Евгения Михайлова - Длиннее века, короче дня Страница 7

– Я уеду прямо сейчас.

– Не вздумай. Иди, ложись спать. Я поколдую с замками, чтоб их не открыли, а утром новые поставлю. Людке только позвоню, все объясню.

– Получается, мы поведем себя, как он? Так и пойдет теперь?

– Ну, что загадывать. Как получится, так и поведем себя.

…Возня с замками, переговоры за дверью начались часа в три ночи. Леша в это время курил, сидя в кресле в прихожей, Маша вышла на звук и застыла. У нее даже губы побелели. За дверью кто-то отчетливо выругался матом.

– Это он? – спросил Алексей. Маша кивнула. – Уходи в самую дальнюю комнату. Я попробую сам решить вопрос.

– Но…

– У нас нет выхода. Они не уйдут просто так. Они думают, что ты здесь одна.

Маша ушла. Алексей открыл чемоданчик с инструментами, взял напильник, зажал в кулаке и открыл дверь. Два человека – типично клубного вида: в дорогих костюмах, с ухоженными, холеными лицами, которые лоснились от выпитого и съеденного, с «пивными» животами в пределах приличия – от неожиданности отпрянули, увидев Алексея.

– Я не понял, – сказал привлекательный шатен с серыми глазами, – это кто?

– Ты у меня спрашиваешь? – изумился довольно молодой, но совершенно лысый мужик. – Миша, это же не твоя жена? Мне так кажется.

– А вы хотели, чтобы это была жена Миши? Или чтобы ее вообще больше на свете не было? Поменяли замки, явились пьяными, и решен квартирный вопрос, так, что ли? – Алексей старался говорить ровно, чтобы не прорывалось в голосе бешенство, которое закипало в груди.

– Я все-таки не понимаю, что это за крендель и что за бред он несет. – Муж Маши старался говорить высокомерно, небрежно, как хозяин положения. Собственно, он и был хозяином положения. Законный муж…

– Пошли вон отсюда. Переночуйте разок в гараже. – Алексей не шевельнул рукой, он просто разжал ее так, что они увидели напильник.

– Ах ты, урод, – рванулся к нему Михаил и вдруг наткнулся на исступленно-враждебный взгляд. «Убийца», – мелькнуло в нетрезвом мозгу. – Пошли, – бросил он приятелю. – Завтра разберемся. Неохота сейчас полицаев звать. Мы ж выпили, еще заметут…

Они пошли к лифту, Алексей услышал, как лифт стукнул на первом этаже, и только после этого разжал ладонь: на ней был кровавый след от напильника.

Машу он нашел в дальней комнате, на маленьком, почти детском диване. Она сидела, обхватив колени руками, окутанная рыжими волосами, подняла на него глаза, ставшие темно-зелеными от страдания.

– Они ушли, – сказал он. – Можешь расслабиться. Он, кстати, большой трус, твой муж. Ты не знала об этом?

– Нет, – прошептала она.

– А ты… Сказать правду? Ты мне кажешься самой красивой женщиной из всех, кого я видел.

– Ты что, – испуганно посмотрела она.

– Да ничего такого, чего не позволяло бы римское право. Я люблю Людмилу. Причем, кажется, без взаимности. А тебя считаю красавицей. Вот так.

– Ты можешь лечь спать в любой комнате. Но сначала побудь немного со мной. Я сижу тут, ни о чем не думаю, сердце застыло. Просто превращаюсь в кусок льда, который потом растечется и исчезнет. Я хотела бы, чтобы так и было.

Алексей сел рядом с ней и вдруг зарылся лицом в золотистый каскад волос. Ему стало тепло и светло, как в раю…

Часть первая

Глава 1

Людмила вышла в коридор хирургического отделения, аккуратно прикрыв за собой дверь одноместной палаты. Она медленно подошла к Маше, которая ждала ее у окна. Движения Люды были странными, механическими, как у лунатика или человека под гипнозом.

– Что? – спросила Маша. – Что?! – Она потрясла Люду за плечо.

– Я не понимаю, – Люда смотрела не на Машу, а сквозь нее. – Он сказал… – Она надолго замолчала.

– Кто сказал? Что сказал? – Маша пыталась поймать взгляд подруги. В это время дверь палаты открылась, оттуда вышел врач и, кивнув Люде, быстро прошел к своему кабинету.

– Он сказал, – Людмила проводила взглядом врача. – Это заведующий отделением. Он сказал, что… Понимаешь, Леша начал задыхаться, я просила помочь, врач что-то делал, но сказал, что это агония…

– Ты не поняла, наверное… Я пойду к доктору. – Маша рванулась с места, но Люда ее задержала.

– Я поняла. И Леша понял. Он в сознании… До того как это началось, я разговаривала с ним. Он попросил: «Приведи мне нормального врача»… Я сказала, что пришла с тобой и ты сейчас кому-нибудь звонишь… Профессору… Ну, чтобы он успокоился. Он попросил, чтобы ты зашла к нему. Потом стал задыхаться, но если врач ушел, наверное, ему уже легче или он уснул…

– Я пойду к нему. – Маша подбежала к двери палаты и не сразу нашла ручку: она почти ослепла – глаза были заполнены жгучими слезами.

Алексей открыл глаза, когда Маша склонилась над ним. То, что она сразу прочитала на его по-прежнему красивом лице, было уже не земным страданием. Это была смертная мука. Она упала на колени перед кроватью и прижалась лицом к его широкой, беспомощно открытой ладони.

– Машенька, – проговорил он очень тихо, с трудом, но отчетливо. – Ты прости меня. Я не хочу уходить… Ты одна… Ты…

– Нет. – Маша обняла его, прижала к себе, что-то стала говорить, не слыша себя…

Два врача разжали ее руки, посадили на стул, один сунул ватку с нашатырным спиртом под нос, голос Людмилы ровно произнес:

– Он умер, Маша. Ты с ним говорила, а он уже умер… Вот так.

Они просидели рядом, как две вдовы, два с половиной часа у кровати Алексея, который казался спокойно спящим. Как считают врачи, именно столько времени нужно человеку, чтобы освоиться в своей смерти. Потом его можно везти в морг и оставлять одного.

Маша была врожденным автомобилистом, но, как они ехали в тот вечер к Людмиле домой, она потом не могла вспомнить. Людмила позвонила матери, та заплакала, сказала, что Аню будить не станет. Сообщит ей утром.

Люда и Маша двигались по квартире, как во сне, не разговаривая друг с другом, и каждая себе сказала, что думать будет потом. Наконец, Людмила постелила им в одной комнате – Маше на кровати, себе на диване, сказав:

– Давай хоть полежим.

Лежали в темноте молча, и вдруг Люда произнесла:

– Боюсь я, Маша. Такое никому не говорят – ни матери, ни лучшей подруге… Но я трусиха. Одна не справлюсь. Если я виновата, боюсь, бог меня накажет.

– Ты о чем? Ничего не понимаю.

– Помнишь, я тебе говорила, что разлюбила Лешу, не могу с ним быть… Меня Танька, секретарша, к гадалке одной водила: отворот делать.

– Что-что?

– Ну, да. Я ходила. Пятнадцать тысяч заплатила… Ты, конечно, думаешь, что я придурочная, так оно и есть, наверное, но это подействовало…

– Что подействовало? – Маша встала, зажгла свет и села рядом с Людмилой. – Что она делала? Как подействовало?