Елена Крюкова - Изгнание из рая Страница 46

Край иконы св. Дмитрия Донского врезался из-под наволочки ему в щеку, когда он уже заснул, провалился в сияющую бездонную пропасть.

Он позвонил Эмилю.

Он нарушил свой зарок.

Эмиль предал его — теперь он предаст Эмиля. Но виду не подаст, как, когда, каким способом. Он лежал, болел, уединился; кавказские разбойники не появлялись — они же не знали номер его квартиры, хотя Тимур вполне, тысячу раз, мог ее запомнить. И с тем же успехом мог и забыть — перестрелка его с Ингой могла кончиться для него отнюдь не победно. Митя ничего не знал. Не знал, где он, где Инга. Он набирал, днями и ночами напролет, номер Инги. Телефон молчал. Может, утром бомжи, матерясь и крестясь, вытащили из высотки наружу два трупа, испуганно кинули на мостовой, чтоб кто-нибудь сжалился, подобрал.

Они с Эмилем собирались в славный город Париж. Неопасная рана Мити затянулась без последствий. Они летели не только на аукцион произведений искусства, старого и современного, называемый Филипс, а еще и к старшему сыну Эмиля, знаменитому физику Андрею Дьяконову, молодому гению, чуть постарше Мити, уже сделавшему головокружительную карьеру во Франции: перед Андреем распахнулись двери Сорбонны, его приглашали наперебой Америка и Канада для научных изысканий и смелых опытов; Папаня в науке не смыслил ни шиша, однако всячески поощрял старшего, радовался его успехам, отваливал ему — из необъятного родительского кармана — баснословные суммы на обустройство во Франции. А Андрей в Париже не растерялся. Видать, все Дьяконовы были не лыком шиты. Андрюшка сам стал лепить, строгать, сколачивать — не кустарно, а мастерски, на русский плотницкий лад — французскую свою карьеру. Отец кричал ему: “Удачная женитьба — уже полдела!.. не бегай на блядскую Пляс Пигаль, не суйся в подвальчики в Латинском квартале!.. гляди на богатых, на знатных девчонок!.. помни: Париж стоит русской грязной вонючей литургии!..” — и он мало того что внимал отцу — накрепко запоминал поученья. Из сонма изящных отпадных богатеньких француженок, среди которых были девушки — отпрыски старых французских графских и даже королевских родов, из кучки барышень — детишек банкиров, коммерсантов, глав кортелей и синдикатов, гремящих на весь свет, младший Дьяконов выбрал девицу не столь родовитую, сколь обеспеченную — она сидела на денежных мешках, и у нее была собственная, громадная, как дворец, квартира на Елисейских полях из восьми комнат, — и такую красивую, что на нее на улицах оглядывались все мужики — от мала до велика. Дочь одного воротилы из семейства Рено, Изабель сознавала свою красоту, свое положенье в обществе, но нимало не кичилась этим. Это и было первым чудом. Вторым чудом было то, что эта фея по уши втрескалась в Андрея, положившего на нее сперва холодный глаз: вот эта краля будет моей!.. — и расчухавшего всю сладость любви лишь потом, когда они уже вовсю продавливали в любовных танцах роскошные диваны в ее апартаментах на Елисейских. А третьим чудом было то, что они поженились, устроив свадьбу, о которой говорил, шумел, писал весь Париж, где невеста была в платье, купленном прямо из коллекции Коко Шанель, а жених был наряжен в древнерусский костюм, специально сшитый для торжества вездесущим Славой Зайцевым. Изабель заявила, что она так любит Андрэ, что готова креститься в православие. Французы гомонили вовсю вокруг звездной молодой четы. На лекции Андрея в Сорбонне стекались тучи студентов и тинейджеров, судачащих меж собой: это тот, что был на своем венчании в наряде последнего русского Царя. Супруги Дьяконовы устраивали на Елисейских Полях приемы не хуже посольских, давали званые обеды. Андрей уже заправски болтал по-французски — бойчей любого тараторки-южанина. Изабель блистала. Она рождена была, чтобы блистать — не яркостью, а нежностью и мягкостью. Более нежной француженки свет не видывал. Светлые, в золотинку, текучие волосы, нежно-серые огромные глаза, улыбка бледно-розового, чуть растрескавшегося, будто от пустынной жары, рта, талия уже, чем у осы, ножка маленькая, как у куколки, нервные хрупкие руки, умеющие так пытать и жечь мужчину медленной нежной лаской — Изабель была воплощеньем грации, хрупкости и самозабвенья, и Андрею часто казалось: сожми он ее в объятьях чуть крепче — она сломается, хрустнет, умрет.

И Митя, вместе с Эмилем, должен быть отправиться в Париж прямо в роскошное логово на Елисейских, прямо в объятья преупевающей парижской пары; Эмиль, рассказывая о делающем карьеру в Париже старшем сыне, сытенько гладил себе животик, жирно блестел усатым круглым лицом, и челка над его лбом весело топорщилась. Дьяконов гордился Дьяконовым. Яблочко недалеко упало от яблони. То ли еще будет. “Если Андрей научится моим приемам в технике жизни — у него будет успех больший, чем у меня”, - замечал Эмиль, кладя в рот за чаем чайную ложечку варенья из лепестков роз. Митя думал: а разве возможно иметь больший успех?.. В Париж они собирались основательно — продумывали одежду, записывали, что взять из мелочей, покупали подарки Андрею и Изабель — а маленького там пока не намечается?.. нет?.. значит, ползунки не покупать?.. — а что касается картины…

Картину отправляли в Париж с надежным человеком посуху, посыльный должен был доехать сначала поездом до Праги, от Праги — до Парижа — автобусом. Митя замалевал масляный слой легко смывающейся гуашью. Посыльный укладывал медную доску в чемодан с искусно сделанным двойным дном. Эмиль должен был узнать, кто из знакомых таможенников-поляков дежурит в день приезда посыльного в Брест, чтобы хорошо, щедро подкупить их: он прекрасно знал, как поляки падки на деньги, на любой заработок, на любую, хоть нищую, копейку; а уж когда они увидят баксы, особенно в таком количестве… ребят даже не придется убирать иным, более жестоким способом, чтобы ставить на их место, на время проверки поезда, своих. Лора молча, выкуривая очередную сигаретку, глядела на предотъездные хлопоты. Хм, действительно… Сынок. И думать не думала она. При мысли о том, что она не увидит любовника месяц-другой, ее нутро сводила судорога досады. А ведь она к нему привыкла. Она не сможет обходиться без него. Любопытно, спят они с Ингой или еще нет?.. Она знала, как Инга любит мучить мужчин. Лора знала об Инге, об ее характере, ухватках, привычках, заморочках все или почти все.

Она только не знала главного — кто такая Инга. Откуда она.

Откуда бы ни была — свой куш Лора от нее всегда получала, и в этот раз уже получила; а этот глупый, но бойкий и хищный волчонок пусть натачивает зубки и коготочки, пусть учится жизни — со всеми бабами, что подсовывает ему судьба. И с ней, с Лорой, великой! Лора считала себя великой. Она считала Эмиля изделием своих рук. Она пролетела с картиной, это да, она зря наняла этих чеченских костоломов; кавказские волкодавы не задавили, не загрызли ее хитрого волчонка, и она до сих пор не поняла, почему все так произошло, отчего взявшие след ищейки внезапно потеряли его, сбились, поджали хвосты, ушли в сторону. И никто из четырех не позвонил ей; и Магомед исчез, как сквозь землю провалился. Неужели Эмиль?.. Нет, он не мог перехватить. Он не знал ничего. Он же не влез бы к ней под черепушку, под густую седину. Значит, мальчик сам справился. Не слабый мальчик. Она ставит ему “пять”. Первую пятерку в зачетке. Но как, как?.. Что толку ломать голову. Картина осталась у него. И они с Эмилем уже отдали ее нарочному, а тот отвезет ее в Париж, даже не подозревая, что у него там, в хитрой кожаной чемоданной складке, так тщательно упакованное, будто для отправки в Космос.