Сюзанна Брокман - Переломный момент Страница 15

– Не надо, – сказал Макс, закрывая глаза, чтобы помешать Джине сделать еще один снимок ее новой цифровой камерой и запечатлеть для потомства, каким тюфяком он был: одетый в пижаму, в постели с подоткнутым одеялом, здесь, в Шеффилдском центре реабилитационной физиотерапии, в четыре часа дня, готовый задремать.

– Как дела? – спросила она.

– Прекрасно, – солгал он. По правде говоря, процедуры причиняли ему боль. Адскую.

Также его привело в уныние то, как слаб он был, как быстро уставал. Как это его изматывало.

Джина отошла к столу, вмонтированному в стену позади его кровати, и осторожно положила на него камеру.

Она приобрела эту чертову штуковину для своей поездки в Кению. Макс надеялся, что то, что она извлекла ее из коробки и разобралась, как ею пользоваться, не означает, что.

Джина перенесла свой рейс.

Кения. Господи.

Он пытался поговорить с ней о всеохватывающем веселье и авантюрах юридического факультета в Нью-Йоркском университете. Джину приняли бы туда по рекомендации Макса в мгновение ока.

– Кевин думает, что ты испытываешь серьезную боль и не хочешь от нее избавляться, – сказала она ему, подобрав ноги и усевшись на кровать. – Он был очень впечатлен.

Кевин был одним из тех открыто проявляющих свои эмоции физиотерапевтов, что готовы махать чирлидерскими помпонами даже по самым незначительным поводам. Старая миссис Клайнджер, приходящая в себя после инсульта, смогла двинуть указательным пальцем на правой руке на целых полдюйма! Ура! Ура! Ура! Аджай Моусли взял карандаш и впервые после автокатастрофы написал своей бабушке! Ого-го! Забудьте о том, что парень, возможно, никогда не будет снова ходить. Забудьте о том, что его маленькое тощее тельце получило такие повреждения, что ему нужна новая почка, и что его держат на диализе, чтобы он оставался жив.

Макс безучастно уставился на Джину.

– Если ты уже спросила у Кевина, как дела, зачем спрашивать меня?

– Потому что мне нравится, как ты принимаешь героический вид настоящего мужчины, – сказала она, склоняясь к нему. Ее рот был опасно близок от его, а рука обжигала ему бедро. – Меня это так заводит.

Она шутила. Это должно было быть забавным. Шутка. Он знал это, но, так или иначе, у него пересохло во рту.

Он обнаружил, что пристально всматривается в ее глаза, оказавшиеся очень близко.

И хочет ее. Ужасно. Да, доктор Яо был прав. Он определенно начинает чувствовать себя так же хорошо, как и прежде.

Ему пришлось использовать каждую унцию самообладания, что у него имелась, чтобы помешать себе потянуться к ней. Каждую унцию.

Хорошая новость состояла в том, что эта внезапная, почти ощутимая сексуальная энергия, что окружила их, напугала ее так же, как и его. Она отодвинулась. Встала и отошла посмотреть в окно. Испуганная и уязвимая.

Они не были так близки к поцелую с той ночи, до того как его подстрелили, той ночи, когда он... когда они...

Поправка: Джина часто целовала его тогда в больнице, когда они оба были во Флориде, и после того, когда он переехал в Колумбию. Но то все были поцелуи «до встречи». Ничего похожего на поцелуи той ночи. Не то чтобы у них была возможность страстно целоваться, пока он был подсоединен ко всем этим аппаратным трубкам. И со всем этим движением туда-сюда в его палате, днем и ночью.

Он смотрел, как она прислонилась головой к оконному стеклу. Его палата – он находился в ней один – была маленькой, но вид на окружающий пригород был хорош.

Лучше, чем тот грязный мусорный контейнер, что он видел из окон спальни своей квартиры в округе Колумбия.

– Мой брат звонил. Виктор. Ни с того ни с сего. – Джина посмотрела на Макса через плечо. – Он прилетает вечером. Он никогда не был в Вашингтоне – пропустил поездку в седьмом классе. Острый фарингит.

– Обязательно отведи его к Мемориалу Второй мировой войны, – сказал Макс, радуясь, что она сменила тему. Он почти ожидал, что она выберет другой путь.

Противостояние. Спросит: «В тот момент ты думал о том, чтобы поцеловать меня? Потому что у меня возникло чувство, что тебе этого хотелось».

И что тогда ему полагается сказать? «Дорогая, в день нет такого мгновения, в которое я не думал бы о том, чтобы поцеловать тебя...» Да, это помогло бы.

– Он в списке, – сказала Джина, наконец повернувшись к нему лицом и усевшись на подоконник. Ее юбка развевалась от ветерка, дующего из кондиционера. Она придерживала ее. – Мы потратим на осмотр достопримечательностей целый день. Вьетнамская стена.

Музей Холокоста, Мемориал корейской войны, памятник Линкольну... – Она загибала пальцы. – Но я совершенно уверена, что настоящая причина его приезда – проверить меня. Думаю, вся семья немного возбуждена. Понимаешь, потому что я остаюсь с Джулзом.

Представьте себе, как бы они напряглись, если бы Макс выбрал амбулаторную терапию, если бы вернулся на квартиру вместо того, чтобы жить здесь. Если бы он сделал так, то Джина пришла бы, чтобы удостовериться, что у него есть все необходимое, и через десять минут наедине они оказались бы в кровати. Через десять минут после этого она распаковала бы свой чемодан и развесила одежду в шкафу.

Потому что правда была в том, что у Макса хватало сил сохранять от нее дистанцию лишь на короткое время. Если она будет упорствовать и превратит свое «героические мужчины меня так заводят» в нечто большее, чем шутка, он будет готов. У него нулевая сопротивляемость ей. И он молился, чтобы она никогда об этом не догадалась. Если она догадается...

Так или иначе, все хорошо. Это место не столь публично, как больница, но все же здесь люди стучали в его дверь в разное время дня. Она не запрыгнет на него здесь. Просто не сможет. Что было второй причиной, по которой он выбрал стационарную физиореабилитацию.

И, таким образом, вместо того, чтобы переехать с Максом, Джина вынуждена была остаться с Джулзом Кэссиди. Квартира младшего агента находилась относительно недалеко от этого здания. Кроме того, Макс ни за что и никогда не позволил бы Джине оставаться в его квартире одной. Его район не был безопасным. Не для молодой женщины, живущей одной. За последние десять месяцев его дважды обворовывали. Не то чтобы он владел чем- то, стоящим кражи.

– Не думаю, что они действительно верят, что Джулз – гей, – продолжила Джина, возвращаясь к нему. – Или, может, они боятся, что я настолько неотразима, что верну его на путь истинный.

Она закатила глаза и рассмеялась.

– Вик совершенно точно не мистер Политкорректность – я даже не думаю, что он знаком с хотя бы с одним геем. Мы с Джулзом поспорили: я дала Вику двенадцать часов, прежде чем он принесет извинения и убежит домой. Джулз думает, что он продержится дольше. – Она остановилась у изножья его кровати. – Медсестра сказала, что у тебя только что был массаж, но ты не выглядишь расслабленным.