнулся? Видит Бог, это чересчур мягкое определение! — воскликнула я. — Он заключил себя в четырех стенах и отказывается выйти на свободу!

Латимер откашлялся.

— Мы должны вызволить его оттуда.

— А вам это не под силу? — Я снова обвела их взглядом.

Сама знала, что им не под силу. Поймала на себе взгляд Гонта. Меньше недели назад он посетил отца, пробыл у того не более часа, а вышел в ярости и безжалостно вонзил шпоры в бока своего скакуна. Я подумала, что сейчас и он что-нибудь скажет, но принц умышленно отвернулся к окну, предоставляя Латимеру озвучить те соображения, которые — к добру или нет — привели сюда и их самих, и меня.

— Короля все глубже засасывает трясина меланхолии. Его лекари в отчаянии, — проговорил Латимер, бросил взгляд на Уикхема, тот кивнул. — Мы хотим, чтобы вы с ним поговорили.