Ирина Цветкова - Линия жизни

Ирина Цветкова

Линия жизни

I

Такого состояния у Жени Лаптевой никогда раньше не было. Ей пришлось хлебнуть в жизни много такого, что любого другого давно выбило бы из колеи, а она всегда держалась. Но теперь всё. Это конец. Дальше жизни нет.

После многих лет, которые она провела, борясь за место в этой жизни и неизменно проигрывая эту борьбу, ей вдруг выпала счастливая карта – Миша, Михаил Павлович Осокин. Человек, который был на тридцать два года старше неё и который разом лишил её всех проблем и неурядиц. Только рядом с ним она поняла значение слов: как за каменной стеной. Именно так она прожила последние годы. И вдруг его не стало. Значит, теперь опять назад, в ту страшную жизнь, где всё надо купить, заработать, добыть. Женя и в той, прежней, жизни плохо справлялась с этими проблемами, а сейчас, после семи лет, проведённых на пьедестале, и вовсе была беспомощной. Как же всё-таки тяжело падать с пьедестала! Даже если ты знаменитая поэтесса, которую издают не только у себя в стране, но и за рубежом. Теперь, когда нет Миши, уже вряд ли когда-нибудь ей представится возможность быть изданной. Она будет ходить по редакциям и издательствам со своими стихами, а ей будут вежливо, с улыбкой, отказывать. Она знала, что в литературных кругах всегда пренебрежительно относились к ней, молодой провинциалке, стремительно ворвавшейся в поэтическую элиту. Все считали, что произошло это благодаря её браку с критиком, литературоведом, академиком Осокиным. Хотя было немного наоборот: сначала литературовед влюбился в её стихи, присланные из города Перми, написал в «Литературной газете» большую статью, где назвал Евгению Лаптеву выдающейся поэтессой ХХI века, звездой русской литературы и преемницей великих русских поэтов. Потом он пригласил Женю в Москву, он хотел лично познакомиться с автором столь понравившихся ему строк. Это приглашение повергло её в шок. Во-первых, у неё не было денег на билет. Во-вторых, ей не в чем было ехать. В-третьих, не с кем было оставить дочь Зою.

После окончания института она работала в школе, но потом поняла, что педагогическая деятельность не для неё, и перешла в библиотеку. В школе и в библиотеке коллектив состоял из женщин, что порождало ненужные проблемы. Женя всегда ходила на работу в одном и том же костюме – ничего другого у неё просто не было. Её саму это не очень огорчало, ей просто некогда было об этом думать, полно было других нерешаемых проблем, но когда она ловила на себе насмешливые взгляды коллег, то опускала глаза. Им легче. Им не понять, как можно жить одной, без мужа, без родителей, без жилья, с маленькой доченькой на руках. Когда Женя чувствовала взгляды сплетниц на себе, ей так и хотелось им сказать: «А попробуйте вы так, как я – одна, без поддержки. Сколько вы так выдержите?» У одних – мужья-бизнесмены, у других – родители из деревни продуктами обеспечивают. А у Жени мать вечно под хмельком, всё время в компании каких-то подозрительных личностей – алкашей и бродяг. Из-за этого Женя не смогла жить с матерью, ушла, чтоб не слышать запаха перегара и не видеть пьяных разборок. Где-то теоретически был отец, но Женя его никогда не знала и не имела права спрашивать у матери о нём. Иначе сразу получала по губам. Ей было известно, что она рождена в браке, что носит фамилию отца, но ничего о нём не знала, никогда его не видела, даже фотографии его не было.

Ещё у неё был быстротечный брак. Выросшая без родительской любви, она вообще не представляла себе, что такое любовь между мужчиной и женщиной. Она вышла замуж за первого, кто сделал ей предложение. Он был высоким, красивым, весёлым балагуром, душой любой компании. Женя решила, что для замужества этого хватит. Она хотела спрятаться от непутёвой матери под чьё-то крыло. Но реальность показала, что пьяница-мать сменилась на пьяницу-мужа. Его пьяные скандалы оказались гораздо страшнее, чем мамашино нетрезвое брюзжание. Тем более это стало невыносимо, когда появилась Зоя. Ребёнок не должен всего этого видеть, – рассудила Женя и ушла от мужа. С тех пор она его не видела. Говорили, что он спился. Больше всего она боялась, что он будет преследовать их с дочерью. Нет, он забыл о них на следующий же день после расставания. Алиментов не платил, да она и не подавала – чтобы ничем ему о себе не напоминать.

Началось хождение по мукам: постоянная смена жилья, поиск любого заработка, чтобы прокормить себя и дочь, и самое трудное – быть девочке матерью и отцом, бабушкой и дедушкой, дядей и тётей – одной во всех лицах. Зоя видела, что в садик к другим детям приходят бабушки, дедушки, папы, а к ней всегда только одна мама.

– Почему ко мне никто не приходит, как к другим детям?

Что могла Женя ответить? Иногда ей очень хотелось расплакаться, разреветься, чтобы вылить со слезами всю свою боль, да только некогда было рыдать.

Из школы она ушла потому, что не могла с детьми говорить свысока. Не могла приказывать, заставлять, ругать и наказывать. Она никак не могла привыкнуть говорить ребёнку «ты» – она всегда к любому человеку обращалась на «вы».

– Да она нам всю дисциплину расшатает, – кипятилась на педсовете завуч Зинаида Тимофеевна. – Это хулиганьё надо держать в ежовых рукавицах! А она, когда вызывает ученика к доске, то спрашивает: «Вы готовы отвечать?» Милочка, их надо вот как держать, – она показала кулак. – Упустите дисциплину – они будут вами помыкать. Хотите, чтоб они над вами смеялись?

Женя уволилась из школы и стала работать в библиотеке. Попутно писала очерки в газету, заметки, стихи. Сначала это было для заработка. Потом она поняла, что уже не может без этого. Она стала внештатным корреспондентом, а это побуждало её к постоянному поиску: тем, идей, рубрик. Она брала интервью у интересных людей, писала о значительных событиях. Всё это стоило копейки, но ей уже было интересно само дело, а не плата за него. Свои стихи она могла публиковать лишь изредка, редактор не очень приветствовал поэзию. Женя стала посылать стихи в центральные издания. В каком-то из них её произведения дали рецензию Осокину. После этого имя Жени Лаптевой узнал весь литературный мир.

Она всё-таки приехала к Осокину в Москву по его приглашению. Одолжила у институтской подруги джинсы, свитер и деньги на билет, оставила ей Зою на несколько дней и ринулась навстречу судьбе.

Академик Осокин ей понравился. Он выглядел значительно моложе своих лет, был по-спортивному подтянут, а самое главное – он был очень деликатен. «Настоящий интеллигент», – думала она. Ей было очень легко рядом с ним, она даже подумала: «Везёт же некоторым женщинам, попадается такое сокровище – и тогда уже всё, никаких проблем в жизни». Чем больше она общалась с Михаилом Павловичем, тем отчаяннее билась в мозгу мысль, что будь в её жизни такой вот мужчина – муж или отец – и тогда всё бы у неё сложилось по-другому. Она не знала, что Осокин уже много лет был вдовцом. С лёгкой грустью Женя распрощалась с ним и вернулась в родную Пермь. А вскоре туда приехал Осокин ознакомиться с литературной жизнью региона. Он посетил литобъединение, выступал в школах и библиотеках, слушал стихи местных авторов и увёз с собой гору подаренных ему книг местных авторов. Перед отъездом он зашёл к Жене, посмотрел на то, как они с Зоей на съёмной квартире теснятся в одной комнате и за одним столом готовят, делают уроки, моют посуду и пишут стихи. Ему стало как-то неловко, он скомканно сказал несколько пустых, ни к чему не обязывающих слов и уехал. У Жени стало одиноко на душе, она поняла, что она, пусть даже и с талантом, никому не нужна. Шесть миллиардов людей на Земле – и только один близкий ей человечек – это Зоя. Дочь взрослела раньше своих лет. Она тоже всё поняла, когда за знаменитым академиком закрылась дверь. Их жизнь немного всколыхнулась с его приездом, а теперь всё должно вернуться на круги своя. Зое – школа, Жене – библиотека. Снова борьба за выживание, за копейку, за кусок хлеба. Жене было очень обидно, что он уехал, хотя он ничего иного и не мог сделать: ничего ей не обещал и не обнадёживал. Она ночью наплакалась, а утром, успокоившись, взяла себя в руки и стала жить дальше. Ходить в библиотеку, выдавать книги, заполнять читательские формуляры.

Ей казалось – прошла вечность. А прошло всего несколько дней, когда вдруг в её библиотеке раздался звонок и в трубке послышался голос Осокина. Он не был таким уверенным, как раньше. Он запинался, срывался, но всё же сказал:

– Женя! Я все эти дни думал. И ночи тоже. Вот хочу тебе задать вопрос: как ты смотришь на то, чтобы я забрал тебя и Зою к себе насовсем?

Он молчал, ожидая ответа, и она, чувствуя, что спазмы не дают говорить, тоже молчала. Когда она, наконец, выдавила из себя: «Я согласна», он прокричал в трубку:

– Я еду за вами!

Так начался новый период в жизни Жени Лаптевой. Она стала москвичкой. Стала любимой женщиной академика Осокина. Он её боготворил, окружил заботой и вниманием, лишил абсолютно всех проблем. Кроме того, он видел в ней необыкновенно талантливую поэтессу. В литературе была общность их интересов. Он многому её научил, дал возможность широко печататься, ввёл в литературные круги, где она, кстати, не прижилась. Её попросту принимали за нахальную провинциалку, сумевшую окрутить знаменитого критика и литературоведа. Дамы бальзаковского возраста откровенно хмыкали ей вслед: