Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 2. - Ольга Любарская Страница 15

так мало. Так ничтожно мало. Вот дурак! Чего он там себе понапридумывал? И что теперь делать с его собственными чувствами? Как перелюбить человека из мужчины в отца? Стиву захотелось исчезнуть. Вот взять и исчезнуть во времени и пространстве, а когда вернуться, чтобы кто-то другой разгреб его проблемы. Внутри него по какому-то невнятному эллипсу двигались разнородные потоки. Его сознание болталось между ними безвольное и размякшее. Он вообще ничего не соображал, кроме того, что не хочет, чтобы Джон умирал.

Тревис не мешал, понимая, что мальчишка запутался. Слишком все в кучу. Он сам виноват. Ну, стрелял бы одиночными патронами, так нет, выпустил разом всю обойму, и теперь хочет, чтобы Шон выжил. Он смотрел на парня и улыбался. Он тоже его любит. После стольких лет и даже десятилетий внутри него вновь поселилось это чувство. Оно мягкое. Возится там, копается, касаясь пушистой шерсткой одеревеневших стенок души. Он уже забыл, как это. А внутри мальчишки не котенок. Там огромная зверюга. Ковыряется, позабыв спрятать когти, роет лапами, чтобы улечься, наконец, но никак… никак не помещается. Стив в шоке. Он и не скрывает. А как скрывать, когда он напоминает себе частокол, сквозь который носится ветер? То в этих дырах просвистит, то в этих застрянет, зацепившись штаниной за кол. Вот и бесится. Время тоже носится. То взметнется вверх, унося какую-то мысль, то застопорится и прыгнет назад, волоча ее за собой.

— Отец.

Лжет. Гильотина отпустила нож, и теперь голова отдельно, и сердце отдельно. Только от этого не легче, потому что и там и там больно. Стив подходит, обнимает Джона, прижимаясь щекой. Он все еще чувствует в нем мужчину, и организм, запутавшись, откликается. Но, стоп! Казнь свершилась, и давайте теперь отдельно зерна, отдельно плевела. Но они влажные, не высохли еще, поэтому и не получается разделить.

— Отец, — уже лучше, но пока тоже неправда.

— Сын, — тоже врет, но так, что Стив не чувствует.

Через полтора года Джон Тревис умер. Рак пожрал кровь, отняв последнюю надежду. Стив тоже умер, потому что все потеряло смысл. Документы оформлены. Признание отцовства, завещание на дом и клуб, дела приведены в порядок… Шон понял, что не знает, что со всем этим делать. Не то, чтобы он не знал, что делать конкретно с этим, он не знал вообще, что теперь делать. После того, как Джон ушел, у Стива внутри образовалось слишком много пустого места, словно то, что занимал Тревис, стало жидким и вытекло. Шон перестал танцевать, окопался в пустом доме и даже еду заказывал через доставку. Просидев так неделю, он, наконец, вытащил себя наружу и заставил жить. Именно заставил, потому что по-другому не получалось. Джон так любил „Терра Инкогнита“, что лучшей памятью ему стало бы его процветание. Обзаведшись этой идеей, Стив увлекся и не заметил, как выжил.

Прошел еще год. Ровно в день смерти Тревиса раздался телефонный звонок. Нотариус Джона просил приехать. Монотонно, как, впрочем, и надлежит клеркам, он сообщил, что его клиент перед смертью оставил распоряжение вручить некий конверт по прошествии года с его кончины. На титульной стороне от руки было написано: „Моему сыну с любовью“. Если он хочет, чтобы Стив прочитал по прошествии… значит там что-то очень важное, иначе…

Он добрался до дома и открыл конверт. Письмо, как живое дуновение прошлого.

«Мой мальчик.

Я долго думал, писать тебе это письмо или нет. Сомнения одолевают меня и сейчас, но осталось слишком мало времени, чтобы не отмести их. Я стою на пороге смерти, и только одному богу известно, как мне не хочется уходить. Два с половиной года пролетели как секунда. Два с половиной года, что я провел с тобой. Помнишь первый вечер? Ты был голодным, бездомным и потерянным, а теперь? Красавец с чудесным телом, лицом и душой. Сейчас бы я, наверное, не посмел подойти к тебе. Ты ведь не знаешь, что тогда врачи отпускали мне не больше полугода и то, если бы повезло, но ты подарил еще почти два. Поистине то, что я дал тебе не стоит сотой доли твоего дара.

Думаю теперь ты твердо стоишь на ногах, а впрочем… Ты всегда твердо на них стоял, чего не сказать обо мне. Я еле лежу. Я никогда не думал, что обрету тебя в конце жизни, и обрету вдруг. Когда ты появился в клубе, я заметил тебя сразу. Ты был не похож на других. Они масса, а ты выделялся. Я наблюдал за тобой долго. Присматривался. Хотел знать, кто ты. Помнишь, когда тебя задержали на выходе, и охранники пошли проверить паспорт? Ничего они не проверяли. Мне нужны были данные. А после я пробил их, узнав о тебе все. Знаешь, деньги помогают многому. Я узнал, что ты сирота, бездомный, привлекался и был замечен. Я видел, как ты снимаешь клиентов, торгуя собой. Об этом невыносимо думать даже теперь. А потом я узнал, что рак преобразовался в достаточно серьезную форму. Знаешь, что это такое? Это когда человек переосмысливает жизнь, смотрит на нее с другого ракурса, чтобы оценить свою роль. И я посмотрел. Посмотрел и ужаснулся. Ничего я не сделал ни ценного, ни достойного. Прости, что говорю тебе все это, но поскольку я неверующий, а исповедаться надо, делаю это перед тем, кому не могу лгать. Перед тобой. Я даже сейчас представляю твое лицо, как ты пробегаешь глазами по строкам и улыбаешься на каких-то из них. Так вот. Я понял, что у меня нет ничего, вернее никого, о ком бы я хотел вспомнить в последнее мгновение.

Прости, что я все вокруг да около. Отодвигаю миг, когда придется признаться в страшном грехе. Я мог бы не говорить тебе, но… Ну, ладно чего тянуть? Надеюсь, ты осмыслишь и поймешь, почему я так поступил. Короче, ты мне не сын. Не сын в физическом понимании, но я свыкся с мыслью, что я отец и продолжаю считать тебя сыном. Я гей, и никогда не был с женщиной, ну за исключением пары раз еще в ранней юности. Я не знал твою мать. Я запросил о ней сведения и использовал их. Знаю, это страшный обман, но ведь совершенно неважно, кто посеял зерно. Важно, кто его растит. Я даже этого не делал, но именно эта мысль и убивала меня больше всего на свете. А потом я понял, что еще могу что-то сделать, и я солгал тебе. На самом деле я любил тебя и никогда не перестану. Любил, как мужчину и хотел, как мужчину. Я видел, что и ты неравнодушен ко мне. Представляю, как сейчас бы ты спросил: „Почему тогда“? Наверное, это сложно объяснить, но я попробую. Я оставил тебе наследство, но хотел убедиться, что ты со мной не потому, что я богат, а ты нет. Я ждал. Я купил твои ночи, и мечтал о тебе в одиночку. Ты пришел и сказал, что вернешь деньги, и тогда я понял, что речь идет только обо мне, а не о деньгах. Я мог бы стать счастливым, наслаждаться тобой и не думать ни о чем. Когда ты переехал в наш дом, я приходил в твою комнату каждую ночь. Смотрел, как ты спишь. Я взглядом целовал твои губы, касался тебя, обнимал. Я мечтал о том, как это лечь с тобой и заниматься любовью. Я сходил с ума, просто глядя на тебя. Я вновь хотел жить, и смерть уступила мне еще немного времени. Наш мир сложен. Все в нем перепутано. Я хотел сделать так, чтобы никто не смел усомниться в искренности наших отношений, и чтобы никто не опроверг твое право на наследство. Но даже не это самое главное. Я боялся заставить тебя страдать, а это было бы неизбежно. Эта штука пожирала меня изнутри. Я не хотел, чтобы ты чувствовал, как я разлагаюсь и гнию заживо. Все эти химиотерапии. Ты же помнишь, на кого я был похож. Это принесло бы страдания нам обоим. Потерять отца это естественно, любимого - нет. И я принял решение. Самое страшное решения в своей жизни. Я соврал. Я старался тебя спасти, хотя ты не представляешь, чего мне это стоило. Ты столь прекрасен, что казался мне богом. Я и сейчас так думаю. Я видел много мужчин, но ни один из них не вызывал во мне таких чувств. Боже, даже представить боюсь, что ты сейчас думаешь. Но ты должен постараться меня понять. Я не смог бы жить, понимая, что сдаю, а ты остаешься прекрасным. Я не хотел привязывать тебя к себе. Просто надеялся, что ты найдешь того, кто достойно разделит с тобой жизнь. Мальчик мой… Как же мне нравится называть тебя так! Мой мальчик, прости меня. Прости и постарайся понять. Я лишил себя счастья, но это обоснованный шаг. Решил за двоих, но иногда кому-то одному и дышать приходится за двоих. Ты и представить не можешь, как тяжело это параллельное существование, этот принцип