Алла Полянская - Право безумной ночи Страница 47

— Мне другое интересно. Ты-то как это все умеешь, откуда?

— Я была женой Клима Одинцова.

— И это объясняет твои человекоубийственные склонности?

— Конечно. Валера, я познакомилась с Климом через неделю, как приехала в Александровск. Мы с Лариской сидели в парке и готовились к экзаменам, потому что в общежитии, где нам сдали комнату, готовиться было невозможно. А Клим просто подсел к нам на скамейку. Он мне показался жутко взрослым, практически даже старым — мне тогда семнадцать лет было, а ему двадцать девятый год. И он начал интересоваться, что же мы читаем, куда решили поступать и так далее, и то, что он ухаживает за мной, поняла не я, а Лариска. Вот уже по одному этому ты можешь судить, какова я была в семнадцать лет — родительская дочка, любимая, долгожданная, опекаемая сверх всякой меры. Я сначала боялась его — взрослый, да еще то, чем он занимался… А он возил меня по городу, кормил в ресторанах, снял нам с Лариской большую квартиру, где мы могли учиться, не уходя в парк. И мы поступили! Обе, потому что Клим создал нам для этого условия. Потом Лариска съехала в общежитие, у них там в институте сразу началась какая-то летняя отработка, а я осталась в этой квартире. С Климом.

— Уже не боялась его?

— Он был очень… осторожен со мной. Постепенно приучал к себе, много со мной разговаривал, водил на разные тусовки. В общем, мы с ним начали встречаться, а через неделю меня похитили. Двадцатого августа. Просто впихнули в машину, заклеили рот, связали и увезли. Какие-то кавказцы делили с Климом местный рынок, а потому не нашли ничего лучше, чем позвонить ему и ломать мне пальцы, один за другим — а он слушал.

— Ломать пальцы?!

— Да, мизинец, безымянный и средний палец правой руки у меня с тех пор болят на погоду.

— Ужас какой-то… И что было потом?

— Ничего такого, что тебе понравилось бы. Когда они поняли, что Клим до меня еще не дотрагивался, что я девственница, они раздели меня и сказали, что, если через час он не принесет им определенную сумму денег, они по очереди меня изнасилуют.

— И что он сделал?

— Говорю же — ничего из того, что ты бы одобрил. Он пришел и убил их всех.

— Как?

— Обыкновенно. Он ведь служил когда-то в десантных войсках, два года в Азербайджане, потом еще кое-где. Вернулся на гражданку, а здесь все уже рухнуло, куда идти — в милицию или в ночные сторожа? Ну вот. И он пришел за мной и убил их всех, один. Я знала, что он за мной придет, и боялась, что они убьют и его, и меня. И так бы они, конечно, и сделали, но он сам сумел их всех убить. Они не оставили ему выбора, собственно.

— Сколько их было?

— Я насчитала тринадцать человек, но, скорее всего, больше.

— И он убил их всех — один?

— Да. Он был профессионал, а они просто уголовники. Они меня подвесили за руки к трубе в подвале, запястья связали, и я стояла на цыпочках, если пыталась стать на всю стопу, запястья разрывались от боли, ну и пальцы же сломанные… А там сыро, холодно, хоть и лето, а я без одежды, и охранник руки распускал и говорил всякое… А тут Клим. Он ему просто голову снес — нож такой, мачете называется. Ну, так вот он им…

— И ты не испугалась?

— С чего бы? Эти твари меня бы в живых не оставили, и его бы не оставили.

— Ну, это понятно, — Валерий вздохнул. — Да, страшные были времена.

— Но они были, никуда не денешь. Вот тогда Клим и сказал: ты должна уметь сама о себе позаботиться, вдруг я не смогу быть рядом. Как знал, что…

— И он учил тебя?

— Да. Сначала в больнице мне вправили сломанные кости и наложили гипс. А когда через две недели гипс сняли, то я уже разбиралась в оружии, и Клим учил меня стрелять и владеть ножом. Учил находить пути отхода, обнаруживать и сбрасывать «хвост», учил водить, реагировать на опасность, обнаруживать опасные ситуации и выходить из них, и… Ну, и всему прочему.

— И ты не боялась?

— Больше всего на свете я боялась снова оказаться в чьих-то руках — беспомощной жертвой. Ты себе даже не представляешь, что это за ощущение, когда тебя просто превращают в кусок орущего от боли и ужаса мяса.

— Я понимаю.

— Нет, Валера, ты не понимаешь. Ты, конечно, тоже пережил всякое — но твоя жизнь всегда находилась в рамках цивилизованного общества. Ну да, выбросили тебя предки на улицу — ты пошел в институт, тебе помогли друзья, знакомые, преподаватели. А здесь… Это война, это другая сторона жизни, и она есть и сейчас, просто мы все стараемся ее не замечать — но она же от этого не исчезает.

— И ты переняла все, чему учил тебя муж? Как же родители согласились выдать тебя за такого человека?

— Они были очень разумными людьми и понимали, что Клим сможет защитить меня и станет мне в жизни опорой. Папа с мамой были уже немолоды, когда я родилась, а когда я собралась замуж, им обоим было уже за шестьдесят, оба серьезно болели, а потому они отдавали себе отчет, что могут и не успеть поставить меня на ноги. А Клим… Ты себе даже не представляешь, каким он был обаятельным и милым человеком!

— Ну да. Руководитель преступной группировки.

— Ага. А я была его женой.

— Оль, я не хотел тебя обидеть!

— Тогда перестань иронизировать над тем, чего не понимаешь. Да, Клим обучал меня. Даже когда я была беременна, он не переставал возить меня в тир. Он боялся, что я не смогу постоять за себя… Вот словно чувствовал, что ненадолго с нами, что мне одной придется выживать с мальчишками.

— Я понимаю.

— Да ничего ты не понимаешь, археолог! Ты видишь только кровь, убитого киллера и меня, убийцу, застрелившую безоружного человека. А ведь он убил бы нас обоих голыми руками, дай я ему шанс приблизиться!

— Возможно.

— Не «возможно», а точно. У него предрассудков насчет священности человеческой жизни нет.

— Как и у тебя? Ну и чем ты в таком случае от него отличаешься?

— Я не убиваю за деньги. Только из любви к искусству.

Он умолк. А я думаю о том, что надо бы избавиться от него, пока он не выдал меня с потрохами.

Там еще полно места, в этой угольной куче.

13

— Осторожно…

Я проскальзываю в подвал и прыгаю на пол, больно ударившись коленкой. А ведь совсем недавно я не то что прыгать не могла — ходить была не в состоянии! Да, Семеныч знает свое дело. Вот только как я ему объясню, что с моей спиной? Сукин сын порезал меня изрядно, и болит оно теперь зверски.

— Оль, сумку придется зарыть в этой же куче.

— Измажемся, там пылища черная. Давай поищем другое место. Вон, смотри, воздуховод, решетку отвинтить — и туда… Достанешь?

— Достану.

Он отодвигает решетку и забрасывает туда сумку киллера. Я думаю, что надо бы решить с ним вопрос прямо сейчас, если я хочу через час быть в палате.