Екатерина Черкасова - Сладкая ночка Страница 46

Забыв о стеснении, мы мигом содрали с себя грязную, пропотевшую, рваную одежду и бросились в объятия прохладной, чистой, благословенной воды. Ясмина повернулась лицом на восток, молитвенно сложила руки и замерла.

Какое счастье было горстями пить эту изумительную сладковатую воду, плескаться, дразнить друг друга, обдавая веером хрустальных брызг, стоять под падающими струями воды, ловить ртом, руками, каждой клеточкой тела живительную влагу.

Иван и Ясмина радовались и резвились, как щенята, а затем вдруг замолчали, медленно приблизились друг к другу и обнялись. Я завороженно смотрела на два прекрасных обнаженных тела в сверкающих брызгах, потом спохватилась и потащила Киру за руку.

— Пойдем, оставь их. Надо постирать и высушить одежду.

Мы подхватили свое тряпье и скрылись за большим камнем.

Стиркой этот процесс, наверное, назвать можно было только условно. Но мы старательно потрепали обноски в воде и аккуратно разложили их на горячем камне.

— Эх, жалко утюжка нет, — шутливо посетовала Кира.

— Да, сейчас бы расчесаться, — я запустила руку в свои неровно стриженные спутанные волосы, — крем для тела, крем для лица, какой-нибудь увлажняющий, маникюр, педикюр… — я с сожалением посмотрела на обломанные ногти и загрубевшие ноги.

— Ага, массажик с кокосовым маслом или маслом сандалового дерева, которое ты всегда привозишь мне из Египта, — поддержала меня Кира.

Мы растянулись на травке, в тени деревьев. До нас доносились шум водопада и пение птиц. Я закрыла глаза и почти уснула. Мне пригрезилось, что я нахожусь во дворце фараона, лежу на шитых золотом подушках возле большого бассейна с фонтаном в центре, занимающего почти всю комнату. Моя рука опущена в воду, и я лениво вожу ею в воде. Рабыня натирает мое тело маслами, я жду моего господина, Абдул Азиза… Но вместо него входит чернокожий гигант. Его черное мускулистое тело блестит от пота, он издает запах возбужденного животного.

— Что будем дальше делать? — разбудила меня Кира.

— Откуда я знаю? — вздохнула я. — Нам бы живыми остаться.

— Останемся! — со странной уверенностью сказала Кира.

Только сейчас я поняла, что она совершенно перестала ныть и жаловаться!

Я опять погрузилась в дрему, одновременно наслаждаясь плеском воды, шелестом листвы и нежными прикосновениями воды. Мой сон был грубо нарушен тычком чего-то холодного и твердого в бок. Я подхватилась и открыла глаза, инстинктивно прикрывая грудь руками. Из допотопного ружья в нас целился высокий почти черный мужчина лет сорока в грязноватой галабийе. Я попыталась дотянуться до своей одежды, но он засмеялся и покачал головой, продолжая держать меня под прицелом.

— Кира, — тихонько позвала я.

Подруга спала как убитая. Я открыла было рот, чтобы позвать на помощь Ивана, но африканец, поняв мои намерения, приставил к моему лбу дуло. Одновременно он прижал руку к губам, призывая меня к молчанию.

Он больно схватил меня за руку и рывком поднял на ноги. Не выпуская ружья, отвел мои руки от груди и стал меня разглядывать. Абориген казался мне исчадием ада в раю, этот здоровенный черный мужик, от которого разило потом и чем-то животным. От страха у меня подгибались колени, я дышала часто и прерывисто. Он осматривал меня, как верблюдицу на базаре: открыл мне рот, грубо пощупал груди, похлопал по заду. Все происходило в странном тягостном молчании, от которого леденела кровь. Ну, кажется, он хотя бы не собирался меня убивать.

Мужчина вдруг широко улыбнулся, демонстрируя большие желтоватые зубы, и потрепал меня по щеке. Еще раз окинул меня с ног до головы взглядом, и что-то изменилось у него в лице, он стал мять мне грудь жесткими заскорузлыми пальцами, и я застонала от боли. Африканец удовлетворенно хмыкнул, зажал мне рот грязноватой ладонью и положил мою руку себе на пах, показывая, как он возбужден. Я пыталась вырвать руку, но он был очень силен, поэтому удерживал меня, не прикладывая усилий. Внезапно резким движением он развернул меня к себе спиной и сильно прижал к себе. Абориген пытался одновременно удерживать меня, зажимать мне рот и поднимать свою длинную галабийю. Видимо, эта задача была не из легких, мужик ослабил хватку, и мне удалось укусить его за руку. Он не вскрикнул, только схватил меня за горло. Я сопротивлялась, била его пяткой по ногам. Эффект был таким же, как если бы я дубасила в каменную статую. Он боролся со мной и своей галабийей, но внезапно замер, прижал меня так, что на миг я перестала дышать, а затем длинно и удовлетворенно выдохнул. Его хватка ослабела, и я вырвалась из его рук. Кажется, в этот момент опасность быть изнасилованной миновала.

Но мужчина быстро нагнулся и подхватил брошенное ружье. Я опять оказалась под прицелом. Не спуская с меня глаз, он сгреб с камня почти высохшую одежду, жестом велев одеваться. Пока я дрожащими руками натягивала то, что раньше было военной формой, африканец присел на корточки перед Кирой, а затем потряс ее за плечо, зажимая рот. Я только увидела ее огромные, черные, широко распахнутые глаза, обезумевшие от страха. По-прежнему угрожая ружьем, мужчина швырнул ей одежду.

— Боже, кто это? — срывающимся шепотом произнесла Кира, с трудом попадая в штанину и косясь на черного гиганта.

— Видимо, местный житель, — так же шепотом ответила я.

— А где ребята?

— В озере. Я хотела закричать, но он чуть меня не убил, — я не стала уж говорить, что еще и чуть не изнасиловал, чтобы не испугать подругу окончательно.

Мужчина махнул рукой, пропуская нас вперед. Мы медленно пошли. В спину мне упиралось ружье. Кажется, он вел нас в поселок.

Мы прошли по пыльному подобию улицы. Из крошечных окон на нас смотрели любопытные темные лица. Все происходило в странной гнетущей тишине, от которой становилось еще страшнее. Если бы он кричал, произносил какие-то слова, с ним можно было бы вступить в контакт, что-то объяснить.

Наконец мы вошли в одноэтажный дом и оказались во внутреннем дворике, по которому бродили в пыли тощие пестрые куры и расклевывали навоз. По периметру располагались темные комнаты с низкими дверными проемами. Некоторые были занавешены истрепанной выцветшей тканью. Посреди двора стояла грубо сколоченная кровать, покрытая сухими пальмовыми листьями. Видимо, она принадлежала хозяину. Из-за одной из занавесок торчали чумазые детские мордочки, с любопытством смотревшие на нас.

— Фатима! — крикнул мужчина, и я наконец услышала его голос, низкий и, в общем-то, красивый.

Вышла невысокая женщина, темнокожая, но светлее мужа, в темной бесформенной одежде, полностью скрывавшей фигуру. Она вопросительно посмотрела на нашу живописную группу.