Евгения Михайлова - Длиннее века, короче дня Страница 8

– Ну, бормотала там всякую ерунду, свечки жгла и его волос, который я принесла, что-то с фотографией делала… Потом дала мне бутылку, сказала, в еду настой подливать понемножку. Что значит понемножку, толком не объяснила…

– Ты что-то ему подливала? – Машины глаза стали огромными от ужаса. – У тебя это осталось?

– Нет. Кончилось. Я и бутылку выбросила. Ты думаешь… Нет, она сказала, что это отворотная трава, ничего опасного для здоровья.

– Какая, к черту, отворотная трава. – Маше показалось, что вся кровь в ней стала ледяной. – У него вдруг обнаружился неоперабельный рак желудка, метастазы. У такого молодого, здорового, сильного человека. Разве он когда-нибудь болел? Ты сама говорила, что он не понимал, когда ты болела, что у него, кроме плоскостопия, никаких проблем со здоровьем не было…

– Маша, – у Люды дрожали губы. – Но к этой женщине ходит огромное количество людей. Таня говорит, даже звезды шоу-бизнеса. Не отраву же она вот так открыто раздает. Я у нее лицензию смотрела.

– Господи боже мой, какая лицензия. Всем мошенникам другие мошенники лицензии продают.

– Но если бы у нее клиенты умирали… Так быстро… Нет, этого не может быть. И ведь подействовало, я тебе говорю.

– Как подействовало? – устало спросила Маша. – Когда подействовало?

– Да почти сразу. Я сейчас тебе точно скажу, когда к ней ходила. Помнишь, у тебя муж замки поменял, Леша ездил дверь открывать? А на следующий день мы с Танькой поехали к этой гадалке. Нина Арсеньевна ее зовут. Это был конец мая, Аня последние дни перед каникулами в школу ходила. Сегодня тринадцатое августа. Нет, Леша умер тринадцатого, а сегодня уже четырнадцатое.

– Люда, перестань бредить, как сумасшедшая. Как подействовало, я тебя спрашиваю?

– Он перестал меня трогать. – Люда на самом деле уже не очень походила на нормального человека. – Стал на работе дольше задерживаться. Кино ночью иногда смотрел. Стал спокойным… Все, как гадалка и обещала.

– Ой-ой-ой! – Маша сжала руками виски, раскачиваясь, словно от сильной боли. – Как мне страшен твой идиотизм, как отвратительна моя собственная подлость…

– Машенька, о чем ты? Я не понимаю.

Маша выпрямила спину, заговорила отчетливо, как на лекции.

– В ту ночь, когда Леша приехал мою дверь открывать, до того как ты потащилась отворот ему делать, мы с ним стали любовниками. Понимаешь, вдруг оказалось, что мы сами не понимали, что живем каждый не своей жизнью. Люда, я очень виновата перед тобой: не смогла тебе признаться. Леша, кстати, хотел. Он говорил, что ты поймешь, может, даже рада будешь, и Аня поймет, потому что дома у вас нехорошо, а ко мне она нормально относится. Все могло бы наладиться. Я была против. Мне казалось, я такой предательницей окажусь… А теперь получается, что из-за меня он, возможно, погиб. Если бы я тебе сразу сказала, ты бы не пошла за этой отравой…

– У меня голова идет кругом. Я бы, конечно, все это заметила, если б… Не скажу, что была бы рада. Вы оба – предатели. Молчи, я так считаю. Но я думала только про эту чертову бутылку, из которой надо ему постоянно подливать. Я три раза ездила за этим настоем. А получается… Вы все это время миловались, конечно, тебе страшен мой идиотизм. Сейчас страшен. А если бы не так все кончилось, ты, может, и посмеялась бы…

– О чем ты говоришь! Разве ты меня один день знаешь? Мы бросились с Лешей друг к другу, как будто других людей нет на земле, как будто раньше мы просто заблудились… Мы любили… Знаешь, как два изгоя, которые могут спасти друг друга. И постоянно страдали из-за тебя, из-за Ани. Я – еще из-за Миши. Какой он ни есть, но он думал, что я его люблю… Мы мучались ужасной виной.

– Объясни мне. Как Леша мог в один день так ко мне остыть, если гадалка не помогла?

– Моя дорогая, мы об этом говорили. Я все время боюсь причинить тебе боль. Он, конечно, страстно влюбился в тебя в институте, а потом, когда… ну, в общем, оказалось, что вас связывает только Аня, что вы становитесь чужими, он пытался сохранить ваши отношения вот таким чисто мужским способом. Людочка, то была уже не страсть. А скорее отчаяние. Он по природе очень верный человек… Я не могу произнести слово «был»…

Маша вскочила с дивана, бросилась в ванную, включила воду и чуть не задохнулась от рыданий. Ей казалось, что горе и страх ее просто задушат.

Глава 2

Утром Маша приехала домой, позвонила на работу, сказала, что заболела, и пролежала до вечера не в силах шевельнуть даже пальцем. Вечером зазвонил телефон.

– Приехала Лешина мама из Тамбова, – сухо сказала Людмила. – Мы решаем сейчас: хоронить его или кремировать? Советуюсь с тобой.

– Что говорит его мама?

– Она не говорит вообще. Кричит.

– То есть?

– Ну, не плачет, а кричит, как в деревнях. Страшно. Я говорю, а она вроде ничего не понимает.

– Она верующая?

– Наверное. С крестиком.

– Тогда хоронить надо, конечно.

– Я у тебя спросила, как ты думаешь. Ты не последний человек в его жизни. То есть последний. И главный, получается.

– Брось, Люда. Останови себя, не злись. Нет у тебя причины. Я не хочу сейчас об этом говорить. На вопрос твой отвечу: я думаю, надо хоронить… Люда, лучше я сразу тебе скажу. В этом надо разобраться. Мы не сможем жить, если не получим ответа: что произошло на самом деле.

– Что ты задумала? Заявление, что ли, на меня написать?

– Нет, конечно. Но эта отворотная трава… Как ты сама не понимаешь, другие могут пострадать, если дело в ней.

– Я это понимаю. Только каким образом ты собираешься защищать этих других, не подставив меня?

– Успокойся. Не подставлю. Есть частные детективы, эксперты. Если надо, квартиру продам, куплю себе двушку. Я здесь все равно жить не смогу. Но это все потом… Если получится. Я обескровлена просто, ты, конечно, тоже. Пусть Леша уйдет с миром. Я завтра должна деньги получить, привезу тебе.

– Да у нас есть, хватит, мама даст…

– Не хватит. Мне деньги вообще не нужны.

– На похороны приедешь?

– Нет, извини. Вы семьей с ним проститесь. А я здесь. Говорят, душа сорок дней живет там, где у человека был дом. Мне кажется, Леше было хорошо тут.

– Я спросить хотела. Я вообще-то все лето с ним мало виделась. Работа у него до ночи, командировки по выходным… Он у тебя, конечно, был на самом деле. Ты замечала, что ему плохо? Он же не мог себя чувствовать хорошо!

– Практически нет. То есть мне иногда казалось, что Леша испытывает физическую боль, но он же любое страдание переносил как боль. Ты, наверное, знаешь… Я думала, он мучается из-за нашей ситуации, – пробормотала Маша.

– А он умирал… Странно. Я тоже ничего не замечала. Пил мой кофе с отваром, ел мой борщ… Спасибо говорил. Маша, скажи, а как у вас было? Все нормально?