Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит Страница 54

– Бежим к тебе! – бросил он Юле на бегу. Он знал, что у себя дома бабушка не позволит смотреть важное политическое событие в опаске, что покажут зятя.

До самого вечера Сережа с надеждой пялился в экран, вдруг да покажут отца. Но показывали только «Лебединое озеро» в исполнении труппы Большого театра. Классика перемежалась фотографиями усопшего вождя, вехами биографии, этапами боевого пути.

Домой Сережа вернулся поздно вечером. Домашние женщины, вопреки опасениям, не обратили внимания на его поздний приход, тихо спорили на кухне. Мама опять плакала, бабушка снова воспитывала маму. Сережа быстро раздвинул ставшее совсем коротким кресло, умылся и юркнул под одеяло. Долго лежал в тишине и одиночестве, размышляя о дальнейшей судьбе страны и о том, наступит ли теперь война. О папе. Пока не заснул.

Два дня Сережа и Юля нагло прогуливали школу. Сидели у Юльки дома и таращились в телевизор. Вернее, пытался высмотреть что-то за хроникальными кадрами только Сережа, а Юля по-женски покорно недоумевала: что же новое пытается он узнать. С готовностью кормила его обедом и хлебом с вареньем.

Отца так и не показали, но, чувствуя себя обязанным не лезть с расспросами к подруге, Сережа вдруг одним махом выложил ей всю свою биографию. Впервые рассказал кому-то, какой замечательный был отец, какая была у Сережи комната с обоями в белых облаках на голубом, рассказал про Крым и про елку, даже про Лизку и про зоопарк.

Юля слушала, по-бабьи подперев кулачком щеку, а, выслушав до конца, подытожила:

– Ох, лучше все-таки, когда совсем нет отца, чем так.

– Как это, вообще нет?

– Как у меня: только мама и я.

– Но папа же был когда-то? Погиб?

– Нет, не был. У меня всегда была только мама. И так было всегда, а папы не было. Не строй рожи, все я прекрасно понимаю. Не партеногенезом же я появилась. Но только это ничего не значит.

И Сережа мысленно согласился с тем, что лучше было бы никогда не иметь отца. Жить втроем с мамой и бабушкой и не знать, не вспоминать того человека, которого столько времени безрезультатно ищет хотя бы на экране телевизора, который забыл о сыне, найдя себе новую семью. Не чувствовать себя брошенным.

– Никогда не женюсь, – твердо решил Сережа.

После Нового года началась следующая череда событий.

Вышла замуж Юлина мама. Не лишь бы за кого, а за бригадира проводников международных вагонов. Крутая должность по меркам «невыездных» в большинстве своем окружающих. Такой муж был получше синей птицы, скрещенной с летающим в небе журавлем. Не хуже других понимала это и новобрачная, объявившая дочке со вздохом облегчения:

– Хватит, отмучилась за столько лет сполна. Имею право на нормальную женскую жизнь. Заслужила.

Как это надо было понимать?

Юля подвергла тщательному разбору фразу матери, слова о том, что отмучилась, что заслужила, имеет право. Юле казалось, что живут они вдвоем с мамой дружно и счастливо, а тут такой пассаж… Но, глядя на помолодевшую, похорошевшую мать, на соколом вьющегося вокруг бригадира, не стала надолго зацикливаться на в сердцах брошенных словах. В самом деле, ее мамочка заслужила самую лучшую жизнь на свете.

Новый мамин муж оказался дядькой деятельным, кипучим и не жадным. Пытаясь с мужской неуклюжестью построить крепкое гнездо, он справедливо полагал, что материальная сторона вопроса имеет решающее значение, и как из рога изобилия сыпал на головы «своих девочек» все мыслимые блага. Немецкие тряпки – рейс Ленинград-Берлин, болгарские фрукты – рейс Ленинград-София, чешскую бижутерию, польскую джинсу, венгерские виниловые пластинки. Ленинград-Варшава, Ленинград-Будапешт, Ленинград-Прага, стучат-стучат колеса. Юля скоро научилась точно угадывать, чем будут полны сумки на этот раз.

Сереже же бригадир сразу не понравился. Он подозревал, что поджарый и шустрый усатый дядька лишь прикидывается рубахой-парнем, а на самом деле хранит за пазухой вострый ножик, и где-то плачет по нему маленький брошенный мальчик. Сидит у окна и смотрит на реку, темнеющую за окном у него на глазах.

Юля стараниями бригадира преобразилась, и тут уже не один Сережа заметил, какая она красавица. Но шансов у однокашников было мало, место рядом с Юлей было к тому времени прочно занято. Несколько раз за это Сереже угрожали физической расправой, но осуществить угрозы не успели. Ушлый бригадир проводников обменял две квартиры на одну, и Юля Васильева уехала, перейдя в другую школу.

По выходным они часто встречались, гуляли по городу, ходили в музеи и в кино. Юля приносила с собой красочные журналы на малопонятных языках стран социалистического лагеря, шариковые ручки, печенье в плотных красочных пачках, непривычные на вкус конфеты. А Сережа с трудом наскребал денег на два билета в кино. Как и прежде, он ходил в свитерах из разноцветных остатков ниток и разношенных ботинках, жутко комплексовал и оттого становился внезапно груб. Юля же не маялась больше в уголке, гордо, с удовольствием несла себя по улице, хотела к людям, к свету. Еще бы, в новой школе никто не знал Юли-Скорохода, не дразнили ее гадким утенком, бубнилкой и зубрилкой, голодранкой.

В один прекрасный день – действительно прекрасный, теплый и солнечный, какие редко бывают в эту пору в Ленинграде, – Сергей после долгих мучительных размышлений безжалостно порвал с Юлей, обозвав напоследок раскрашенной мартышкой и безмозглой устрицей. Чтобы было лег че.

Ушел, не выслушав возражений, резко крутанувшись на стоптанных каблуках-микропорах, совершенно сам не веря в искренность собственных слов. От того, что не верил, от собственного, непривычного пока еще паскудства чувствовал себя так мерзко, что уши горели огнем.

А заплаканная девочка долго стояла, роняя слезы в темную воду Мойки, вызывая у проходящих и проезжающих особей мужского пола, от юнцов до пенсионеров, острое желание помочь и приголубить.

Помочь ей, безвинной, было нечем, а в физических утешениях она не нуждалась, находясь в том юношески-романтическом возрасте, когда нужен лишь один, единственный и больше никто…

Больше Сережа с Юлей не встречался, не звонил. И она не позвонила. Слонялся один, держа в друзьях только спаниеля Питера, и озабочен был только окончанием школы и мыслью, что так больше жить нельзя.

6

Отзвенел последний школьный звонок, позади остались экзамены и выпускной. Нужно было готовиться к вступительным в институт, но как-то вечером Сережа невольно подслушал разговор домашних женщин. Говорили о нем, о том, что мальчик вырос и необходимо одевать его поприличней. У мамы в музее кто-то продавал привозные вещи, но стоило дорого. Ничего не поделаешь, все равно надо покупать. Можно продать дедовские ордена, лучше Ленина, он дороже. В Гостином на галерее спекулянты покупают ордена, главное – не попасть на мошенников.