Прогноз погоды для двоих - Рейчел Линн Соломон Страница 15

– Было бы здорово, спасибо! – откликается Алекс.

Близняшки обнимают меня за шею. Делаю вид, что вот-вот задохнусь.

– Вы такие сильные! Я долго не выдержу! – Они громко смеются и обнимают меня еще крепче. Наконец я сдаюсь и обнимаю их в ответ. – Счастливой Хануки!

Громко целую племянников в макушку, а они делают вид, что им противно.

– Не забудь налить Кассиопее воды в фиолетовую кружку, – напоминает Алекс. Хавьер, улыбаясь, показывает, что уже налил.

Троица с шумом поднимается наверх. По пути Касси обещает Ориону поквитаться с ним в дрейдл завтра вечером.

– Как вам вообще удается проявлять к ним строгость?

– С трудом, но мы справляемся.

Я снова нарушила режим, но не жалею. Алекс уходит в кухню и возвращается с двумя бокалами вина. Глядя, как жадно я пью, предлагает:

– Принести всю бутылку?

– Нет, я завязываю. Это последний. – И я переливаю вино из его бокала в свой.

– Хотел предположить, что у тебя выдалась тяжелая неделя, да ведь сегодня только понедельник…

Я машу рукой:

– Тяжелая неделя, тяжелый месяц, тяжелый год!

– Хочешь выговориться?

– Дело, как всегда, в моей начальнице, но пока я справляюсь, спасибо.

А завтра, возможно, начну справляться еще лучше при поддержке неизменно вежливого, однако по-прежнему загадочного Рассела Барринджера.

– Ну тогда у меня к тебе разговор. – Алекс садится на диван рядом со мной и принимается нервно теребить краешек пледа. Оно и понятно, не просто же так Хавьер увел близняшек, чтобы оставить нас наедине. – Хотел кое-что рассказать о маме.

Я тут же непроизвольно сжимаюсь в комок. Убежать бы сейчас наверх и свернуться клубком в детской кровати…

– Что случилось?

Алекс глубоко вздыхает:

– Она в психиатрической больнице.

Я холодею.

– Где?!.. Что с ней стряслось?

Лицо Алекса смягчается, но тон остается серьезным:

– На самом деле это хорошая новость, Ари. В перспективе, по крайней мере. Вчера ее увезли на «Скорой». Помнишь ее последнего мужчину, Теда? На прошлой неделе он ее бросил, и это сильно по ней ударило. Врачи сообщили, что она позвонила в «911» с панической атакой – была уверена, что умирает, причем в одиночестве. – Алекс потирает веснушчатое лицо, собираясь с мыслями. – По их словам, она совершенно себя не контролировала. Но теперь она в безопасности, и это самое главное.

Так. Хорошо. Она в безопасности. Остальное пока осознается с трудом. Не счесть, сколько раз я думала о том, что матери нужна профессиональная помощь, однако представить ее в психиатрической больнице не могу, тем более что видела их только в кино.

Лишь повзрослев, я поняла, что мать больна. Детали пазла сложились, и всем ее странностям нашлось объяснение. Например, тому случаю, когда в старших классах мать учила меня водить машину и вдруг устроила истерику прямо посреди трассы, потому что ее тогдашний мужчина написал, что отношения закончены. Или тому случаю в средних классах, когда мать три дня не выходила из запертой комнаты, и я умоляла Алекса взломать замок, боясь, что она умерла. Или в детском саду, когда отец кричал, что не в состоянии больше выносить ее: «Не можешь хоть раз в жизни по-человечески чему-нибудь порадоваться, черт тебя подери?!» Несколько лет после развода он слал нам открытки на дни рождения; последнюю я получила на бат-мицву[11] и тут же выбросила.

Когда мать накрывало, ничто не могло ее порадовать – ни работа, ни прогулки с нами, ни возня с цветами, которые она так любит в нормальном состоянии. Даже если мы с Алексом чему-то радовались, она не в силах была хотя бы улыбнуться.

Мать так часто брала больничный, что для меня остается загадкой, как ее не уволили. А еще в таком настроении она отпускала уничижительные комментарии о моей внешности, и стоило больших трудов убедить себя, что она говорит это не всерьез.

Она постоянно встречалась с сомнительными мужчинами – от простых мудаков до криминальных типов, и все они рано или поздно заявляли, что она истеричка, больная или чокнутая. Мы с Алексом быстро стали самостоятельными, научились готовить и пользовались общественным транспортом, когда она была не в состоянии отвозить нас в школу.

Поскольку мать вела себя так не всегда, нам легко было притворяться, что ничего особенного не происходит. Иногда она могла продержаться несколько недель или даже месяцев – занималась садом, смотрела с нами в обнимку телевизор, и я позволяла себе думать, что теперь все будет хорошо. Однако потом на нее снова находило.

В старших классах я тоже начала чувствовать себя странно, испытывать апатию и беспричинную печаль. Поначалу закрывала на это глаза – куда больше меня волновало настроение матери. Я не жаловалась и терпела, а мир мой с каждым днем становился все серее. Состояние было так похоже на мамино, что поначалу я даже считала его нормальным, а когда осознала это, очень испугалась.

В колледже я впервые пошла на терапию, потому что тяжесть, с которой жила уже несколько лет, начинала мешать учиться, хотя программа мне очень нравилась. Постоянно хотелось спать, общение давалось с трудом, периоды безнадежности и апатии становились все длиннее, а хороших дней оставалось все меньше. Я не была уверена, что в больнице при колледже мне помогут, однако хуже уже в любом случае было некуда. «По-моему, со мной что-то не то», – призналась я врачу.

Вскоре я узнала, что странное состояние моей матери имеет медицинское объяснение, пусть она и не желала лечиться или вообще это обсуждать. Стало понятно, что ее поведение, которое вызывало у меня негодование и отнимало силы до такой степени, что я спала по двенадцать часов после всякой поездки домой, было ей неподвластно. Она тоже страдала, но ничего не могла с этим поделать.

Оказалось, что серая тяжесть, придавившая меня к земле, имеет название. У меня диагностировали клиническую депрессию, и я не собиралась с этим мириться. Из-за побочных эффектов мать всегда была против лекарств и не принимала таблетки даже при эпизодической головной боли. Я не хотела быть такой же, как она, поэтому с готовностью получила рецепт и стала ходить в аптеку.

Четкий диагноз принес большое облегчение, однако эффекта хватило ровно до визита домой на зимних каникулах. Я попыталась объяснить матери, в чем дело, втайне надеясь, что она узнает в этом диагнозе себя и решит обратиться за помощью. «А кто не в депрессии? – отмахнулась мать. – В этом мире вообще нет ничего хорошего, надо просто смириться». Однако я не смирилась, вот уже почти десять лет пью антидепрессанты, хожу к психологу и считаю, что терапия изменила мою