Елена Арсеньева - Обнаженная тьма Страница 7

Сколько мучений она натерпелась с тем переломом, знает только сама Надежда Лаврентьевна. Ведь ей уже давно, ох, давно за семьдесят, косточки не те, что были в шестнадцать, когда она упала на всем скаку с коня – и ничего, встала да пошла, всего-то и прихрамывала чуть-чуть!

Вспомнив, какой она была тоненькой, стройной зеленоглазой блондинкой, Надежда Лаврентьевна нежно улыбнулась своей юности и уже смелее пошла по ледяной дороге, тем более что фары погасли так же внезапно, как и вспыхнули.

Она старалась ставить ноги боком, как ставила раньше при подъеме на лыжах на крутую горку, и перешла дорогу в общем-то благополучно, только разок поскользнувшись. «Нет, в следующий раз пусть Мишенька меня провожает, – с облегчением переводя дух, сказала себе Надежда Лаврентьевна. – Сначала Олечку, потом меня, потом еще кого-нибудь…»

Мишенька был внуком старинной подружки Надежды Лаврентьевны. Звали ее Анной Гавриловной, и нынче у нее был день рождения, и после застолья, которое сопровождалось, как водится, некоторым потреблением домашних и покупных напиточков, гостьи расползлись до домам, не совсем твердо ступая по скользким улицам.

– Девчонки, да вы погодите, Мишенька отведет Валечку, а потом и вас, – твердила пьяненькая и усталая Анна Гавриловна, однако Валечка жила далековато, на Красносельской, ждать Мишиного возращения не меньше получаса, а Надежде Лаврентьевне вдруг вбилось в голову, что она не выключила утюг, когда собиралась на праздник, и беспокойство заставило поспешить. Пожара, конечно, не будет: утюг стоит на толстенной керамической подставке, она отчетливо помнила, как поставила его туда, однако вдруг перегорит? Это ж какие траты по нынешним временам – новый-то покупать! Поэтому Надежда Лаврентьевна решила идти и приятельницу Олечку, Ольгу Павловну, с собой утащила.

Олечку она оставила возле ее дома, где магазин «Серая лошадь», а сама потихоньку побрела к себе на улицу Алексеевскую. Ну теперь уже ничего, дом совсем рядом.

Навстречу легкой трусцой приближалась серебристая фигура. Девушка в шелестящем, сверкающем спортивном костюме проскочила мимо, обдав Надежду Лаврентьевну свежим запахом разгоряченного молодого тела и сосредоточенным сверканием глаз.

«Худеет небось, – подумала Надежда Лаврентьевна. – Нынче они все худеют, как ошалелые».

Она невольно улыбнулась, вспомнив, что этими худеющими фанатиками парк Кулибина заполняется утром и вечером, да так, что гуляющему человеку нормальным пешим шагом и не пройти. Даже как-то жутко становится при виде этих медленно рысящих, сосредоточенных фигур. Особенно когда стемнеет! Ведь парк Кулибина разбит на месте старого кладбища, поневоле забоишься, приняв какого-нибудь бегуна за неприкаянного призрака.

И вдруг услышала шум мотора, свист шин по льду, удар, крик…

Сердце так и сжалось страхом! Обернулась, в первую минуту ничего не видя, кроме удаляющихся на полной скорости красненьких огоньков, и не сразу различила темную скомканную тень на льду.

Боже мой, господи! Та бегунья! Ее сбило машиной!

Надежда Лаврентьевна, с трудом передвигая вмиг онемевшие ноги, ринулась к перекрестку. Темная фигурка не шевелилась. Ой, и никого, ни души вокруг, некого даже на помощь позвать, а тот мерзавец уехал как ни в чем не бывало! Все они, все они такие, нынешние-то, бездушные и бессердечные. Лишь бы иномарка была на ходу, а кого она сомнет своим ходом – это им совершенно безразлично!

Дыхание у Надежды Лаврентьевны мгновенно сбилось, сердце частило так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Она прижала его ладонью, сквозь слезы глядя вперед. Да какая же из нее помощница, ей и самой помощь нужна…

Огляделась без всякой надежды. Телефоны-автоматы теперь такая редкость. Здесь, она точно знает, ни одного нет до самого кинотеатра «Спутник», а туда еще два квартала. Нет, надо все-таки собраться с силами, подойти к сбитой девушке, поглядеть, может, ее просто отшвырнуло, ушибло, может, все не так страшно…

Перекресток был уже совсем близко, когда сердце снова стиснулось приступом боли. Надежда Лаврентьевна кое-как доковыляла до стены ближнего дома, оперлась на нее, с усилием вбирая в грудь морозный воздух. И чуть не упала от ужаса, увидев, что на взгорке опять вспыхнули фары.

Сверху спускается машина. И если водитель не увидит девушку, то наедет на нее!

Надежда Лаврентьевна слабо крикнула, слабо махнула рукой – и замерла с приоткрытым ртом, изумленная свершившимся на ее глазах чудом.

Это была не просто машина. Это была «Скорая»!

Надежда Лаврентьевна стояла и плакала слезами умиления, глядя, как «Скорая» тормознула у обочины, как из нее выскочили две фигуры, склонились над лежащей, потом вытащили из машины носилки, переложили на них беспомощное тело и поставили носилки в машину. «Скорая» мигнула фарами и унеслась по направлению к площади Горького.

«А сирена? – всхлипнула Надежда Лаврентьевна. – Что ж они сирену-то не включили? Чтоб им всем уступали дорогу, чтоб побыстрей!»

И тут же она нашла ответ на вопрос. Наверное, состояние девушки не опасное, наверное, у нее просто легкий ушиб, вот и спешки никакой нет. Ей окажут помощь прямо в машине, а потом отвезут домой.

Надежда Лаврентьевна еще раз поглядела на темную дорожку льда, на которую сеялся реденький снежок. Ох, какое опасное место! Больше она никогда здесь переходить дорогу не будет, только по противоположной стороне, где ровный тротуар и совершенно не скользко. Да ей теперь на это место и смотреть-то будет страшно!

Надежда Лаврентьевна повернулась и побрела к своему дому, осторожно переставляя ноги. Снег усиливался с каждой минутой, перед фонарями неслись белые сверкающие вихри, и, как всегда при виде свежего, прекрасного снега, настроение у Надежды Лаврентьевны мгновенно улучшилось. Всю жизнь в дни ноябрьских снегопадов ее осеняла эта полудетская вера в чудо, в счастье.

«Все будет хорошо, – твердила она себе, как молитву. – И девушка не пострадала, и утюг я выключила, и к завтрашнему дню снегом так все засыплет, что от скользоты даже помину не останется!»

Так оно все и вышло. Вернее, почти все.

Следующие три дня Александра провела, сидя на полу, на собственной куртке. Сбоку проходила вертикальная труба отопления, и Александра была прикована к этой трубе наручником. К счастью, наручник достаточно свободно скользил по трубе вверх-вниз, так что Александра могла и опускать окольцованную левую руку, и поднимать. То, что это именно счастье, она поняла довольно скоро, когда от постоянного сидения начали затекать ноги и захотелось встать. Окажись труба толстой, ей пришлось бы все время сидеть, а если стоять, то согнувшись в три погибели. А так можно было выпрямиться и сделать хотя бы шаг в сторону, на длину цепи. Вокруг этой трубы Александра и бродила, как лошадь возле коновязи, благодаря судьбу за то, что мучители хотя бы не стреножили ее другой парой наручников. Или правильней было бы назвать их наножниками? Этого Александре – опять-таки, к счастью, – выяснить не удалось.