Елена Яковлева - Уйти красиво Страница 17

Поздняков похолодел. Когда доктор продолжил свои объяснения, у него буквально волосы на голове зашевелились. Было от чего!

— Понимаете, этот снимок… ну, с метастазами в легких, в действительности не Ларисы Петровны, точнее, не ее грудной клетки, а совершенно другого человека, который действительно безнадежно болен раком, ему осталось жить месяца два-три… А у Ларисы Петровны, к счастью, ничего серьезного, если не принимать во внимание немного запущенный бронхит. Да что это вы так побледнели, вам что, плохо?

— Лариса Петровна в воскресенье умерла, — бесцветным голосом сообщил Поздняков. — Следствие склоняется к тому, что она покончила жизнь самоубийством.

— Что?! — обаятельный блондин в белом халате вскочил со стула и тут же рухнул на него снова — глухо и тяжело, как сноп.

— Какого черта! — простонал Поздняков. — Зачем вы ей наплели про рак? Даже если бы это была правда, неужели нельзя как-нибудь помягче, зачем же в лоб?

Молодой доктор, казалось, собирался разреветься в голос:

— Господи! Да я и не хотел ей ничего говорить, тем более что такой диагноз с ходу не ставят, нужны дополнительные анализы, консультации. А она, ну, Лариса Петровна, буквально вцепилась в этот несчастный снимок и говорит: «Я от вас не уйду, пока вы мне не скажете, что вы видите на снимке». Я и так, и этак выкручивался, но у нее мертвая хватка, а выдержка — не у каждого мужчины такая! В общем, в конце концов я ей сказал, что вижу метастазы. Она поблагодарила меня и ушла. А сегодня перед началом приема приходит ко мне рентгенолог — не может снимок какой-то найти… Тут мы с ним во всем разобрались. Ну, выяснили, что снимки перепутались.

— Перепутались? — воскликнул Поздняков. — У них что, приделаны ноги, и они сами гуляют по коридорам, куда вздумают?

— Нет, конечно, — буркнул доктор, — вероятно, это следует квалифицировать как служебную халатность… Если бы только можно было что-то изменить…

— Уж не хотите ли вы сказать, что это ваше чистосердечное признание вас извиняет? — начал вскипать Поздняков.

— Я сам себе этого никогда не прощу, — произнес молодой человек, глядя в сторону.

Позднякову стало искренне жаль парня, который не думал выкручиваться и оправдываться, а, напротив, похоже, брал на себя чужую вину.

— Ладно, — по-отечески обратился он к парню на «ты», — говоришь, твой рабочий день закончился? Пойдем-ка потолкуем где-нибудь в другом месте.

— Хорошо, — с юношеской горячностью подхватил доктор, — сейчас, я только сниму халат.

Они молча вышли из бетонной коробки поликлиники, вместе спустились по выщербленным ступенькам. Неожиданно доктор Руднев встрепенулся и со словами «одну минуточку» кинулся к высокой красивой брюнетке в розовом костюме, которая усаживалась в темно-синий «Мерседес». Но та змейкой нырнула в скрытое за тонированными стеклами нутро лимузина. Растерянный доктор замер, глядя вслед набирающему скорость автомобилю.

— Ваша девушка? — поинтересовался подошедший Поздняков.

— Что? — очнулся доктор. — Да нет, она у нас работала медсестрой, недавно уволилась.

— Красивые у вас медсестры, — заметил Поздняков как бы невзначай.

Молодой человек оставил его замечание без комментариев.

— Вы думаете, что она, ну, Лариса Петровна, покончила с собой из-за того, что я ей сказал? Тогда, тогда… может, мне сразу в милицию идти и все там рассказать? — неожиданно спросил доктор, в глазах его плескалась такая вселенская тоска, что Позднякову стало не по себе.

Николай Степанович отрицательно покачал головой. Действительно, что бы дало такое самопожертвование, если исповедь доктора только в очередной раз (который по счету!) подтвердит полюбившуюся следователю Ругину версию о самоубийстве Ларисы Кривцовой?

— Нет, я все-таки пойду, — заупрямился доктор.

— Еще успеешь, — осадил его Поздняков. — К тому же следователь скорее всего и так к тебе пожалует снимать показания. — А сам про себя подумал: «Черта с два он пожалует, — небось, не сегодня-завтра закроет дело. Станет он себе забивать голову деталями и нюансами, когда ему и без того все ясно. То, что Лариса Кривцова вела богемный образ жизни, частенько выпивала, была эксцентрична и неуравновешенна, а это в понимании таких, как следователь Ругин, — прямая дорожка к самоубийству.

Расстроенный доктор окончательно повесил нос, Поздняков понял, что он уже давно мысленно насушил сухарей и сложил их в узелок в ожидании, когда его препроводят в кутузку. Ну почему, черт побери, виноватым оказывался хороший и порядочный парень!

— Тебя как зовут-то? — спросил Поздняков, извлекая из своей помятой пачки «Примы» последнюю сигарету.

— Андрей, — обреченно произнес парень.

— А меня — Николай Степанович Поздняков, и я Ларисе Петровне никакой не родственник, просто друг, правда, со стажем. Двадцать пять лет — это стаж?

— Стаж, — произнес Андрей, не понимая, куда клонит этот странный дядька.

— Это хорошо, что ты так считаешь, — похвалил его Поздняков, думая о своем, и добавил: — Слушай, тут где-нибудь поблизости есть подходящее заведение, а то совсем в горле пересохло?

— Кажется, за углом, — неуверенно сообщил Андрей, из чего Поздняков немедленно сделал вывод, что доктор Руднев подобные заведения не жаловал.

— Ну, Андрюша, веди, — сказал Поздняков, бросил окурок в траву за отсутствием поблизости урны и по-босяцки, чуть не по локоть, засунул руки в карманы порядком измятых брюк.

Андрюша, ничего не ответив, повел его вверх по переулку.

Заведение именовалось необычно, что называется, с фантазией, — «Муха». Правда, вся его оригинальность заключалась исключительно в незаурядном названии, остальное было вполне трафаретно: небольшое летнее кафе с несколькими столиками под старыми липами.

— Очень изысканно, — оценил антураж Поздняков, устраиваясь на пластиковом стуле.

Доктор только пожал плечами.

Не успели они усесться, как из жестяной будки кафе материализовалась женщина в кокетливом белом передничке. Но общепринятого «чего изволите» они не услышали, — близоруко щурясь, женщина объявила:

— Сегодня только цыплята.

— Пойдет, — кивнул Поздняков, — а водочки не найдется?

— «Смирновская»? «Абсолют»?

Поздняков поморщился.

— А чего-нибудь из довоенных запасов?

Официантка молча удалилась и через пару минут явилась с двумя тарелками коричневых, пересохших в духовке цыплят. Так же молча она снова скрылась в жестяной будке и принесла на этот раз две рюмки и бутылку «Московской».

— По-моему, хозяйка этой таверны — сама любезность, — подмигнул Поздняков Андрею, когда неразговорчивая женщина удалилась.