Евгений Бузни - Суданская трагедия любви Страница 17

Я не написал в этот раз о Рите, которая почти каждый день приходит к нам поговорить со мной. Интересная девушка, но об этом как-нибудь в другой раз. А пока…

«С приветствием!

Вас помнящий всегда…»

Цитата из известных стихов Есенина, но совпадает с моими мыслями.

Юджин (на итальянском, кажется, Эухенио, а по-русски Женя).

ГЛАВА 4 ПРЕКРАСНАЯ МЫСЛЬ

Мы сидим в кабинете главного редактора втроём: шеф – грузный, упитанный человек с лицом спелой дыни, на котором едва просматриваются маленькие глазки, прячущиеся под удивительно широкими седеющими бровями, я и Ашот. Внешность моего партнёра по командировке типично армянская. У него довольно длинный с горбинкой нос, слегка припухлые губы, чёрные густые брови, большие почти на выкате глаза. Мне подумалось, что смуглый цвет его кожи может помочь ему в Африке выдавать себя за африканца и легче выуживать из собеседников нужную информацию. Может, это один из аргументов, который он использовал для того, чтобы убедить шефа в его отправке со мной. Но возможны, конечно, и другие факторы, о которых, как говорится, история умалчивает.

Моё лицо исключительно русской внешности, с ямочками на обеих щеках, прямым носом, высоким лбом, бровями дугами и слегка оттопыренными ушами мне доставляло всегда удовольствие, когда я, бреясь, смотрелся в зеркало. Но за рубежом, на континенте, где преобладают лица с другим цветом кожи, это обстоятельство чисто славянской внешности в наше время может восприниматься не всеми положительно. Судя по письмам Юджина, к нему относились очень хорошо, но то и время было другое. Как-то будет сейчас, когда в каждом белом видят олигарха, охотящегося за добычей, а не помощника?

Такие мысли одолевают меня в то время пока шеф, посмеиваясь маленькими глазками, смотрит на нас несколько минут, ничего не говоря. Наконец, он изрекает:

– Ну, что, молодёжь? – Он произносит слово «молодёжь» с ударением на первом слоге не потому, что не знает правила произношения с обязательной ударной буквой «ё», а в порядке юмора, придавая нашему разговору менее официальный характер. – Готовы к подвигу? Сегодня не скажешь, как раньше говаривали «Курица не птица, Судан – не заграница». Теперь это очень даже заграница, да неспокойная.

Мне вспомнилось, что редактор уже говорил про курицу и что Судан не заграница, но напоминать об этом не стал: мало ли у кого какое любимое выражение. Ашот, правда, ухмыльнулся, но тоже смолчал, а шеф, наблюдая наше молчание, повторяет вопрос:

– Так, готовы, я спрашиваю, к поездке или нет? Может, какие вопросы есть?

– Естественно, шеф, готовы, – отвечает Ашот и смотрит на меня. – Деньги на карточки поступили, билеты куплены. Вопросов нет.

Я глубоко вздыхаю перед ответом. В отличие от Ашота, у меня вопрос есть и, как мне кажется, очень не простой. Во-первых, меня очень не радует совместная поездка с Ашотом, не смотря на его дружелюбие в последние дни и тот факт, что он уже ездил за рубеж и, стало быть, может подсказать, как и что надо делать. Что-то подсказывает мне, что его дружеское отношение может плохо кончиться. А во-вторых, мне не дают покоя суданские письма Юджина. И вобрав в себя воздух, как перед прыжком, я, стараясь всеми силами сохранять спокойствие, говорю:

– Мы готовы, но у меня есть одно деловое предложение.

Глазки редактора уставились на меня вопросительно, и он протягивает:

– Та-а-к, слушаю внимательно.

Я проглатываю слюну и продолжаю:

– Почему бы нам, в целях экономии средств, не разделить с Ашотом обязанности? Я буду готовить репортаж по южному Судану, а он по северному. Чем вместе ездить по одним и тем же городам с одними и теми же вопросами, не лучше ли нам разделиться? Я могу сразу же из Хартума отправиться на юг в Джубу и Вау.

Редактор молчит некоторое время, переваривая неожиданное для него предложение, а Ашот вдруг заёрзал на своём стуле, желая, видимо, возразить, но редактор опережает его:

– Ну, вы сначала должны представиться в Хартуме.

– На это уйдёт один день, – быстро отвечаю я.

– Да, конечно, – раздумывая, произнёс редактор. – Вообще мысль любопытная. Как ты думаешь, Ашот?

– Я не знаю, шеф, зачем это нужно. Евгений впервые едет за границу. У него могут возникнуть проблемы.

Ашоту явно не понравилась моя идея, и он занервничал, но редактор у нас отличается самостоятельностью принятия решений.

– Проблемы могут возникнут у каждого, – говорит он отрывисто. – Но на то мы и журналисты, чтобы с ними справляться. Ты тоже когда-то первый раз ездил и без провожатого. А тут может получиться два разных репортажа о юге и севере. Я удивляюсь, как мне самому не пришла в голову эта прекрасная мысль. Так и сделаем. Только, может, лучше Ашоту поехать на юг? – и редактор посмотрел на меня.

Сердце моё упало от одной мысли, что я могу не увидеть Вау, с которым уже фактически сжился, о котором мечтал. И я решаю открыть свои карты.

– Шеф, мне попал в руки интересный материал о юге Судана. Это письма переводчика, работавшего там в прошлом столетии. Мне было бы интересно увязать те годы с настоящим.

– О! – Воскликнул редактор. – Почему же ты мне сразу этого не сказал? И не показал письма. Да уж ладно. Теперь некогда разбираться. Но идея прекрасная. Перепишите командировочные задания соответственно. И быстро, чтобы я успел до ухода подписать.

Ашот выходит из кабинета мрачный, а я в восторге и поэтому не обратил внимания на вопрос коллеги, с которым нам предстояло вместе лететь, но только до Хартума. А вопрос был простой:

– Ты много вещей с собой берёшь? В самолёт разрешено только двадцать килограмм.

– Да, нет, – ответил я со смешком, довольный тем, что обрёл независимость, – возьму с собой дипломат и рюкзачок.

– Смотри, не опаздывай. Хочешь, я за тобой заеду?

Разумеется, мне этого не хочется никоим образом, и я вежливо отклоняю предложение, сославшись на то, что меня будут провожать друзья, что было сущей правдой: Анна обещала позаботиться о моей отправке.

Последний вечер дома проходит в обычных для такого случая переживаниях, связанных с проводами. Является Анна и другие гости, накрытый стол, провозглашение тостов. Когда всё после пиршества уже убрано, остаётся одна последняя ночь перед вылетом, я вновь углубляюсь в чтение писем, чтобы почувствовать себя как можно скорее в будущем через прошлое. С ещё большим нетерпением я раскрываю следующее письмо, начинающееся, как и все предыдущие, весьма неожиданно.

«Летят дни, летят. Ни догнать их, ни обогнать. Сегодня ровно месяц, как я в Судане.

Привет тебе, мой Джо!

Вчера прилетел представитель нашего посольства. Привёз с собой письма и газеты. Вот порадовал! Получил и твоё поздравление в минорном тоне. Тебе жаль, что нечего описывать, что всё по-старому. И между прочим сообщаешь, что начали строительство пятнадцатиэтажного дома и расчищают место под новую гостиницу. Для нашего городка с его стотысячным населением, по-моему, это события немаловажные и для меня, во всяком случае, неожиданные. Разумеется, твои сообщения не столь экзотичны, как мои, но грандиознее по масштабам.

Здесь за месяц, кажется, ни один камень не сдвинулся с места в городе Вау. В нашем посёлке, правда, появились две новые хижины. Но их строительство дело недолгое. Больше времени уходит на сбор тростника для них. Его срезают мужчины на другой стороне реки, а женщины переносят связки на головах, переходя реку вброд. Сейчас, в зимний период, воды в реке немного и потому ни крокодилов, ни бегемотов нет, и женщины спокойно и уверенно ступают босиком в воду. Впечатляющее зрелище.

Огромные тяжёлые связки тростника как бы плывут в воздухе, а под ними движутся, погружаясь по самые груди, женщины. Выйдя на противоположный берег, они ловко сбрасывают с голов свои ноши, раздеваются, если были во что-то одеты, и ополаскиваются в реке. Потом, помогая друг другу, снова поднимают вязанки и несут в посёлок. Нелёгкое это дело.

Но по твоей просьбе, Джо, рассказываю сегодня о городе. Вау находится от нас, вернее, мы от него километрах в пяти. В прошлое воскресенье я решил пройтись в город пешком. Это стало в посёлке сенсацией номер один на несколько дней. Меня потом многие рабочие спрашивали, правда ли, что я ходил в Вау пешком. Причин тому несколько. Во-первых, белые люди считаются здесь все без исключения господами, которые ничего не должны сами носить, сами делать и тем более далеко идти, когда можно ехать на транспорте.

И называют-то здесь белого человека не иначе, как «хаваджа», что в переводе с арабского означает «господин», то есть «хозяин». Слово появилось в период работорговли и, конечно, совсем не подходит в этом смысле к нам. Однако после периода работорговли это слово осталось, но его стали употреблять в более широком смысле, наделяя им каждого белого. Вместе с тем сохраняется и раболепие к любому белому. Тем более, что здесь, если уж появился белый, то он и начальник, и с деньгами. Особенно это относится к арабам, которые сюда пришли захватчиками после семилетней войны между севером и югом. Про арабов говорят, что для них главное – это получить офис, чтобы можно было сесть за стол и приказать слуге: «Принеси чай!».