Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Дыхание ветра Страница 6

— Нет, оставайся, я хочу от тебя ребенка, который будет таким крепким, что смерть не сможет его у меня отнять! — шептала она.

Он, все более возбуждаясь, уступил ее желанию. Несколько минут спустя они лежали в розовато-золотистом полумраке. Большое смуглое тело Тошана контрастировало с очаровательной бледностью мягких форм Эрмин. Она прижималась истомленным телом к мужу, закинув ногу ему на бедро. Взгляд ее голубых глаз, еще затуманенный наслаждением, был прикован к одной точке на потолке, обшитом досками канадской лиственницы.

— Милый, — нежно сказала она, — мне так хорошо здесь с тобой. Умоляю тебя, не уезжай. Или подожди еще немного. Долго эта война не продлится. Мне мало что известно, но, думаю, ты не обязан идти в армию. Кроме того, ты — отец семейства. Мы с мамой разговаривали на эту тему, когда я навещала ее в Валь-Жальбере. Мы замечательно проведем эту зиму вместе с детьми. А в наступающем году я отсюда — ни на шаг. Вот возьмем, к примеру, Пьера Тибо. Готова поспорить, что он в армию не пойдет, так как у него четверо детей. И доказательство тому — что ты попросил его заняться нашим переездом в Валь-Жальбер. Тошан, уверяю тебя, я с тобой не расстанусь. Пусть белые люди воюют между собой. А ты-то принадлежишь этой земле, этим лесам, нашей заснеженной стране. Ты меня слышишь, милый?

Не получив ответа, Эрмин приподнялась. Ее муж спал крепким сном.

«Он совсем измотался, — подумала она. — Мне даже трудно представить, сколько километров он проехал на собаках. А в гостинице толком не отдохнешь — ведь меня с ним рядом нет. Он мне сам так говорил».

Она смотрела на мужа, пережитые страстные эмоции отвлекли ее от мучительных воспоминаний о Викторе. Мысль о том, что ей не доведется больше проводить ночи с Тошаном, разрывала ей сердце.

— Я сделаю все, чтобы уберечь тебя, милый! — пробормотала она. — Может быть, мое материнское горе гонит тебя прочь, однако сейчас я хочу только одного — удержать тебя с нами. Я сделаю все, чтобы ты не смог уехать.

С этими произнесенными шепотом словами она натянула на себя одеяло и закрыла глаза.

«Война! — подумала она. — Мне она представляется безжалостным чудовищем, похищающим мужей у жен, диким зверем, алчущим крови и страданий. Когда я была маленькая, в Европе, да и во всем мире тоже, шла война. И была эпидемия испанского гриппа — его принесли солдаты, возвращавшиеся домой. От него умерла монахиня, моя дорогая сестра Мария Магдалина. Как я горевала! Она была просто ангелом, ниспосланным мне на пути — она хотела меня удочерить. Много лет ее фотография стояла у меня на прикроватном столике, и я ей рассказывала обо всем, что со мной происходило, называла ее мамой. Эта вторая война не должна забрать у меня моего мужа, моего любимого!»

И, преисполненная решимости, она тоже заснула, положив руку на гладкую и горячую грудь Тошана. А среди ночи он проснулся. Увидев ее голой, размякшей ото сна, он не смог удержаться и не приласкать ее. От его легких поцелуев в плечи и губы она проснулась. Еще в полусне она ответила на его желание. В голове у нее проносились какие-то смутные мысли.

«На улице снег идет, а нам вдвоем очень тепло в постели. Со мною мой любимый, мой муж. До чего он добрый и нежный! Главное — настоящее, что будет потом, не важно».

Тошан накрыл ее своим телом — крепким и мускулистым. Она обхватила его за талию. Они скользили к наслаждению между сном и явью, слившись в поцелуе. Длилось это недолго, но у них осталось ощущение полного духовного и физического слияния. Утомленная Эрмин снова заснула, однако все ее тело трепетало от блаженства. Чуть позже Тошан встал и подбросил дров в печку. Его, как никогда раньше жадного до любви, терзали сомнения.

«А что, если я поступаю неправильно? — задавался он вопросом, сидя перед камином в большой комнате. — Я горжусь своим выбором, требую, чтобы уважали мою решительность, но ведь меня очень будет не хватать Эрмин и детям, еще как будет не хватать! У меня нежная, страстная жена. Если останусь с ней, я смогу исцелить ее печаль».

Он закурил сигарету и налил себе вина. Рассвет застал его закутанным в одеяло и погруженным в свои мысли. Кто-то постучал в дверь. Он открыл, вошла Тала с Кионой на руках. Обе были усыпаны крупными пушистыми хлопьями снега.

— Что-то ты сегодня спозаранку, мама! — удивился он.

Тошан пошел одеваться. Одеваясь, разбудил Эрмин. Нескольких секунд ей хватило, чтобы вспомнить то, что произошло накануне, их бурный разговор, свои слезы и вновь обретенное удовольствие.

— Ты куда? — встревоженно спросила она.

— Моя мать пришла. Пойду сварю ей кофе. Не в ее привычках приходить так рано, должно быть, есть на то веская причина.

Не менее его удивленная, она согласно кивнула головой.

— Я сейчас приду! — воскликнула она. — Киона будет рада меня видеть.

Ей потребовалось немного времени, чтобы одеться. Все чаще, даже когда она не выходила из дома, ее выбор падал на очень теплые трикотажные брюки, шерстяной пуловер и меховые сапоги. Ее русые волосы, ставшие еще более светлыми, чем в юности, были уложены на затылке и словно притягивали к себе свет. Она поспешила вслед за мужем.

— Добрый день, Эрмин! — серьезно произнесла Тала. — Я тут уже сказала Тошану, что мне надо с ним поговорить. Сегодня ночью мне приснился сон, очень плохой сон!

Киона бросилась в объятия Эрмин, которая приподняла ее и нежно приласкала. Девочка, похоже, была рада тому, что пришла к ним в дом.

— Мимин, можно мне какао? — широко улыбаясь, спросила она.

— Да, и с печеньем! — ответила Эрмин. — Только немного подождем — скоро Мукки проснется. И девочки тоже. Вместе и позавтракаете.

Тала с трудом сдержала раздражение.

— Тошан, — резко сказала она, — ты мне должен пообещать! Не ходи на войну, эту ужасную войну, которую развязали бледнолицые. Я во сне видела ужасные картины. Настоящий хаос, мерзость — хуже не придумаешь. Мне стало страшно, и я поспешила к вам. Обещай мне, что ты не покинешь землю своих предков. Молю тебя!

От слов Талы Эрмин оцепенела. И снова ей пришло на ум, что у ее свекрови, должно быть, есть своего рода таинственный дар или она получает предзнаменования во сне.

От волнения Тошан чуть не ошпарился кипятком, который наливал в чашки с насыпанным туда порошком какао.

— Нет, мама, этого я тебе обещать не могу! — признался он. — Позавчера я записался в армию. Завтра уезжаю в Квебек. Я уже сказал Эрмин об этом вчера вечером.

Протяжный стон вырвался из груди индианки. Киона встревожилась и забралась матери на колени.

— Сынок, — снова заговорила Тала, — какое тебе дело до войн, которые так любят затевать бледнолицые? Ты — индеец монтанье из рода Дикобраза, который уже много веков живет по берегам реки Метабетчуан. Чего ради тебе рисковать своей драгоценной жизнью из-за тех, кто отнял у нас почти все?

Эрмин одобрительно кивнула. Тала была на ее стороне, и это было очень важно.

— Я умоляла его остаться дома, — вставила она, — а он отказывается!

Молодой метис сел за стол. Он уже сожалел о принятом решении, но было бы постыдно капитулировать под нажимом двух женщин, пусть даже столь много значащих для него.

— Мама, в моих жилах течет и ирландская кровь! — сухо заявил он. — Я не просто индеец, мои предки жили в Европе. Неужели ты думаешь, что я забыл своего отца, Анри Дельбо? Он был хорошим отцом, ты это знаешь. Все мое детство он учил меня тому, что умел делать сам: охотиться, запрягать собак, работать по дереву. Я обязан отдать ему должное, быть верным его памяти! И ты, в отличие от меня, плохо представляешь себе, что происходит в Европе. Нельзя допустить, чтобы Гитлер победил! Это страшный человек, своего рода дьявол. Он преследует целый народ. В Германии у евреев отбирают имущество, их магазины громят, реквизируют товар. У них больше нет права работать по специальности, да и вообще нет никаких гражданских прав. Некоторые уже нашли убежище в Соединенных Штатах. Я хочу сражаться вместе с теми, кто воюет против Гитлера! Здесь все ясно! И ни ты, ни Эрмин не помешаете мне сделать это! Но все равно я вас люблю.

— А как же твои дети? — прервала его Тала с невозмутимым выражением лица.

— Мои дети? И ради них я должен сражаться. Они имеют право на мирное будущее в той стране, в которой растут. Когда Мукки станет мужчиной, я хочу — если не повезет и я погибну — чтобы ему говорили обо мне добрые слова, а не называли трусом.

Этого перенести Эрмин уже не могла и расплакалась. Он повернулся к ней, и она обняла его, словно могла удержать в плену своих объятий, своей любви.

— Тошан, останься со мной, не уезжай!

Киона в смятении молча смотрела на происходящее. Девочка поняла суть: Тошан уезжает куда-то далеко, а Эрмин несчастна. Сдерживая слезы, она не отрывала глаз от молодой женщины, которую сотрясали рыдания. Тут их внимание отвлекло появление Мадлен — в сером платье, накинутой на плечи бежевой шали и в белом берете на темных волосах. Следом за кормилицей появился растрепанный Мукки в пижаме.