Соня Мармен - Ветер разлуки Страница 32

– Не трогай меня! – прошипел он, отступая еще на шаг.

– Не буду.

Сначала ему пришло в голову, что, как и других солдат, в объятия к мужчине его толкает затянувшееся воздержание. И вообще, у этого юнца такая нежная кожа и такая фигурка, что его легко принять за женщину. В общем, он готов был придумать какие угодно оправдания этому странному влечению, от которого ему самому становилось тошно.

С трудом переведя дух, он заставил себя посмотреть Уильяму в лицо – хотя бы потому, чтобы взгляд не опускался ниже. И тогда… Юноша дрожащими руками распахнул на груди рубашку, обнажая влажную белую кожу, которая, казалось, притягивала к себе свет. При виде округлой груди Александер остолбенел. У него вырвался хрип, и путы, не дававшие свободно дышать, ослабли. Он протянул руку, словно желая убедиться, что глаза не обманывают его.

На смену стыду и чувству облегчения моментально пришел гнев. Уильям… И как же теперь его называть? Маккалум попросту посмеялся над ним! Александер стиснул кулаки, сжал зубы.

Перемена в настроении не укрылась от молодой женщины, и она поспешно стала застегивать рубашку. По шумному дыханию Александера она догадалась, насколько сильна ярость, с которой он пытается совладать.

– Да кто ты на самом деле? Как тебя по-настоящему зовут? Откуда ты? Выходит, все, что ты о себе рассказывал… рассказывала, это ложь? Ты издевалась надо мной!

– Нет, Александер, как ты можешь говорить такое? Ты прекрасно знаешь, что я бы не стала тебя обманывать, если бы… У меня не было выбора! Никто не должен знать!

– И как же мне теперь к тебе обращаться?

– Зови меня Летиция.

«Летиция… Летиция…» Имя пульсировало у него в сознании, в сердце, в пенисе. Летиция-Уильям или Уильям-Летиция? Женщина или юноша? Он не знал, что ему думать. Тонкая шея, широкие плечи, узкие запястья… Взгляд его медленно переместился на холмик груди под курткой, к которой он осмелился прикоснуться, а оттуда скользнул вниз, к видневшимся из-под килта ногам – длинным, гладким, мускулистым. Кто бы она ни была, эта стоявшая перед ним женщина, ему до боли хотелось овладеть ею прямо тут, на полу, услышать, как она стонет под ним, а самому излить в нее всю свою фрустрацию и доказать всем и вся, что Уильям никогда не вызывал в нем вожделения.

– Летиция… Ладно, пусть будет Летиция. А Эван тогда кто? Твой муж?

– Да.

Будучи не в силах сдержаться, он снова посмотрел сначала на ее ноги, потом на грудь. Теперь все странности Уильяма нашли свое объяснение – его молчание, когда мужчины развлекали друг друга скабрезными историями, отказ мыться в присутствии остальных. Теперь было понятно, почему Эван то и дело удрученно посматривал в ее сторону, когда другие мужчины разгуливали перед ними голышом, чуть ли не размахивая у нее под носом гениталиями… Тут Александера осенило, что и его «мужское оружие» она наверняка не раз видела, и он почувствовал, что краснеет.

– Одевайся быстрее! – грубо приказал он, чтобы спрятать собственное замешательство. – Тебе надо поскорее подняться на палубу, чтобы не…

– Чтобы наше отсутствие не заметили? – с обидой в голосе спросила она.

Наклонившись за беретом, она выругалась, потом всхлипнула. Теперь пришел ее черед злиться. Александер не имел права ее осуждать, ведь он ничего о ней не знает. Он мог думать что угодно об Уильяме, однако у него нет права дурно относиться к Летиции! Повернувшись к нему спиной, она одернула мундир. В каморке снова стало тихо. Она решила, что он ушел, и уже подошла к двери, когда увидела, что Александер все еще стоит у стены, скрестив руки на груди, и смотрит на нее. Будучи не в силах скрыть волнение, Александер заставил себя отвести глаза, ища облегчения в созерцании бочонка, заполненного сине-зеленой гнилой водой, которую давно нужно было вылить.

– Алекс, теперь ты знаешь правду. Все, что я и Эван о себе рассказывали, правда. Мы решили, что так будет лучше. Лгать опасно, потому что слишком быстро забываешь, кому и что ты говорил. Вот только моя мать приходится Эвану двоюродной сестрой, а не матерью. Когда мои родители умерли, Эван как раз заехал к нам в долину. Он три месяца как похоронил жену, а их пятилетняя дочка Мэри-Хелен умерла двумя годами раньше. Мне тогда было двенадцать. Ни у меня, ни у него больше никого на свете не осталось, он взял меня под опеку и увез с собой. Я в какой-то мере заменила ему дочку.

– А теперь заменяешь жену?

– Я и есть его жена, Александер! Знай, я люблю Эвана и храню ему верность. Просто… я хотела, чтобы ты знал. Я понимаю, что нужно было тебе все рассказать намного раньше. И что ты узнал обо всем вот так… Мне стыдно, что все так вышло. Но я не могла, у меня не получалось…

Барабанная дробь заставила ее замолчать. Александер смотрел на эту женщину-мальчика и думал, что, возможно, для него было бы лучше, если бы она оставалась Уильямом. Отношения между ними никогда не будут прежними. Как забыть, что под униформой Уильяма прячется тело Летиции?

– Идем, солдат Маккалум! Сигнал к построению!

Песок неумолимо перетекал из одной емкости песочных часов в другую, отмеряя на судне время. Сигнальщик звонил в колокол каждые полчаса с момента их отплытия из Корка, то есть уже в течение месяца. Переносить скуку будней и ограниченность пространства и солдатам, и в особенности рекрутам становилось все труднее. Одни страдали морской болезнью и ходили с землистого цвета лицами, другие по нескольку раз в день наведывались в гальюн, потому что никак не могли привыкнуть к особенностям моряцкого рациона. Члены команды смотрели на тех и других, посмеиваясь.

К середине тридцать восьмого дня пути небо было по-прежнему затянуто густым туманом, поэтому в твиндеке царил едва ли не ночной мрак. Через бортовые люки, открытые в целях проветривания, в помещение проникал ветерок. Неожиданный его порыв заставлял многих вздрагивать – буря на море обычно поднималась внезапно. Фонари сонно покачивались, отбрасывая на пол колышущиеся тени.

Бортовая качка, словно материнские руки, баюкала отдыхающих в гамаках солдат. Те, что мучились желудком, сидели на полу возле ведер, опасаясь, что в случае нужды просто не успеют до них добраться. И только бывалые матросы, казалось, обладали иммунитетом к этому бедствию, превращавшему человеческое существо в кучу хворой плоти.

Устав наблюдать за клопами, перескакивающими с одного гамака на другой, Александер с трудом перевернулся на своем шатком ложе. Заснуть у него не получалось. Недалеко от него храпел Эван. Летиция находилась еще ближе, она предпочла устроиться прямо на полу. Взгляд ее задумчиво скользил по потолочным перегородкам, и она помахивала ногой в такт песне, которую напевала себе под нос. Некоторое время он смотрел на нее, стараясь сохранять невозмутимость, однако удавалось это плохо. «Она уважает тебя, Макдональд, уж не знаю, за какие заслуги. А я тебе доверяю, – заявил ему Эван через несколько дней после того инцидента в кладовой, когда Александеру открылась правда о Летиции. – Только никогда не забывай, что она – моя жена, дружище!» Эван наверняка убьет его, если он осмелится прикоснуться к Летиции…