Катя Ткаченко - Любовь для начинающих пользователей Страница 7

Предположим.

А самолёт у родителей в семь вечера.

И в пять они уедут в аэропорт.

Мы вместе выйдем из дому, они сядут в машину, а я отправлюсь к трамвайной остановке.

Я проснусь в половине десятого, а в пять часов вечера сяду на трамвай, чтобы поехать к Симбе. То есть это будет через семь с половиной часов после того, как я проснусь.

И через шестнадцать с половиной часов после того, как я усну, к примеру, в половине первого.

А ехать мне на трамвае чуть меньше часа и ещё немного идти пешком, так что для ровного счёта пусть будет именно час, то есть шестьдесят минут.

Шестнадцать с половиной часов плюс еще один час.

Это значит, что через семнадцать с половиной часов я увижу Симбу.

Я слушаю уже третью песню, а спать мне всё ещё не хочется.

Даже под простыней становится жарко — я скидываю её с себя и лежу на кровати в одних плавках.

Обливаясь потом и думая о том, в какой комнате я буду спать у Симбы.

Скорее всего в большой, хотя там у неё стоит компьютер, а работает она ночами.

Так что она может поместить меня в свою спальню.

Я буду спать на её кровати и дышать её запахом.

Целых две недели, всё то время, пока родители будут на море.

Они будут купаться и загорать, ездить на экскурсии и гулять вечерами по набережной.

А я буду дышать запахом Симбы.

Больше я пока ничего не знаю, да и не хочу знать.

Мне немного стыдно, что я сам отправил Симбе письмо.

Надеюсь, она ничего не расскажет родителям.

Но они бы так и не сделали этого, хотя мать навряд ли оставила бы меня одного на две недели.

Четырнадцать дней или триста тридцать шесть часов.

Когда хочется уснуть, надо считать — этому меня научил отец, он говорит, что это помогает.

Может быть, это помогает ему, а мне вот нет, хотя я сосчитал, через сколько часов я буду у Симбы и сколько часов буду жить у нее. Через семнадцать с половиной и триста тридцать шесть.

Отец бы, наверное, давно уснул, а я слушаю уже седьмую песню и уснуть пока не могу.

Песня на английском языке, в школе я учу английский, но со слуха понимаю плохо.

Разбираю лишь, что поют мне сейчас не о любви.

Into deep forest…

В глубине леса…

Скорее всего, надо перевести — в чаще.

В чаще леса…

Under the trees…

Под деревьями…

Near the river…

Около реки…

So warm breeze…

Такой теплый ветерок…

No birds, no flowers…

Нет ни птиц, ни цветов…

In this hot summer night…

Этой жаркой летней ночью…

But your eyes full of sounds…

Но твои глаза полны звуков — бред какой–то!

Flying big butterfly!

Большой летящей бабочки…

Летящей большой бабочки…

Я вырубаю музыку и лежу, тупо уставясь в ночь.

В чаще леса под деревьями, около реки, где дует теплый ветерок и где этой жаркой летней ночью не видно ни птиц, ни цветов, глаза твои полны звуков от полета большой бабочки…

Наверное, размером с футбольный мяч, не меньше.

А потом эти бабочки объединяются в стайку и начинают кружиться возле того дерева, на которое пытается залезть Симба.

Я не знаю, зачем ей понадобилось лезть на него.

Между прочим, когда–то давно, лет пять назад, мне было десять, не больше, я попытался влезть на большую разлапистую сосну, что росла возле дачного участка, принадлежавшего покойному деду.

Я хорошо помню то лето, потому что именно тем летом дед зачем–то показал мне большую книжку с незнакомыми иностранными словами на переплете.

Там было написано «Amour & Sexualite».

Сейчас–то я знаю, что написано было по–французски и что надпись означала «Любовь и секс».

Видимо, дед считал, что чем раньше я что–то узнаю, тем будет лучше.

Про любовь и про секс.

До сих пор помню, какое впечатление на меня произвели рисунки в той книжке — интересно, где она сейчас, когда со смерти деда прошло уже четыре года?

Скорее всего у отца, хотя я её у него не видел…

Но как–то я взял книжку и решил залезть вместе с ней на дерево, устроиться поудобнее между двух больших веток и спокойно пересмотреть картинки — почему–то мне казалось, что на дереве будет спокойнее всего.

Книга была большая, я засунул её за пазуху и полез.

Но залезть не смог, так что книгу смотрел на дальней поляне, забравшись в какие–то душно пахнущие кусты.

А вот зачем Симбе надо было лезть на дерево?

Хотя — зачем надо было мне так много лет подряд почти каждую ночь ходить к одной и той же реке?

Я чувствую, что начинаю засыпать.

Циферки на панели музыкального центра мерцают, но я ещё могу различить, что сейчас почти два…

И уже не через семнадцать с половиной часов, а через шестнадцать я увижу Симбу.

Всего лишь через шестнадцать…

Если, конечно, мне удастся сегодня ночью не нахлебаться холодной речной воды.

Ctrl — Alt‑Delete

Симба прекрасно знала, что на самом деле всё это — бред.

Что такого просто быть не может.

Пусть она и странная особа с красными волосами, но волосы — это так, мгновенно пришедшая в голову дурь, захочет, перекрасит в фиолетовые или снова в зелёные.

А вот то, что она сейчас нажала на Enter, было не по правилам.

Правила гласили: компьютер — просто машина, пусть даже кто–то и считает, что она умная.

Но это машина, всё прочее — из того же разряда, что призраки в шотландских замках.

То есть это только считается, что они, призраки, существуют, на самом деле их нет и быть не может, они если и были, то когда–то давно, да и замки уже частично превратились в развалины, а те, что остались невредимы, отданы на растерзание туристам и состоятельным персонам.

Так что голос, призвавший Симбу нажать на Enter, — её собственное наваждение.

Скорее всего, она сегодня переработала, да и история с племянником радости ей не доставила.

Племянник в своё время был милым мальчиком, вот только из милых мальчиков вырастают отвратительные подростки.

Он будет томно смотреть на неё и пытаться подстеречь возле ванной: в пятнадцать лет у них только одно на уме.

Интересно, у него есть прыщи?

На мониторе появилась очередная фраза.

Её Симба встречала частенько, и ничего омерзительного она с собой не несла.

Wait… I’m loading…

Подождите… Идёт загрузка….

Только здесь всё чуть по–другому: подождите… я загружаюсь…

Интересно, кто это — «я»?

Даже интереснее, чем есть ли у племянника прыщи, это она увидит завтра, точнее, уже сегодня — через каких–то пятнадцать–шестнадцать часов, можно подсчитать точнее, но лень.

Я загружаюсь…

www.compghost.net

Отчаянно зачесалась левая нога, Симба потёрла её правой пяткой: смешно. Левая нога, правая пятка. Сидишь, обливаясь потом, почти голая, смотришь в монитор и чего–то ждёшь. Нога чешется, ты её почёсываешь. А завтра приедет племянник, точнее, уже сегодня, с прыщами ли, без, но приедет и начнёт подстерегать тебя у ванной, на кой фиг сестрица надумала этот отпуск — одна сестрица знает.

Ну, скоро там?

И что, собственно, должно произойти?

Скорее всего, это просто шутка какого–нибудь сумасшедшего любителя шотландских замков и прочей ерунды, Симба сидит у монитора уже пять минут, и ничего не происходит, wait… I’m loading… Ну и что?

Внезапно надпись исчезла, и начало светлеть, будто всходило солнце.

А больше ничего пока не происходило.

Пока.

Может, снова нажать на Enter?

Симба ткнула в клавишу и вдруг поняла, что она идёт.

Солнце заливало лесную тропинку — утреннее солнце.

Тропинка была узкая, по обе стороны, чувствовала Симба голыми локтями — красная майка лишь закрывала плечи, — стояла густая стена леса.

Идти было просто: нажимаешь на клавишу со стрелочкой вверх и идёшь вперёд по тропинке, если нажать на стрелочку вниз, то — скорее всего — пойдёшь обратно, Симба ткнула в стрелочку, которая указывала вниз, и сразу же пошла обратно, но пока обратно ей не хотелось.

Она давно не играла в компьютерные игры, после первого месяца, проведённого за машиной, от компьютерных игр у неё болела голова.

А вот сейчас её странным образом втравили в это занятие, и она идёт, только надо бы знать куда и зачем.

И почему вокруг именно лес, а не луг, поле, пустыня, в конце концов.

Симба всегда мечтала побывать в пустыне, но ещё не побывала.

Даже на море она была всего один раз, и то — в таком туманном детстве, что об этом уже и не вспомнить.

Внезапно лес закончился.

И Симба почувствовала, что по спине у неё опять течёт струйка пота, только ощущение от этого не совсем то…

Пот, который не от жары, пот, который от страха…

Потому что за лесом начиналась улица, но то была мёртвая улица с мёртвыми домами.

Если в лесу ещё время от времени чирикали птички, то тут царила тишина, улица была пуста, окна в домах разбиты, ветра нет, солнце, небо, улица, дома, струйка пота добралась до копчика. Симба заёрзала в кресле, решая, что делать дальше.