Наина Куманяева - Мир был на пороге конца

Наина Куманяева

Мир был на пороге конца

Глава первая

Наталья Призорова рассказывает

В тот памятный мне июльский вечер сумерки наступили рано. В конце сада на фоне бледнеющего после кровавого заката неба высились темные стены замка Визен, увенчанные высокой четырехугольной башней.

Ничто не нарушало тишины, в большом и запущенном саду листва не колыхалась. В комнату доносился душный аромат роз. Казалось, что сад затаил дыхание в ожидании, что что-то случится. Я сидела в кабинете доктора Кауфманна и только зажгла лампу, собираясь почитать, как услышала на гравии дорожки шаги почтальона. У нас в доме бывало так мало посетителей, что мне не трудно было каждого из них опознать по звуку шагов. Несмотря на то, что Люси фон Кауфманн и ее супруг были воплощением доброты и очень внимательны ко мне, я все же чувствовала тоску по родине. Поэтому письма, получаемые мной из дома, из России, имели для меня очень большое значение, и не раз случалось, что я с нетерпением ожидала той минуты, когда услышу военную поступь нашего доброго старины Фрица.

Услышав его отчетливое приветствие: «Добрый вечер, фройляйн Наташа», я подняла голову и взглянула на выросшую на пороге сутулую фигуру в запыленном, синем мундире почтальона.

– Никого на крыльце не было, – сказал он, – и я пришел сюда.

– Я не слышала звонка, – ответила я. – Герр советник и супруга его отправились в гости, а у прислуги сегодня выходной день.

– Значит вы, фройляйн, остались одна в доме?

Я рассмеялась.

– У фройляйн, Фриц, много работы, – сказала я и указала на пачку исписанных листков бумаги, лежавших рядом с моей пишущей машинкой.

Он задумчиво покачал головой.

– Вся Германия сошла с ума! Газеты кишат сообщениями об ограблениях и убийствах, – заметил он мрачно. – Дом коменданта расположен на холме в стороне от города, и госпожа фон Шпейхер, бывшая комендантша, никогда не оставалась одна дома. Вам бы следовало хотя бы запирать двери.

– Со мной ничего не случится, – ответила я, – ведь тут недалеко расположен замковый караул. – И, приняв от него корреспонденцию, я с радостью обнаружила, что в числе полученных писем было и письмо для меня от моей замужней сестры Ирины. – Вы ведь знаете, что мы, русские девушки, привыкли сами следить за собой…

– Еще бы, – ответил Фриц, – у вас в России в защите нуждаются мужчины, и особенно полицейские, если все то, что пишут в газетах про ваших бомбистов правда.

И мы оба невесело улыбнулись.

– Во всяком случае, заключенных вам, фройляйн, опасаться не приходится, – продолжал почтальон, указывая на освещенные окна замка. – Господа офицеры чувствуют себя под арестом настолько хорошо, что никому из них не придет в голову бежать.

Я снова улыбнулась, потому что и у меня в голове промелькнула та же самая мысль. Замок Визенхольм был старинной крепостью, а со времен Бисмарка служил еще и гауптвахтой для подвергшихся взысканиям офицеров. Порой отбывавших наказание офицеров отпускали в город, и случалось, что я встречала кое-кого из них. Режим был очень мягок, и доктор фон Кауфманн не раз говорил, что возмутительно, что им разрешают играть в карты и выпивать.

Сад, в котором был расположен бывший домик коменданта, простирался вплоть до замковой стены, и по вечерам до нас из крепости доносились шум и голоса. Собственно дом, в котором мы жили, был предназначен для коменданта крепости, но когда на этот пост был назначен майор фон Гагенбек, то он, будучи холостяком, предпочел поселиться непосредственно в замке и сдал домик прибывшему в Визенхольм советнику фон Кауфманну.

– Да, господа офицеры не обидят фройляйн, – сказал Фриц. – Но я имел в виду бродяг. Во время уборки урожая сюда стекается много тварей этой породы… – И он покачал головой. – Удивляться нечему, люди сходят с ума от голода, и пока нам будут платить столь нищенское жалованье, преступления не переведутся…

Я удивленно взглянула на почтальона.

– Но, Фриц, – воскликнула я, – вы рассуждаете как социал-демократ! Только бы господин советник не услышал ваши рассуждения.

Лицо почтальона расплылось в широкой улыбке. Я была поражена. В доме советник читали «Крестовую газету», и социал-демократы именовались поджигателями и негодяями.

– Русской фройляйн можно сказать вещи, которых не станешь говорить прусскому чиновнику, – сухо заметил Фриц.

Я поспешила поскорее переменить тему разговора и спросила:

– Вы должно быть не прочь выпить пива после проделанного пути?

– Если вы будете столь добры и нальете мне стаканчик, то не откажусь. Очень душно, должно быть, скоро будет гроза…

Я выбежала в столовую и направилась к леднику, чтобы достать бутылку пива. В это мгновение до моего слуха донеслись отдаленные раскаты грома.

– Ваше здоровье! – провозгласил Фриц, опорожняя стакан. Затем почтальон отставил стакан и расправил усы. В эту минуту свет замигал.

– Боже мой, – воскликнула я, – неужели потухнет электричество? Мне еще предстоит поработать, прежде чем я лягу спать…

– Электрическая станция перегружена, – заметил Фриц, – после прошлогоднего посещения его величества у муниципалитета нет денег на необходимый ремонт. Городу придется повременить с приличным электрическим освещением, пока нам не удастся провести еще несколько социал-демократических гласных. Но ждать придется недолго…

– Я очень слабо разбираюсь в политике, – заметила я.

– Речь идет о вещи более значительной, чем политика, – внушительно сказал он. – Борьба ведется теперь не между партиями, а между армией и народом. И из этого положения есть только два выхода – или война, или революция…

И снова послышались раскаты грома.

Я улыбнулась.

– Война? Революция? Фриц, вы болтаете глупости. Люди, способные утверждать нечто подобное, не отдают себе отчета в том, что они говорят. Ни России, ни Германии это, слава Богу, не грозит! Ведь и у вас, и у нас имеется нравственный стержень нации, который удержит нас от глупостей. У нас есть царь, которого обожает народ, а у вас – кайзер, которым вы можете гордиться. Ваша страна процветает, у вас прекраснейшие города с изумительными театрами и садами, которые находятся в вашем распоряжении и в которых вы можете проводить время вместе со своей семьей. У вас множество дешевых развлечений, которых лишены рабочие других стран. А что касается войны, то вы напрасно верите всему тому, что пишут в газетах. Никогда еще отношения России и Германии не были такими дружественными, как сейчас.

Почтальон медленно надел свою фуражку.

– Возможно, что вы и правы, моя милая маленькая фройляйн, – пробормотал он, – но если военщина захочет войны, то ей не трудно будет добиться своего под каким угодно предлогом. У вас, правда, тоже имеется парламент; и поверьте, ваша Дума – совсем не то, что наш рейхстаг, в котором только болтают и который не имеет никакого влияния. Вы в настоящее время пребываете в военном государстве. Штатский у нас не имеет никакого значения. Если бы вы вздумали рассказать начальнику почтовой конторы все то, что я вам сказал сегодня, то меня тут же выбросили бы на улицу, и, быть может, уже упрятали бы в тюрьму и лишили пенсии. Моя семья умерла бы с голоду. Но, поверьте мне, народные массы начинают проявлять беспокойство под этим военным режимом. И как только военные заметят, что им не сладить с народом, так они тут же развяжут войну. И это может случиться гораздо скорее, чем вы предполагаете…

Я недоверчиво рассмеялась.

– Война? С кем же вы будете воевать?

Фриц некоторое время помолчал. До моего слуха донесся порыв ветра. На небе за замком промелькнуло несколько грозовых вспышек, и загремел гром, на этот раз ближе и громче.

Осторожно оглядевшись по сторонам, почтальон приблизился ко мне и сказал:

– В казармах происходят диковинные вещи. На фабриках работают круглые сутки. Поговаривают о том, что армию переобмундируют и оденут в серое. Знаете ли вы, что таится за этим?

У почтальона были вдумчивые и умные глаза. Они смотрели теперь на меня и были доверчивы, как глаза ребенка. Не дожидаясь моего ответа, он продолжал:

– Нет никакого сомнения, что это новое обмундирование предназначено для похода. Другими словами, немецкая армия готовится к мобилизации. А это, – и, горько усмехнувшись, он закончил, – это означает войну!

Слова Фрица не произвели на меня большого впечатления, потому что в тот же день после обеда я пила кофе у жены лейтенанта Мейера. Там собрались молодые офицеры расквартированного в Визенхольме батальона, в их числе был и лейтенант Руди фон Линц, особенно благоволивший ко мне. А вечером мне позвонил майор фон Гагенбек, осведомлявшийся, не может ли он навестить меня. Мне не хотелось принимать его в отсутствие хозяев, и поэтому я отклонила его посещение. Если бы действительно ожидалась мобилизация, то офицерам, наверно, было бы не до светских развлечений и визитов. И поэтому я саркастически осведомилась у Фрица: