Татьяна Устинова - Седьмое небо Страница 50

— Был бы дурак, я бы его не держал так долго, — пробормотал Тимофей. — И кого на его место брать, не знаю.

— Подожди, — посоветовала Катерина осторожно. — Не бери никого. Не ровен час увольнять придется.

Тимофей неожиданно улыбнулся, поймал ее за халат, притянул к себе и поцеловал вкусные, пахнущие кофе губы.

— А вот тут ты не права, дорогая, — объявил он, близко глядя ей в глаза. Потом перевел взгляд на ее губы, словно примериваясь, и поцеловал снова. — Возьму. Завтра же возьму. И не кого-нибудь, а того, за кого больше всех просить будут.

— Кто будет просить? — не поняла Катерина.

— Не знаю, — ответил Тимофей Ильич. — Посмотрим.

Лидия задумчиво и методично включала и выключала настольную лампу. Желтый свет загорался и гас. Когда он загорался, лежащие перед ней бумаги казались серыми, а когда гас — бледно-голубыми.

— Ты что? — спросила Нинулька. — В раздумьях?

— Пожалуй, да, — согласилась Лидия. — Пожалуй, в раздумьях.

— Ты знаешь, вчера к Леонтьеву приезжал твой герой, — понизив голос, доверительно сообщила та. — Ну этот, про которого ты написала. Скандал был жуткий. Леонтьев его еле выставил. Он буянил, требовал, чтобы ему показали документы. Ты его не видела?

— Нет, — ответила Лидия.

— Странно, — удивилась Нина. — Его все видели. Где ж ты была?

— В туалете. — Лидия сказала чистую правду. Странно, что Тамара Петровна ничего не разболтала про инцидент на лестнице. Просто кремень, а не Тамара Петровна.

Нина нашла в столе заварку и насыпала в чашку.

— Хочешь?

Лидия отрицательно покачала головой.

— Ты что такая мрачная? Боишься?

— Боюсь, — созналась Лидия. — Оказывается, в разоблачительных статьях нет никакого кайфа.

— Смотря в каких, — весело сказала Нина. — Я тебя уверяю, что Доренко от своих разоблачений испытывает просто жгучий кайф.

— Его кайф выражается в конкретном денежном эквиваленте, — буркнула Лидия. — А мой только в страхе за собственную шкуру.

— Ну, поэтому он Доренко, а ты — Шевелева, — изрекла Нина философски. — Не бойся. Леонтьев тебя на съедение не отдаст.

На самом деле это был главный вопрос.

Она до сих пор не могла понять, какую роль во всем этом играет Игорь Леонтьев. Вариантов, как выражается в таких случаях Егор Шубин, может быть только два: или Леонтьев подставил ее и, следовательно, он с самого начала знал, что документы фальшивые, или не знал и, следовательно, его тоже кто-то подставил.

Кто же? Главный? Или кто-то еще выше главного?

Нинулька отпила из чашки с надписью “Я люблю Нью-Йорк”.

— Ты бы с Игорем поговорила, если боишься этого Шубина, — посоветовала она, подумав. — Ведь это он давал разрешение на статью. Значит, они с главным что-то там проверяли…

— Нин, — сказала Лидия и посмотрела на дверь, из-за которой доносился привычный, успокоительный и мирный редакционный шум. Сейчас он действовал Лидии на нервы, — копии бумаг были у меня дома. Вчера кто-то забрался ко мне в квартиру и все копии выкрал.

— Да ты что!.. — ахнула Нинулька.

— Я боюсь идти к Леонтьеву, — призналась Лидия. — Потому что если у него документов тоже нет — все. Я пропала. Понимаешь?

— Понимаю, — протянула та. — А как это вышло, что их украли?

— Обыкновенно. Как все крадут. Влезли в квартиру и украли. Я приехала — бумаг нет.

— А у кого был ключ от твоей квартиры? — тут же спросила редакторша. — Ты знаешь?

Почему-то Лидия об этом не подумала.

Ключ, ключ…

Ключ был у матери, но она забрала его, когда потеряла свой. Потом вернула, когда сделала дубликат. У Леонтьева никогда не было ключа от ее квартиры. И ни у кого не было. Она никогда не давала любовникам ключи от своей квартиры. Мой дом — моя крепость. Мужчины приходят и уходят, а дом остается.

— Нин, — внезапно вспомнив, сказала Лидия испуганно, — я недавно ключи потеряла. И даже к матери ездила за запасными.

Это было… дня три назад. Или пять. Да, точно, пять дней назад.

— Поздравляю, — ляпнула Нина. — Ключи у тебя вытащили.

— Если вытащили, — Лидия перестала включать и выключать лампу и потерла лоб, — значит, пять дней назад кому-то было известно, что эти бумаги… фальшивка.

Нина со стуком поставила кружку на стол.

— Лидия, — она старательно потерла пальцем какое-то незаметное для Лидии пятно на столе, — иди-ка ты прямо сейчас к Леонтьеву. Он знает, что у тебя бумаги пропали?

Лидия покачала головой.

— Ну вот. Расскажешь, что бумаги пропали и что на той неделе ты потеряла ключи. Мне кажется, что все это нужно рассказать ему как можно скорее.

Но Леонтьева не было на месте. Лидия прислушивалась к тишине в его кабинете со смесью страха и облегчения.

А что, если он знал, что бумаги ненастоящие? Что, если он с самого начала знал, чем должна кончиться вся комбинация, и даже планировал ее? Как ей быть? Спасать ее некому, и, отец всегда говорил, что, когда опасность действительно реальна, спасаться нужно самой. Никто не станет тащить тебя из-под перекрестного огня.

— Да он не приходил с утра! — сообщил Лидии Павел Владимирович Гефин. Как всегда, он куда-то спешил, в руках у него была огромная, полная бумаг папка.

“Что он там таскает в этих папках?” — подумала она с неожиданным раздражением.

— Уехал в Кремль, там сегодня какой-то важный брифинг.

Павел Владимирович всегда был осведомленнее всех. Наверное, только Тамара Петровна могла перещеголять его в вопросах осведомленности. И еще он был отличный журналист. Профессиональный, выдержанный, проверяющий все до последней точки. Лидия его терпеть не могла.

— А ты соскучилась? — напоследок поддел ее Павел Владимирович. Это означало, что ей не стоит забывать о том, что он знает о ее романе и знает, как все печально закончилось.

— Не успела, — проворковала Лидия сладко и взяла Гефина под руку. От сладости собственного голоса у нее даже зубы заболели. — Мы утром только расстались, и он так спешил, что забыл у меня свои презервативы. Вы не передадите, если его увидите, Павел Владимирович? А то я сейчас уезжаю…

Гефин посмотрел на нее страшными глазами, что-то нечленораздельно замычал, выдернул руку и пошел по коридору, несколько сбившись со своего привычного размеренного шага. Его округлая спина и розовая глянцевая лысина выражали целую гамму чувств — от негодования до омерзения.

“Ну и пусть, — решила Лидия. — Терять мне все равно нечего. Если Леонтьев все знал, значит, завтра, ну, от силы послезавтра, меня уволят, и даже Станислав Зайницкий ничем не сможет мне помочь.

Таких ошибок не прощают и не забывают никогда”.

Внезапно ей стало холодно и тошно.