Градус любви - Кэнди Стайнер Страница 35

А я в самый радостный вечер города, пока на моей талии лежала рука жениха, чувствовала такое оцепенение, какого не испытывала всю свою жизнь.

– Милая, все хорошо? – в перерыве между разговорами спросил папа.

Я улыбнулась и сжала его плечо, успокоив. Я знала, что вскоре его уведут в сторонку и начнут подбрасывать всяческие идеи для города или обрабатывать в надежде получить поддержку.

– Я в порядке, пап. Просто немного устала.

В его взгляде появилась нежность.

– Я знаю, что для тебя это может быть непросто. Если хочешь ненадолго сбежать, то могу дать ключи от своего пикапа.

И хотя мы с папой разговаривали не так часто, как хотелось бы, он понимал меня лучше, чем мама. Она была экстравертом – общительной и коммуникабельной. А папа был скорее как я – предпочитал круг самых близких друзей. Нам было непросто во время таких крупных мероприятий, и у меня возникло ощущение, что это папа подумывал слинять на пикапе.

– Спасибо, но, боюсь, мы оба застряли тут на несколько часов. Поэтому предлагаю извлечь из этого максимум. – Я подняла бокал с тоником и лаймом и чокнулась с его стаканом, в котором был виски, и в ту же минуту подошли Паркеры.

У папы всегда так было – очередь из желающих с ним поговорить никогда не кончалась.

Я наклонилась к нему.

– Эй, если тебе и правда хочется сбежать, дай сигнал, и я прикинусь тяжело больной.

Папа посмеялся, сжав мне плечо, и взглядом показал, что все хорошо, а потом повернулся к Паркерам и поздоровался с ними.

Дальше вечер шел как в тумане: я запуталась в именах, отвечала на вопросы, как у меня дела, и танцевала с незнакомцами. Ела закуски, которые подавали на серебряных подносах, попивала тоник с лаймом, который заказывала, чтобы не сидеть одной без стакана в руке, смеялась над шутками Энтони, которые он снова и снова пересказывал разным людям, и танцевала со всеми, кто меня приглашал. Ведь этого от меня и ждали. Будь то деловые партнеры отца или мужчины, с которыми меня только что познакомил Энтони, – моей задачей было развлекать, очаровывать, сверкать и производить впечатление.

И хотя внешне я вся сияла, в душе чувствовала себя мертвой.

– Руби Грейс, можно побеспокоить тебя и пригласить покружиться на танцполе?

Я моргнула, перестав витать в облаках, и нацепила лучшую улыбку, чтобы принять очередное приглашение. Но, крутанувшись на каблуках и увидев серо-голубые глаза Ноа Беккера, нахмурилась.

– Нет, спасибо, – выплюнула я.

Ноа наклонил голову.

– Да брось. Не пристало так разговаривать с джентльменом.

– А я не вижу перед собой джентльмена.

Он усмехнулся, подошел ко мне совсем близко и с легкостью засунул руки в карманы голубых джинсов. Они были такими обтягивающими, что почти трещали по швам, и я взбесилась, что вообще обратила на это внимание. Меня злило, что все девушки раздевали его взглядом и пялились на задницу – в том числе и я. Сегодня Ноа являл собой мечту каждой провинциальной девушки: белоснежная рубашка на пуговицах, те убийственные джинсы, сапоги из гладкой темной кожи и шляпа, которая завершала идеальный образ.

Если бы здесь была моя бабушка, то она бы сказала, что Ноа выглядит «эффектно». И я бы с ней согласилась.

Он был бомбой, а я знала, что нужно держаться подальше, иначе меня разорвет на части.

– Эй, – подойдя ближе, тихо сказал он. – Слушай, я и правда хотел перед тобой извиниться. И знаю, что ты хотела бы отдохнуть от всего… этого. – Он огляделся по сторонам и снова посмотрел мне в глаза. – Так что, Руби Грейс, потанцуй со мной, пожалуйста.

Ноа вытащил руку из кармана и протянул ее с нежной улыбкой. От этой улыбки я растаяла, потому что впервые кто-то заметил меня, когда я не произносила ни слова. Для остальных сегодня я была очаровательной, веселой Руби Грейс. Но Ноа видел то, чего не замечали остальные.

Казалось, так было с самого первого дня на винокурне.

Я протяжно вздохнула, но кивнула и подала ему руку, позволив вести. Энтони ушел в уборную минут за двадцать до этого, а съемочная группа отправилась за ним, и я решила, что на обратном пути он снова с кем-то разговорился. К тому же, я и так со многими мужчинами танцевала. Ноа просто станет еще одним, да и нет ничего зазорного в том, что покупательница виски потанцует со сборщиком бочек.

Если забыть о логике и объяснениях, я сама хотела потанцевать с Ноа.

И, возможно, сейчас для меня это было самым главным.

Я уставилась на свою руку, которую он держал в ладони, уводя на танцпол перед выступающей группой. Его рука была очень большой, твердой и мозолистой, запястье – крупным, а предплечья – мускулистыми и увитыми венами. Моя ладошка в его руке казалась совсем крошечной, как и изящное запястье с теннисным браслетом. Ноа был простым деревенским парнем, а я – провинциальной великосветской дамой.

И все же я с восхищением смотрела, как идеально моя ладошка смотрится в его руке.

Когда мы дошли до танцпола, он остановился, притянув меня к себе и положив одну руку на талию, а другой продолжал держать. Долго и напряженно Ноа просто смотрел на меня, разглядывая. На его губах появилась легкая улыбка, он кивнул и сделал первый шаг, начиная вести и направляя меня.

А потом мы начали танцевать.

Эта песня была известна в Теннесси – “I Cross My Heart” Джорджа Стрейта. Солист группы напевал, а танцующие легонько покачивались или ступали по танцполу.

Но Ноа…

Ноа повел меня в прекрасном вальсе.

– Где ты научился? – спросила я и расплылась в улыбке, хотя еще немного злилась на него из-за воскресного вечера.

– Что? Вальсировать?

Я кивнула.

Ноа улыбнулся, мягко развернувшись, а потом снова притянул к себе.

– С мамой. Обычно они с папой каждый день танцевали после ужина – в гостиной, на кухне, да где захотели. И после смерти папы мы сохранили эту традицию. Мы с братьями по очереди с ней танцуем. И, благослови ее господь, она обучала нас с терпением.

У меня сжалось сердце.

– Не сомневаюсь, что она это очень ценит.

– Да, – сказал Ноа, и я ждала продолжения, но он просто сглотнул, выдавив подобие улыбки, и сменил тему: – Руби Грейс, я жалею о сказанном в воскресенье вечером. Я перешел все границы дозволенного.

Он снова меня крутанул, и я обрадовалась, что мы ненадолго перестали смотреть друг другу в глаза, а потом снова