Замерзшие сердца - Ханна Коуэн Страница 32

– Ненавижу тебя, – бормочет она, извиваясь в объятиях. Мне даже смешно: я прекрасно знаю, что последнее, чего ей хочется, – это отстраниться.

Перемещаю ладонь к оголенному бедру – спасибо задравшимся шортам – и сдавливаю то место, где, как я уже понял, ей не только щекотно.

– Мы оба знаем, что это неправда, детка.

От неожиданности Грейси вздрагивает, пронизывая комнату визгом. Я улыбаюсь, старательно игнорируя любопытные взгляды Оукли.

Грейси оборачивается, но я лишь склоняю голову и невинно улыбаюсь.

– Хуже тебя никого нет. Ты ведь знаешь это? – бормочет она.

– В прошлый раз ты говорила другое.

– Может, прекратите херней страдать? Меня сейчас вырвет, – гневается Оукли, поглядывая на Грейси и меня.

– О, а мне кажется, что они очень милые, – вздыхает Энн, сцепив перед собой руки.

От счастья, проступившего на ее морщинистом и усталом лице, в груди становится тепло и уютно. Пусть Энн Хаттон и не моя родная кровь, но она стала мне ближе, чем собственная мать. Все, что я хочу, – видеть счастливой женщину, которая приглашала меня на каждый праздник и кормила до тех пор, пока штаны на животе не трещали; которая стирала белье, заметив, что я три дня подряд носил одну и ту же одежду.

– Спасибо! – Грейси оборачивается, складывая руки в знак благодарности маме.

– Нашла! – кричит Ава. Она быстро вставляет диск в проигрыватель и возвращается к Оукли.

– Будешь с нами смотреть, мам? – предлагает Оукли, когда на плоском экране, расположенном между черными рамками с фотографиями семьи Хаттонов разных лет, начинаются вступительные титры.

– Нет, ребята. Меня ждет новая книга. А вы развлекайтесь. Зовите, если что-то понадобится.

Когда вся четверка кивает в знак согласия, Энн выходит из комнаты, по-прежнему сияя теплой улыбкой, способной успокоить даже самого несчастного из людей.

К моему удивлению и негодованию, Грейси слезает с колен, идет в другую часть комнаты и останавливается перед грудой одеял, убранных в коричневую плетеную корзину.

– Господи, чувак, – хихикает Оукли, качая головой.

Показываю ему средний палец, не сводя глаз с Грейси, которая хватает из корзины самое пушистое одеяло, сжимает его в руках и бросается обратно ко мне. Как только она останавливается в нескольких сантиметрах от моих раздвинутых ног, я склоняю голову в немом вопросе.

– Ложись, – отчеканивает она, приглашая устроиться на диване.

Я киваю с ухмылкой:

– Слушаюсь, мэм.

Растянувшись на боку, засовываю под голову небольшую декоративную подушку и, приподняв брови, опускаю глаза на пустое пространство рядом. Грейси понимает намек и охотно присоединяется. Она укрывается бежевым пледом и ложится так, что наши тела оказываются вровень. Когда голова опускается рядом со мной, я улавливаю фруктовый запах шампуня – того самого, которым она пользуется уже около года. Волосы, рассыпавшись по подушке, теперь щекочут мне нос.

– Тебе удобно, принцесса?

– Станет, когда ты меня обнимешь, – шепчет Грейси.

Спорю на сто баксов, что сейчас, в этой кромешной тьме, она улыбается. И от этой мысли мне тоже хочется расплыться в улыбке. Как же я рад, что Оукли и Ава шепчутся о чем-то в свете телевизора и в нашу сторону даже не смотрят.

Я натягиваю одеяло до шеи, заползаю под него рукой и обнимаю Грейси за талию. Расслабив плечи, глажу пальцами бедра, наслаждаясь мурашками, порожденными моими прикосновениями. Наши груди синхронно поднимаются и также синхронно опускаются.

К тому времени, когда я все-таки обращаю внимание на телевизор, фильм уже во все идет.

Продрав наконец глаза, я обнаруживаю, что кино закончилось. Оглядевшись по сторонам, вижу, что Оукли и Ава, свернувшись калачиком, беспробудно дрыхнут на длинном трехместном диване в другом конце комнаты. Это прекрасно, ведь теперь мне не придется объяснять, почему я сдулся и не досмотрел ужастик. Спят они, кстати, невероятно странно: Оукли лежит на спине, Ава – сверху. Ее нога свисает с края дивана, голова Оукли – с подлокотника. Шея выглядит так, будто вот-вот пополам переломится – жутковатое зрелище. Жаль, что телефон не достать, иначе бы сфоткал эту картину.

Грейси сопит у меня на руке – дрыхнет мертвецким сном. Чего греха таить, рядом со мной она всегда хорошо засыпала. Клянусь, если бы сейчас кто-нибудь запустил фейерверк, она бы даже не вздрогнула.

Тем не менее, как бы мне ни хотелось спать на диване, чтобы потом проснуться с той же болью в шее, что и Оукли, наверху нас обоих ждет вполне удобная кровать.

Несколько раз пошевелив Грейси и не получив никакой реакции, кроме едва слышного храпа, со стоном откидываю голову. Принимаю решение действовать: осторожно встаю, подвожу руку под ее бедро и верхнюю часть спины и аккуратно поднимаю на руки. Грейси почти невесома, и почему-то я испытываю острое желание засунуть ей в горло непомерно большую порцию еды. Да, возможно, это не самая лучшая идея…

К тому времени, когда я добираюсь до застеленной ковром лестницы, она уже устроила голову в изгибе шеи – у меня складывается впечатление, будто она не спала все это время, а просто хотела на халяву прокатиться.

– Если ты хотела на руки, можно было попросить, – шепчу я, пытаясь убедиться в собственной правоте. Чувствую, как напрягается ее тело, а потом слышу тихий смешок. – Да, очень смешно, Грейси.

– Давно пора использовать твои мышцы по назначению, – произносит она, тихонько поглаживая и с трудом сжимая накаченные мышцы.

Толкаю ногой дверь ее спальни – к счастью, она оказывается открытой. Двигаюсь в темноте, не желая включать свет и ослеплять глаза ужасными розовыми стенами, которые шестнадцатилетняя Грейси сочла лучшей идеей на свете. Осторожно усаживаю ее на кровать, стягиваю футболку и бросаю ее вместе с трениками у двери. С улыбкой наблюдаю, как она снимает свою толстовку, обнажая крепкие мышцы живота, накаченные за годы танцев.

– Помочь? – спрашиваю я, заметив, что ткань зацепилась за край спортивного топа.

– Нет, – усмехается Грейси, как делает это всякий раз, когда я предлагаю помочь с чем-то, по ее мнению, нелепым.

Когда черная толстовка отброшена, она поправляет топ и залезает под одеяло.

– Жаль, – бормочу я, заползая следом. Ложусь на бок и рефлекторно притягиваю ее спиной к себе.

Лиф дотрагивается до моей кожи – я издаю непроизвольный стон: настолько меня бесит этот тряпочный барьер.

– Ты, наверное, самый развратный парень, которого я встречала. – Она вроде бы пытается меня пожурить, однако игривый тон все равно выдает истинные намерения.

Подавив смех, вожусь с краешком майки, а потом просовываю под него руку, испытывая облегчение при встрече с голой кожей.

– Ты не лучше, – констатирую я, вырисовывая круги вокруг пупка.

Похлопываю по подушке, приглашая ее устроиться рядом. Грейси подчиняется: легким движением она пододвигается, наполняя мой нос ароматом шампуня, тянется к руке на бедре и переплетает наши пальцы.

– Ладно, ты прав. – Она целует мне руку, ласкает губами шрамы, покрывающие костяшки пальцев, –