Дебютантка - Марго Вуд Страница 26

Все еще не протрезвев, я обдумываю положение и возможные варианты. Взвешиваю свой выбор и его последствия. Время для игр закончилось. Нужно решать. Сейчас.

И я выбираю. Я решаю.

Губы Кентона смещаются от моей шеи к уху, он издает протяжный стон. Возможно, это мой единственный шанс. Я не собираюсь упускать его.

– Кентон, – говорю я ему на ухо.

– Эллиот, – снова стонет он, теснее прижимая мою ладонь.

Похоже, он сильно недооценил ситуацию.

– Кентон, – говорю я снова, на этот раз немного громче. – Я скажу только один раз, поэтому, пожалуйста, послушай. – Делаю глубокий вдох и медленно, четко произношу каждое слово: – Убери от меня свои гребаные руки.

Он сразу же перестает лизать мне ухо и отстраняется, хотя все еще не отпускает руку от своего паха. Здесь темно, однако я вижу выражение его лица. То, что на нем теперь написано, пугает меня. Грубая, открытая похоть уступила место раскаленной добела ярости. Слюна из его рта брызжет мне на лицо, когда он рычит:

– Я ни хрена не понимаю! Ты раздвигаешь ноги для всех остальных…

Я не даю ему закончить.

Если он этого хочет, что ж, так и быть.

Я обхватываю рукой его член и чувствую, какой он твердый.

А потом со всей силы выкручиваю его.

Кентон орет и в агонии сгибается пополам. Но я не отпускаю. Делаю глубокий вдох, а затем спокойно и медленно говорю:

– Вот как все будет, Кентон. Я отпущу тебя и выйду из этой комнаты. Советую воспользоваться моментом и все хорошенько обдумать, потому что тебе предстоит сделать выбор. Первый вариант – ты порываешь с Люси. Сегодня же. Мне все равно, под каким предлогом. Ты расстанешься с ней сегодня и больше близко к ней не подойдешь. Я серьезно. Ты не будешь ей звонить, писать, удалишься из друзей и заблокируешь ее во всех соцсетях. Увидишь ее в коридоре – повернешься и пойдешь в другую сторону. Если она попытается связаться с тобой, не станешь отвечать. Ты исчезнешь из ее жизни навсегда. А второй вариант… Его у тебя нет. Если ты не расстанешься с Люси, я не только расскажу ей обо всем. Я также заявлю на тебя за сексуальное домогательство, жалкий кусок дерьма.

Я в последний раз побольнее сжимаю его, прежде чем наконец отпустить. Кентон падает на пол и, обхватив колени, принимается скулить.

Мне почти жаль его.

Почти.

Я переступаю через него, иду к кровати и роюсь в куче одежды, пока не нахожу свою. Слышу звук открывающейся двери и решаю, что Кентон сбежал. Оборачиваюсь – в дверном проеме стоит Роуз. Хотя в комнате темно, света уличного фонаря хватает, чтобы различить ее взгляд, перебегающий с Кентона на меня и обратно. Сообразив, что к чему, Роуз сжимает губы в тонкую линию.

– Что случилось? – медленно спрашивает она.

– Она напала на меня! – кричит Кентон с пола.

– Я не с тобой разговариваю, – отрезает Роуз. – Что случилось, Эллиот?

В ее взгляде полыхает такой огонь, какого я раньше не видела.

– Поговорим об этом позже? Сейчас я просто хочу уйти, – умоляю я. У меня нет сил на объяснения. Я еле держусь на ногах и слишком пьяна, чтобы отвечать на вопросы.

– Хорошо. Я найду тебя, когда вернусь. А сейчас мне нужно поговорить с Кентоном.

Сжав челюсти, она смотрит на него сверху вниз. Каждой клеточкой своего существа я хочу остаться и заставить Кентона страдать еще сильнее. Но я побаиваюсь Роуз. Она буквально вибрирует от ярости. Не говоря ни слова, я хватаю свое пальто с кровати и ухожу.

Выйдя из спальни, с удивлением замечаю, что вечеринка продолжается, как будто в пяти шагах отсюда меня не лапал парень моей соседки по комнате. Я прокладываю путь через жаркий, душный вертеп квартиры. Кто-то врезается в меня и проливает пиво мне на штаны. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Мне хочется вылезти из собственной кожи. Здесь невыносимая духота, музыка слишком громкая, люди перекрикивают друг друга, вокруг чертовски много тел. Надо сваливать. Саша зовет меня с кухни, но я не разбираю слов. Натыкаюсь на Монику, которая спрашивает, где Роуз, и ничего не отвечаю. Я почти добралась до двери, когда путь мне преграждает Мика.

– Боже, сколько ты выпила? Мне показалось или ты вышла из той же спальни, куда недавно зашел Кентон?

– Не сейчас, Мика. Мне нужно выбраться отсюда. – Пытаюсь обойти его – он снова встает у меня на пути. – Не мог бы ты меня пропустить?

К горлу подступает комок. Я задыхаюсь. Еще чуть-чуть – и я взорвусь.

Мика скрещивает руки на груди.

– Нет, пока не поделишься сплетнями и не расскажешь мне, что происходит.

Его это забавляет. Он думает, речь о какой-то ерунде, которую он сможет тиснуть в свой отчет. Меня захлестывает паника, я начинаю учащенно дышать. Внутри нарастает вой сирены, голова трещит по швам. Я зажмуриваюсь, открываю рот и извергаю на Мику раскаленную лаву.

– ОТОЙДИ НА ХРЕН И ДАЙ МНЕ ПРОЙТИ, МИКА!

Мой крик заглушает музыку и голоса собравшихся. Люди вокруг бросают свои дела и таращатся на нас. Я обидела Мику и чувствую себя паршиво. Но не извиняюсь.

Он не произносит ни слова. Толпа тоже молчит. Мика отходит в сторону, пропуская меня. Кто-то закрывает за мной дверь, и вечеринка возобновляется. Я вспоминаю, что где-то в гостиной оставила свою толстовку и сумочку с кошельком и студенческой картой. Я за ними не возвращаюсь. Хочу как можно скорее убраться отсюда. Выхожу из здания и спотыкаюсь на заснеженном газоне. Едва добегаю до конца квартала, как меня рвет на тротуар.

Подумайте о самой большой ошибке, которую когда-либо совершали. Вспомните горячее, колющее чувство стыда и вины в животе. А теперь прибавьте сюда рвоту – и получите мое нынешнее состояние. Я не из тех людей, кого рвет легко. Некоторые могут спокойно выплеснуть содержимое желудка, а затем отправиться по своим делам, будто ничего не случилось. Мои же приступы рвоты – адская мука. Все происходит громко, на глазах выступают слезы, я покрываюсь испариной и не управляю своими телесными жидкостями.

Посмотрите на меня. Прижимаюсь к унитазу в общей ванной комнате, извергая все ошибки этого семестра в потной, слезливой, жалкой демонстрации человеческой непристойности. И это еще не самое худшее. Хуже всего слышать, как люди, с которыми я жила четыре месяца, приходят и уходят, занимаются своими делами и притворяются, что не замечают, как я подыхаю в последней кабинке.

К трем часам ночи меня наконец перестает выворачивать наизнанку. В туалет уже давно никто не заходил, поэтому я отлепляюсь от унитаза и ползу по заплесневевшему кафельному полу к одной