Эдна Барресс - Под рябиной Страница 8

Мне хотелось присутствовать там, быть участницей этой сцены. Это был бы мой шаг, шаг в семью, в счастливую семью, на которую я имела полное право. Но ведь была и Шейла. Одна моя половина хотела, чтобы родился мальчик. И я знала, что отец мечтал о мальчике. А другая трусливая половина надеялась, что будет девочка, чтобы смягчить горечь, которую будет чувствовать и выставлять напоказ Шейла.

— Будь уверена, что она выберет самое неудобное для всех время, — сказала она, когда я уже была готова уходить на рождественский ужин. — Полагаю, твой отец суетится, как ошпаренная купоросом муха.

Я вздрогнула от такой грубости.

— Ах, как нас легко обидеть! — язвительно уколола Шейла. — Надеюсь, ты вернешься домой на праздничный ужин.

— Но ты же собиралась на ужин в клуб! — Я не могла припомнить, когда в последний раз мы вместе ужинали на Рождество.

— Да, и, кроме всего, Лэрри заказал три места. Он слишком хорошо к тебе относится.

— Не стоило. Все равно мне надо убедиться, что у папы все в порядке! — я пошла к выходу, зная, что всадила Шейле острый нож.

— Он будет в больнице весь день, у него теперь семья, ведь так? А я хочу, чтобы ты осталась со мной. Пожалуйста, Лорна. — Ее лицо сморщилось под слоем косметики.

— Хорошо, я вернусь, — ответила я устало. — А сейчас мне надо идти, может, она уже родила.

Но она еще не разродилась. Роды проходили нелегко, и это было связано с ее прошлым. Я сидела с отцом в приемном покое, рассказывая ему об отдыхе, о последнем письме от Рикки, обо всем и ни о чем.

— Неужели ты ищешь такой жизни, как у него? — удивил меня отец своим вопросом.

Наша близость, сама ситуация требовали только правды.

— Нет, — сказала я. — Но мне кажется, что я люблю его.

В половине первого ночи вышла медсестра и произнесла ободряюще:

— Еще не родила, и, думаю, вам нужно поспать, мистер Петтифер. Одна из комнат для родственников свободна — мы выписали многих пациенток домой на праздник, — так что можете заглянуть к жене на несколько минут.

Я ехала по притихшим улицам, мимо маленьких домиков, в окнах которых горели огни на рождественских елках. Почему не я спала в одном из этих домов и не мне суждено было там проснуться перед семейным рождественским ужином?

«Хватит», — приказала я себе с яростью. Жизнь не так уж плоха. Мог ведь пойти снег, улыбнулась я. Часто случается в жизни так, что чуть встанешь во весь рост, а судьба вновь соберется с силами и залепит пощечину своим безжалостным: «Знай свое место, это не для тебя».

Вот маленькая церквушка, игрушечно приземистая на фоне ночного неба. Золотистый свет струился из открытой двери, и люди только что стали выходить после полночной службы, желая друг другу счастливого Рождества, собираясь в группочки, чтобы идти домой и затем, днем, начать семейное торжество. А я буду метаться между Шейлой и отцом, и, может, не выживет ребенок Мхэр, и мне было совершенно все равно, поеду ли я во Францию к Рикки или нет. Я чувствовала себя грустно и одиноко. Море жалости к себе так поглотило меня, что огни впереди расплылись и поплыли. Почему жизнь так ужасна!

Вдруг я резко ощутила нетерпеливое — явно не по сезону — гуденье автомобильных сигналов, сморгнула слезу и сконцентрировалась на зеленом огоньке, двинулась вперед, а инстинктивное впрыскивание адреналина выдернуло меня из моря самооплакивания. Такого Рождества, как это, больше не будет, пообещала я себе, просто не будет…

Странно, что именно сейчас, в машине, когда весеннее солнце залило светом широкую дорогу и кругом зацветали деревья, я вспомнила тот момент. Где я буду на следующее Рождество, что я буду делать? Затем мы вновь свернули на менее широкую дорогу между высокими домами, и машина нырнула из яркого света в прохладную тень.

Глупое ощущение тут же охватило меня — этот прыжок из света в тень был предзнаменованием чего-то, предупреждением, продолжающим мою мысль. Какую-то секунду во мне шла борьба с безотчетным страхом, а затем мы снова выехали на шумную, полную красок и света улицу с пальмами и множеством кафе. И я поняла, что это и есть Йер.

Как только я увидела Рикки, все мои сомнения растаяли. Он выглядел, как всегда, прекрасно, его глаза сказали мне все, что я хотела знать. А я хотела знать, как он находит меня. Мы поцеловались, обнялись и начали болтать, как дети. Его французский акцент стал заметнее после месяцев, проведенных с бабушкой и дедушкой. Мы пили кофе, смотрели на прохожих. Казалось, что сезон здесь уже начался.

— Et maintenant nous allons visiter notre grandpere et gran'mere, n'est-ce pas! [7] — похвасталась я прилежно усвоенным запасом разговорного французского.

Его брови поползли вверх.

— Неплохо, — одобрил Рикки. — Не совсем хорошо, но и не плохо.

Я сделала вид, что обиделась. Честно, мне казалось, что все было правильно.

— Зато теперь я смогу поговорить с дедушкой и бабушкой и узнать, каким опасным ребенком ты был в детстве, — я говорила почти серьезно и рисовала себе беседу с бабушкой.

Он пожал плечами.

— Может быть, — сказал он с сомнением. — Ну, а сейчас едем.

Его сомнения имели все основания. Я едва могла разобрать, что было сказано пожилой парой в непринужденной беседе на сочном местном наречии. Рикки приходилось переводить. Я была горько разочарована: после всех затраченных усилий довольствоваться улыбками и жестами, как будто совсем не знаешь языка.

Место мне очень понравилось. Особенно прохладный сад, где обычно находился дедушка — плотная согнутая фигура в черном берете. Бабушка была худощавой и прямой, обладательница семейных темных глаз. Мне показали фотографию дочери, заботливо обрамленную. Красивая молоденькая девушка с темными волосами и такими же темными глазами. Рикки явно унаследовал все лучшее от свой матери-француженки.

Я немного удивилась, каким простым и, правду сказать, бедным оказалось местечко, но, конечно же, это была сельская Франция, спрятавшаяся за блистательным богатством прибрежной части.

Мне нравилась маленькая комнатка под крышей, которую мне выделили. Раньше это была комната Рикки, а до этого — его матери. Дух непрерывной последовательности и преемственности царил в доме. Во всем доме была лишь одна фотография Рикки: мальчик девяти лет, безмолвно смотрящий в камеру темными, настороженными глазами.

— Когда он приходить… — бабушка сделала попытку продолжать общение.

— Когда он приехал из Англии, — поддержала я. Я уже отказалась от неравной борьбы с французским. Мои планы были расстроены: я так много хотела узнать, чувствовала, что ей хотелось много мне рассказать, но мы могли только глупо улыбаться друг другу.