Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит Страница 16

– Живут же люди!.. – с притворным восхищением заметила Катя. – И кто же у нас папенька-то? А ты что, папенькин сынок, что ли? Из этих, на которых природа отдыхает?

Ни с того ни с сего Поярков разозлился не на шутку, почти что закричал зло и упрямо:

– Папенька у нас пенсионер!

Они наглухо застряли у самого выхода из самолета. Сзади за ними молча и терпеливо толпились люди, любовались их «семейной сценой». Люди нервничали, но разборок не прерывали, ждали. Цивилизованные граждане, одним словом. На российской внутренней линии их обоих живо бы вытурили наружу суетные громкоголосые гражданки.

– Ну пенсионер так пенсионер… Пойдемте быстрее, мы с вами все движение загородили. Только, знаете что, мой пенсионер может на свою пенсию лишь кефира на месяц купить и колбасы вареной.

– Он так много ест? – по-прежнему злясь, осведомился Поярков.

– Нет, он так мало от государства нашего имеет. Ладно, давай хотя бы из-за родителей не будем ругаться, как молодые супруги. Тем более, что ты на мне и жениться не собираешься… Идем, народ задерживаем.

Молча вышли на терминал, молча приблизились к заветному пристанищу никотинозависимых.

– Три-четыре, курим! – Катя бодро раскрыла свою дамскую сумочку и выхватила сигарету из пачки. Поярков галантно дал ей прикурить, прикурил сам, затянулся, блаженно закрыл глаза и вдруг быстрым движением руки выудил из Катиной незакрытой сумочки какой-то предмет.

Серьезно и озабоченно спросил:

– Катя, ты что, клептоманка?

Катя задохнулась: мало того, что он позволяет себе бесцеремонно копаться в чужих сумках, так еще обвиняет ее в воровстве! Это очень плохая шутка, и на веселые чертики в его глазах ей решительно наплевать.

Только было раскрыла рот, чтобы жестко припечатать «зарвавшегося хулигана», да так и застыла, держа рот корытцем. Предмет при ближайшем рассмотрении оказался мобильным телефоном. Чужим. Катя испугалась: откуда это? Это была не ее «игрушка» – на его ладони лежала маленькая «раскладушка», VIP-модель, все мыслимые и немыслимые навороты.

– Не-е-е-т… – испуганно пискнула она. И внезапно догадалась: сама же и засунула телефон к себе в сумку, когда в спешке собирала с пола вещи, на ощупь приняла его за пудреницу.

Поярков громко, раскатисто смеялся, довольный произведенным эффектом. Отомстил!

– Катя, не пугайся же ты так! Ха-ха-ха! Я же видел, как ты все вещи на пол вывалила.

– Видел?! Как видел?… Ты же спал!

– Это тебе только кажется, что я спал. На самом деле я все видел, я же Доярков. Видел и слышал. Ха-ха-ха! Ты пыхтела, как паровоз, ругалась и все собирала!

– Почему же тогда не помог? Я стояла, как дебилка, с твоей дурацкой курткой на голове, от страха умирала, что все сейчас на воздух взлетит, я твои презервативы мерзкие руками по полу собирала, а ты смотрел и смеялся?!

Катя перешла уже с визга на шипение, но Доярков был совершенно безмятежен. И даже доволен.

– Просто ты мне сначала жутко не понравилась.

– А зачем… зачем ты мое место занял? – в запале взвизгнула Катерина.

– Кто первым встал, того и тапки.

– А чем же я тебе так не понравилась? – Вот еще! Не понравилась она ему! Подумаешь, персона какая, пьяница последний.

– Пришла, разбудила, смотрела, как на врага… Я терпеть не могу таких вот молодых, самоуверенных, слишком самостоятельных. Не должна барышня одна на другой конец земли мотаться. Летают по миру, словно в ближайшую булочную за хлебом ходят. Весь мир, что ли, осмотрен, на край земли потянуло? Шоппинг-боулинг-лифтинг-фитнесс-клуб…

Какое право имел этот надутый дурак критиковать ее с таким трудом выстроенную жизнь? Тем более, что на боулинг, лифтинг и фитнесс-клуб и времени-то никогда не было.

– А твое какое дело, папенькин сынок? Ну нет у меня такого папочки. Не-ту! Мне работать приходится. И на краю света в том числе. Где платят, там и работаю. И родителей своих, кстати, кормлю, я у них одна. – Катя аж захлебнулась от гнева. – А ты, ты просто идиот набитый, индюк! Отдай мои вещи и катись отсюда вместе со своими взглядами!..

Катя рывком выбросила сигарету, подскочила на полметра от пола, сорвала с плеча Пояркова, который был выше ее почти что на голову, свою сумку и фурией унеслась прочь, не попрощавшись и совершенно наплевав на судьбу соотечественника.

17

Никто мне не нужен, я буду все и всегда решать сама. Сдались мне какие-то дураки, которые вести себя не умеют в общественных местах. Сначала пьют, а потом разглагольствуют. Между прочим, никто их мнения не спрашивает и никому оно не интересно. Тоже мне, истина в последней инстанции! Никто, никто мне не нужен. Никто мне не сдался. И Ты сиди, не высовывайся лучше. А то размахался там внутри руками, разворочался. Свернись немедленно клубком и спи в своей норке под сердцем. Прижмись себе к перикарду и спи, а то и Тебе достанется!..

Катерина пролетела немалое расстояние в неизвестном направлении, пока не пришла немного в себя. Наконец остановилась и отдышалась. Сумка вновь нестерпимо врезалась в плечо.

Дотащившись до первого попавшегося кафе, Катерина взяла кофе и штрудель, густо обсыпанный корицей и сахарной пудрой, развернула перед собой предусмотрительно прихваченную из самолета схему аэропорта. Выяснилось, что все это время она бежала не в ту сторону и теперь нужно возвращаться.

Допив кофе, Катя двинулась в обратный путь, к терминалу на Петербург.

Шла себе, разглядывала витрины, никого не трогала и много ведь уже прошла, как вдруг прямо перед собой увидела Пояркова. О, ужас! Он спал, развалясь на диване, полусъехав с него на пол. Сам с зеленцой в тон обивке. Из кармана небрежно распахнутой куртки торчали наружу документы и бумажник, на полу стояла жестянка с пивом.

Пассажиры, глядя на него, отчего-то умилялись, пересмеивались между собой, а местный полицейский наблюдал за ним из угла.

Катька начала жестоко корить себя за то, что бросила Кузьмича одного, недосмотрела за ним, и вот… Его же сейчас точно заберут в какой-нибудь аэропортовый вытрезвитель!

Катя решительно подошла, поставила сумку, присела над Поярковым и яростно затрясла его за плечо:

– Устин Акимыч, миленький, где ж ты так нализалси? – Эта фраза из старого культового фильма Кате очень нравилась.

Из его кармана прямо под ноги выпал пухлый кожаный бумажник, а Поярков еще больше съехал с дивана, вытянув вперед длинные ноги в светлых брюках, уляпанных разномастными пятнами.

Катя подобрала бумажник, с ним в руках принялась снова трясти Пояркова, попыталась подтянуть его повыше на диван.

Ничего не получалось.

– Кузьмич, милый… Кузькин ты сын, что же тебя на минуту одного оставить нельзя! Как ребенок!.. Доярков, да проснись ты наконец, позорище мое! Мудило грешное, просыпайся…