Отныне и навсегда - Роуэн Коулман Страница 15

Потом его забрали, и на коже опустевших рук я чувствовала лишь холодный ночной воздух.

После потери Доминика я никому не рассказывала о том, что моего ребенка забрали у меня ясной весенней ночью в монастыре недалеко от Милана в тысяча четыреста девяносто восьмом году, больше пяти веков назад. Никто и не подозревает, что секреты, скрытые в портрете той грустной, потерянной девушки, мне так важны, потому что я и есть она. Я не знаю, что произошло со мной той ночью, как и почему, но вот уже сотни лет я пытаюсь найти способ исправить то, что было сделано со мной без моего согласия.

Веками я наблюдала, как все начинается заново. Любовь, потери, надежды. Я больше не могу выносить этот мир, но сколько бы я ни пыталась покончить жизнь самоубийством и сбежать в объятия смерти, он меня не отпускает. Против моей воли мое сердце каким-то образом сделали неуязвимым.

В своих работах Леонардо скрыл так много секретов. Я из последних сил надеюсь, что в картине, на которой он изобразил меня, бессмертную женщину, пытающуюся умереть и повстречавшую мужчину, который хочет жить, он спрятал ключ к моему освобождению.

II

Крепка держава, что не алчет славы, —

Так скалам не страшны валов забавы.

Покинутая деревня, Оливер Голдсмит, перевод А. Париной

Глава семнадцатая

– Что случилось? – спрашивает Китти, стоит мне открыть дверь в свой номер. Я снял ей отдельный, но она, похоже, ждала меня. Когда я переступаю через порог, сестра роняет телефон на кровать и садится. – Ужасно выглядишь.

– Ты провела здесь все утро? – спрашиваю я. – За дверями тебя ждет огромный город, а ты сидишь тут и пялишься в телефон?

– Бен, я мать-одиночка, сейчас у меня мини-отпуск, а ты платишь за номер в пятизвездочном отеле. Ничего не делать – это для меня роскошь. Кроме того, я уже бывала в Лондоне. Он ничем не отличается от других городов, только по размеру больше и цены выше. Я приехала к тебе, а не ради осмотра достопримечательностей. И вообще, не уклоняйся от ответа. Что случилось?

– Как обычно, ничего, – вру я. Если расскажу, что мне стало плохо, меня заставят сесть и вызовут сюда маму. – Ходил в Коллекцию Бьянки посмотреть на картину да Винчи.

– На Мону Лизу? – спрашивает она.

– Нет, на другую. Прекрасный портрет.

Подойдя к окну, поднимаю жалюзи и смотрю на улицу. Что-то сегодня днем вызвало цепную реакцию, и теперь все, что казалось мне до этого таким нереальным, пугающе близко.

Китти встает рядом.

– Ты что-то недоговариваешь, – она берет меня за руку, всматриваясь в мое лицо. – Бен, что произошло? У тебя такой вид, будто ты увидел привидение.

– Девушка на портрете… Что-то в ней меня зацепило. Она казалось такой грустной и потерянной. Мне захотелось сказать ей, что все будет в порядке, хотя я, конечно, не мог этого сделать. Ее портрет – это просто призрак печальной молодой женщины, которую никто не помнит. Не хочу, чтобы со мной произошло то же самое. Не хочу умереть и исчезнуть, зная, что рано или поздно обо мне даже не вспомнят.

– Бен, – Китти кладет руку на мое предплечье.

– Не надо, – отхожу, качая головой. – Я буду держать себя в руках. Не хочу провести последние дни в слезах от жалости к себе, мне нельзя терять время.

– Тогда поделись со мной своими мыслями и чувствами, – говорит Китти, внимательно следя за каждым моим движением. Но я думаю только об одном. Об одном человеке.

Я подумываю рассказать сестре о Вите и о картинах, одна из которых якобы кроет в себе секрет вечной жизни, попробовать объяснить ей, как одна странная беседа показалась мне божественным вмешательством. Но как доказать Китти, что это случилось не просто так, когда в действительности ничего особенного не произошло? Мы одни во всей Вселенной и всю жизнь перебиваемся чем попало, а когда время заканчивается, узнаем, что никто не готовит для нас счастливый конец по сценарию.

– Это все так глупо, Китс, – говорю я. – Я хотел ответов – почему и зачем. Но их нет. Я впервые осознал, что нахожусь в полной заднице. Дальше нет ничего. И мне страшно, – мой голос надламывается.

Китти обхватывает мою шею руками.

– Пожалуйста, не бойся. Я рядом. Если захочешь, я все это время буду с тобой.

Я отодвигаюсь, чтобы посмотреть на нее, ее взгляд встречается с моим.

– Не трать время в поисках смысла, – говорит Китти и берет мое лицо в ладони. – Ты жив здесь и сейчас. Вот и все, что нужно помнить. Знаю, со стороны всегда легко говорить, но я с тобой, Бен, правда. Постарайся не погружаться в темноту, оставайся со мной. Как тебе известно, у меня есть два способа борьбы со стрессом: пить и помнить о реке в Египте.

– Ты про Нил?[2] – продолжаю шутку, как она того и хочет.

– Именно так, – говорит Китти. – Будем считать, что все в порядке. Давай поступим следующим образом: я схожу в душ, а потом мы пойдем тратить все твои деньги на дурацкие развлечения для туристов по завышенным ценам, что скажешь?

– Звучит как план, – говорю я и заставляю себя улыбнуться ради сестры.

Глава восемнадцатая

Когда я захожу во двор, Мэрайя сидит на крыльце, нежась в лучах вечернего летнего солнца, которое в это время обычно украшает фасад нашего дома. Компрессионные чулки спущены до щиколоток, коленки прикрыты юбкой, лицо поднято к солнцу, а между пальцами догорает длинная сигарета. Сама безмятежность; она знает, как правильно прожить каждый момент своей жизни, даже когда грани ее личности размываются. Я ей завидую.

– Вечер добрый, – я приветствую Мэрайю улыбкой. – Хороший день?

– Прекрасный. Ты принесла конфеты? – спрашивает она и открывает глаза. Сигарета падает на землю, и ей снова десять лет: она хлопает в ладоши с широко распахнутыми глазами. – Мама отправила меня гулять, чтобы я не путалась под ногами, поэтому я спустилась вдоль реки и весь день прыгала по баржам. Добралась до самого Гринвича!

– Да, удалось раздобыть немного, – я высыпаю пригоршню леденцов в сложенные лодочкой ладони.

Мэрайя смотрит на сверкающие, словно драгоценные камни, конфеты так, будто они и впрямь представляют собой ценность, и убирает их в открытую сумочку.

– Оставлю их на особый случай.

– А ты не боялась? – спрашиваю я, присаживаясь на свою сторону ступенек. –