Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 2. - Ольга Любарская Страница 17

пожирало, заглатывало как черная дыра, пропускало через себя и после выплевывало уже перекроенного и измененного. Три метаморфозы за год. Это много. Даже слишком. В каждый новый мир он приходил со все более тяжелеющей сумой жизненного опыта. И хоть в ней, как в любом рюкзаке была неразбериха, Энди точно знал, где, что искать. Мост. Оглядываясь назад, парень с уверенностью мог сказать, что любил его. Это ничего, что вода так пахла болотом. В этом болоте он выловил Роя. На счастье или на беду? Сложно ответить. Мальчишка любил его и сейчас любит, как бы дико это не казалось. Интересно, заплатил бы он еще раз такую же цену, чтобы испытать опять все, что испытал с Маккеной? Энди задумался. Наверное, да. Скорее всего. Да. Оно того стоило. Парень испугался своего открытия. Рой открыл ему его нового, такого, которого он сам в себе не видел. Что за дурацкое слово «развязал»? Стив. О-о-о, это отдельное. Тогда эти ощущения нельзя было разделить. Не получалось. Сейчас можно. Они делятся. Все-таки, отстоявшись, вода выталкивает масло. Рой отдельно, Стив отдельно. Там на мосту, вернее под ним он был один. Это намного проще. Не имея ничего, не сильно обеднеешь, коли лишишься. А тут? Шон, Пол, Дик, Карелль, Ольга, Майкл… Маккена разом стер их из жизни парня. Просто одним движением смахнул, словно фигуры с шахматной доски, и они разбились, превратившись в воспоминания. Это больно. Очень. Потому что все разом. Энди подумал, что это страшнее, чем собственная разбитая жизнь. Как Рой дал их мальчишке, так и забрал, словно это его собственность. Он жил в студии, словно это была гостиница. Уходишь, сдай ключи и оставь все. Единственное, что парень не сделал — не сдал ключи. Случайно. Они просто были у него в кармане.

А потом те жуткие дни, когда-то ли он болтался в жизни, то ли она в нем. Это ничего. Заблокированная банковская карта… Вот это страшно. Вот он тот удар, который выбил из него душу. Зря Капли Дождя собирал ее. Она не подлежит восстановлению. Мальчишка ни разу не улыбнулся с того дня. Он бы рад, да вот только не может. Заело шестеренки. Они оплавились и слиплись.

Энди подумал о Мартине и Тиа. Добрые и простые. Нет в них той глубины, которая была в Рое и Стиве. Они словно на поверхности. Бесхитростные и неискушенные, с простыми чувствами и отношениями. Они ровные, а парню нужны взрывы, всплески с зашкаливающей амплитудой. Порывы ветра… он же летал. Прав Капли Дождя, он не оживет, пока вновь не полетит. Но он не может. Сломал крылья, и бесполезно призывать ветер. Ему холодно. Кукурузное зерно, оброненное в снег. Только снег этот растает не скоро, если вообще растает. И душа его мертвая. Что толку играть на гитаре, когда струны в хлам? И сердца тоже нет, потому что он его не чувствует и им ничего не чувствует.

Сколько прошло времени, пока он плавал по воспоминаниям, Энди не знал. Настенные часы сообщали, что через десять минут, пожалуй, должно быть четыре. Выходит, парень почти час просидел с кружкой Тома в руках. К черту мытье этой кухни! Все равно он задержится. Энди решил пойти в зал. Вернее, он не решил. Его тянуло, и он решился. Народу много. Даже в «Терра Инконгита» столько не было. Зал кажется огромным. Да и клуб гораздо больше. Грубый дизайн в стиле вестерн. Грубый свет. Грубое название «Вестерн Салун». Все чужое. Лица, музыка, танцы. И душа в клубе чужая. Все словно рублено неточенным топором. Близится к завершению стриптиз-шоу. Да и оно какое-то грубое. Может, на самом деле все и не так, только мальчишка воспринимает обостренно. Ан, нет. Есть, наверное, какие-то шрамы в душе, потому что Энди чувствует, как тянут жесткие нитки на стежках. Бесстыдно-оранжевый свет выделяет барную стойку. Он должен быть мягким, но он раздражает, агрессивно противопоставляя себя полумраку.

— Одну серебряную текилу, — просит парень.

— Документ покажи, — почти грубо отвечает бармен.

— Я здесь работаю. Посуду мою.

— А, да-а. Вспомнил. Мама не заругает?

— Некому ругать.

— Ладно. Авось, с одной не упадешь. Только проваливай, не светись.

Энди выпил залпом, слизнул соль и сунул в рот кусочек лимона. Алкоголь тепло провалился в желудок. Стало лучше. Или не стало? Просто мальчишка решил, что должно было стать. Захотелось немного потанцевать. Черт возьми, он не делал этого уже триста лет. Парень протиснулся в середину и принялся рассматривать обстановку. На высоких круглых стойках, огороженных грубыми канатами, двигались танцоры гоу-гоу в ковбойских шляпах, коротеньких жилетках, стрингах и сапогах. Стриптизеры, закончившие выступление на сцене, донимали расслабленную публику за столиками. Толпа визжала, когда они предпринимали достаточно откровенные движения в отношении гостей. Садились верхом на колени женщинам, продолжая поступательные выпады… Энди вдруг вспомнил, как Стив первый раз объяснял ему разницу в подаче танца. Власть над толпой. Это его слова. Мотивация. «Власть. Это то, что ты получишь, научившись управлять толпой. Именно толпой. Трезвых, обдолбанных, пьяных. Без разницы! Эта толпа будет у твоих ног и, когда ты будешь стоять на подиуме, и, когда спустишься к ним. Танец — мощное средство. Это один из ферамонов сексуальности». Эти делают не так, демонстрируя лишь животную страсть брутального самца. В общем, Энди не понравилось. Хотя, наверное, они правы. Они зарабатывают чаевые, и им плевать на эту власть над толпой. Грубое понимание стриптиза. Странная вещь. Мальчишка успел обдумать это, а ведь он смотрит сейчас глазами Стива. Он почему-то вспомнил его коронный номер. Тот говорил, он почти не изменился со времен сотворения мира. Это когда Стив появлялся на сцене, облаченный в строгий костюм, белоснежную рубашку, галстук и шляпу. Он изображал элегантного денди, где-нибудь тридцатых годов в темных очках и с тростью. На протяжении минут десяти он танцевал, практически оставаясь на месте. Медленно что-то снимал, замирая на мгновение, а после вновь двигался. Толпа задыхалась, исходя слезами, а после плыла за ним единым «хочу». Каждый раз Энди думал, какой он счастливец, потому что знал, что значит, быть со Стивом. Хулиганская музыка продолжалась, и в конце Шон оказывался обнаженным. Из одежды на нем оставались только очки, и он прикрывал шляпой наготу паха, продолжая опираться на трость, правда, ненадолго поворачивался спиной, демонстрируя великолепие сексуального тела. А после, и это являлось кульминацией номера, Стив закладывал трость на шею и свешивал с нее кисти рук. Шляпа оставалась висеть на прежнем месте. Энди знал все уловки, но каждый раз получал неописуемое удовольствие, глядя на ревущую, беснующуюся толпу. Вот она власть над ней. Шон, конечно, великий манипулятор, но его природная привлекательность многократно перекрывает любые пределы. Сравнивать его со здешними стриптизерами еще труднее, чем, к примеру, бег кабана и гепарда. Мальчишка рассматривал интерьер, публику, барменов и не заметил, как оказался около сцены. Она просторная, красивая и… Шест. Он хищно блеснул металлическим оскалом, и луч прожектора соскользнул по нему, обласкав гладкое покрытие. Другая жизнь парня. Энди не заметил, как остановился, разглядывая пилон. Сможет ли теперь? Не уверен. Сломать ребра — это не то же самое, что сломать ногу. А кости болят. Еще долго будут болеть, и придется начинать все сначала. Начинать? Мысль корягой застряла в голове. Он не тренировался больше месяца. Все безвозвратно потеряно. Да и как? Кто позволит ему? Он теперь мальчик, что моет посуду. Это как-то совсем далеко от пилона, если не сказать, на другом конце света. Неясное ощущение словно опрокинуло внутри него банку с бусинами, и они осыпались мелкими холодными шариками. Стало обидно. Мечта таяла тонкой ледяной коркой на апрельской земле. Энди отвернулся и побрел на кухню. Не хотелось, но, по крайней мере, там нет шеста.

Наконец, клуб опустел. Все то же, что и в «Терра Инкогнита». Оседает шебутной и пьяный запах праздника. Блекнут блестки, превращаясь в мусор. Тает сексуальная наэлектризованность воздуха. Все теряет магию притяжения, становясь обыденным. Клуб, предметы в нем, звуки, все погружается в состояние дремоты. Вязнет, приобретает формы, опадает, занимая безликое положение в пространстве. Энди нерешительно подходит к сцене. Его магнитный полюс там, облаченный в пеньюар полутьмы. Парень чувствует его, словно получает тайный сигнал, повелевающий его сознанием.

— Привет, — говорит, еле слышно. —