Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда» Страница 37

– Что? – Дарья подняла бровь с самым невинным видом.

– А ты возьми и посмотри – что, если до сих пор у тебя времени не нашлось. Давай-давай, полюбуйся!

Дарья молча перебирала рисунки на столе, с каждой минутой все больше мрачнея. Повертев последний лист так и эдак, она сложила эскизы стопочкой, свернула трубкой и сунула в урну, после чего глубоко задумалась.

Дима удовлетворенно кивнул:

– Вот и я про то же. Это ни фига не бармалейчик с бармалейкой. Это вообще ничего! Даже ты не понимаешь, что сия абстракция означает. А, между прочим, наваяли-то эту Гернику[2] твои креативщики! Что я заказчику скажу?

Дарья вздохнула:

– Ну, хорошо. Я согласна. Это Вадик делал. Он у нас любитель абстрактных форм…

– Увы, безо всякого содержания!.. И не «ну хорошо», а переделать все, и быстро!

– Переделаем.

– Стой! – Дима выдвинул ящик стола, достал папку. – Показать тебе, как надо работать? Ты иди, иди сюда, не тормози! Смотри и наслаждайся! Вот! Человек сидит в глухой провинции, на фабрике, черт бы ее взял, и рисует! И не надо мне никаких бармалейчиков и бармалеек!

Дарья полистала рисунки человека с фабрики. Собака, цветок в горшке, толстая тетка моет окно… Миленько. Такой наив-наив. Ну и что?

– Дим, таких картинок тебе кто хочешь десяток нарисует!

– А вот и нет, дорогая! – Дима вскочил с кресла, зашагал по кабинету. – Это вам только кажется, что вся сила в вашей креативной мысли! Потому что у вас жизнь – клубника со сливками, и все вы гениальные и возвышенные! Вот так надо рисовать. Чтобы, черт побери, за душу брало.

– Дим, прости, пожалуйста, я тебя правильно поняла? Ты хочешь, чтобы йогурт брал тебя за душу?

– Именно. Только тогда с нами будут иметь дело.

Дарья пожала плечами:

– Ну, возьми ее на работу, раз тебе эти цветочки-котятки так понравились!..

Дима взял из стоящей на низком столике вазы апельсин, подбросил, поймал, снова подбросил…

– Возьму, если пойдет.

У Дарьи аж челюсть отвалилась. Что значит – если пойдет? Ее, можно сказать, со свиным рылом в калашный ряд зовут…

– К нам? Не пойдет?! С ума сошел?

– А что, может, и не пойдет, – Дима снова подбросил апельсин и уселся на место. – Они там, на фабриках, тоже возвышенные…

– Ты что, ее не видел?

– Почему? Видел. На церемонии награждения.

– И как? Достаточно возвышенная?

– В самый раз. Все, Дарья, иди уже, не маячь. Займись йогуртами.

Ольга долго не могла найти Афанасьевский переулок. Несколько раз спрашивала у прохожих, но те только пожимали плечами на бегу. Как можно не знать, где в твоем городе какая улица находится. Может, не местные? Хотя… Москва – она такая огромная, что и местные-то, наверное, не все знают.

Ольга была в Москве один-единственный раз в жизни, с мамой. В той давней поездке больше всего Ольгу поразил даже не врубелевский «Демон» (хотя она и простояла перед ним, словно зачарованная, почти целый час), а километровая очередь в Третьяковскую галерею. Ольга не представляла, что такие гигантские очереди вообще существуют. И еще запомнила ощущение простора.

Теперь простора не было. Было коловращение плотно спрессованной массы людей и машин. Этот безумный город давил, подминал под себя, увлекал в гудящий водоворот. Оставалось только надеяться, что тебя не утащит на дно, не раздавит, не переломает кости, а вынесет на поверхность и прибьет течением к берегу.

На вручение премии Ольга чуть не опоздала – заблудилась в метро. Перепуганная, растрепанная, в заляпанных грязью, разбитых туфлях, она вышла на залитую светом сцену и чуть не разревелась от ужаса. Ольга едва дождалась, когда ведущий договорит приветственную речь, чуть ли не вырвала у него из рук диплом и тут же сбежала. Потом, в гостинице, приняв душ и успокоившись, она решила, что вела себя совершенно неприлично и по-идиотски.

Ольга позвонила в «Солнечный ветер», чтобы извиниться за свое поведение и поблагодарить. Трубку сняла секретарша, попросила обождать и через минуту сообщила, что генеральный сейчас разговаривать не может, но завтра ждет Ольгу в офисе в двенадцать тридцать.

Ольга вышла из гостиницы с запасом, за час. Но оказалось, что в Москве час – это вообще ничего, курам на смех. Особенно если ты не местная и заблудилась в переулках. Ольга посмотрела на часы, поняла, что катастрофически, безвозвратно опоздала, и совсем уж было собралась ехать обратно в гостиницу – все равно этот Афанасьевский переулок не найти. Но тут, на счастье, ей навстречу попался милиционер. Ольга кинулась к нему, как к родному, и оказалось, что нужный переулок – вот он, за углом, и за последние полчаса Ольга минимум три раза мимо него проходила.

В ее опоздании не было, как выяснилось, ничего катастрофического, а уж тем более – непоправимого.

– Посидите здесь, – хорошенькая ногастая секретарша указала на красный кожаный диванчик, хищно изогнувшийся в углу приемной.

– Дмитрий Эдуардович просил вас подождать, он пока занят с клиентами. Вообще-то, совещание было назначено на одиннадцать, но вы знаете, пробки… Так что только начали. Чай, кофе?

Ольга попросила кофе и уселась в уголок – ждать. Несмотря на авангардные формы, диванчик оказался мягким и удобным.

Сдвинувшееся из-за пробок совещание закончилось, когда стрелка настенных часов, будто бы сошедших с полотен Сальвадора Дали, приближалась к четырем. Из приемной высыпало человек десять народу – солидные дядьки в костюмах, патлатые молодые люди с серьгами в самых неожиданных местах, похожая на марсианку девушка баскетбольного роста. На носу у нее были ярко-красные очки, от уха к скуле тянулся микрофон, довершал образ узкий пиджак из переливающейся всеми цветами радуги блестящей клеенки. Марсианская девушка кивнула на Ольгу, перебросилась парой слов с секретаршей и, открыв дверь кабинета генерального, крикнула:

– Дим! Там твоя Мона Лиза пришла! Ты как? Не голый?!

Потом обернулась к Ольге и кивнула на дверь:

– Идите. А то он сейчас снова совещаться начнет.

Ольга вошла, всерьез опасаясь, что генеральный там все же голый и уже совещается с какими-нибудь очередными инопланетянами. Но он, слава богу, был совершенно одет – не в разноцветную клеенку, а в человеческий серый свитер – и даже галантно придвинул ей кресло.

Собираясь на аудиенцию, Ольга заготовила целую речь с благодарностями и извинениями за свое идиотское поведение. Даже на бумажке записала, чтобы не забыть. И несколько раз повторяла, пока ехала в метро. Но оказалось, что, пока Ольга искала переулок, а потом три часа сидела в приемной, из головы все выветрилось. А бумажка с речью осталась в кармане пальто, в вестибюле.

Она начала мямлить: