Каждый день декабря - Китти Уилсон Страница 36

С этим не поспоришь. Я улыбаюсь. Элисон делает паузу и смотрит на меня – я легонько киваю, предлагая ей продолжать, а она принимается рисовать пальцем круги на столе.

– Я так благодарна за моих мальчиков, за то, что Рори прилетел домой, находится здесь и будет со мной до и после. За то, что есть Дейв – самый добрый и самый заботливый человек на планете. Мне повезло – у меня не один, а целых два мужчины, готовых сопровождать меня в больницу, сидеть рядом и ухаживать за мной. Просить их о том, чтобы на рассвете они метнулись на другой конец города с подарками от тайного Санты, у меня язык не повернется. Это чересчур. Это злоупотребление. Но беда в том, что если я не сделаю подарки в этом году, а потом долго пробуду на больничном, то все поймут, что это была я. Я делаю это не ради внимания, а ради тайны и рождественского волшебства – в этом моя радость. И если потом, когда поправлюсь… постучим по дереву… я начну делать это снова, волшебства уже не будет. Все будут знать, что анонимные сюрпризы – моих рук дело.

– Я понимаю. Я прекрасно вас понимаю.

– И мальчиков тоже можно понять. Это не вопрос жизни и смерти. Рак… рак – вопрос жизни и смерти, и мне повезло, что его диагностировали вовремя, благодаря информационным кампаниям и маммограммам. Полагаю, Рори сказал вам. – Я киваю, но ничего не говорю, ожидая продолжения. – А эта затея с тайным Сантой, о ней нужно забыть. Я уже и забыла, но сегодня я еще могу что-то сделать и разволновалась. Знаю, мне нужно успокоиться, что все это чушь. Но мозг хитрая штука – в голове все крутится и крутится, хотя вы здесь, и мне бы думать о другом. Вы, наверное, считаете меня чокнутой.

– Вовсе нет. Я считаю, что ваш пример достоин подражания. А еще он говорит о том, какой вы человек. Я считаю, это замечательная затея, и, да, наш мозг – хитрая штука и не всегда функционирует так, как нам бы того хотелось. Мой уж точно. Где вы работаете?

– В «Долтонсе».

Нет, не может быть.

– В «Долтонсе» на Бат-роуд?

Таких совпадений просто не бывает!

– Да, именно там.

– А там где именно?

– В бухгалтерии.

Шарики у меня в голове приходят в движение.

– У вас есть все необходимые ингредиенты?

– Для печенья с шоколадной крошкой, которое я обычно делаю, нет. Но я могла бы сделать ромовые трюфели.

Элисон проверяет содержимое холодильника, потом подходит к кухонному шкафу и открывает ящик. С того места, где сижу я, видно, что он забит шоколадом. Она поворачивается ко мне и кивает, ее лицо расплывается в улыбке.

– Элисон, если вы чувствуете в себе достаточно сил, чтобы помочь мне сделать трюфели, то я готова помочь вам совершить рождественское чудо.

– Белл Уайльд, вы просто нечто. Вы это серьезно?

– Конечно! С превеликим удовольствием.

– Знаете что? Последнее время газеты писали о вашем отце всякие гадости, но я этому не верю. Раз у него такая дочь, как вы, он не может быть настолько плох, в глубине души он хороший человек. И он, должно быть, очень вами гордится. Вы такая славная.

Элисон обходит стол и крепко обнимает меня. Я смахиваю слезы, которые угрожающе подступают к глазам, и наслаждаюсь теплом ее объятий.

…Векам на зависть,

любовь дойдет до Страшного суда,

не изменяя и не изменяясь[36].

Двадцать первое декабря

Белл

Сбегая по ступенькам в подвал «Дома надежды», я не могу сдержать улыбки. Обожаю такие рождественские миссии – можно сказать, я рождена для них. Остается надеяться, что сегодня – не тот день, когда Толстяк Алан отказался от своей пагубной привычки отсыпаться в подвале.

Я спросила у Арианы, могу ли обратиться за услугой к ее клиенту – она засмеялась и дала несколько советов. Которые, как я надеюсь, не понадобятся. Я в два счета управилась с уборкой и теперь приступаю к выполнению миссии. Я распахиваю дверь и слышу тихий храп, доносящийся из угла, где на двух поддонах покоится очень большое тело.

Сейчас я должна сыграть роль, которая мне совсем не по вкусу. Которую я никогда в жизни не стала бы играть, если бы не мама Рори и возможность порадовать ее в этот самый страшный день в ее жизни.

Я немного нервничаю, подходя к Алану, присаживаюсь на корточки и осторожно трясу его за плечо.

– Алан, Алан! – шепчу я ему на ухо.

Он ворочается и чмокает губами.

– М-м-м.

– Алан, Алан!

Слышится тихий храп. Я предпринимаю очередную попытку. Безрезультатно. Не работает. На ум приходит совет Арианы: будь с ним пожестче. Он любит строгость, когда ему приказывают. Прикрикни на него, и он станет шелковым.

Мне это не нравится. Я очень надеялась, что обойдется без этого.

Я вспоминаю, как в первые дни работы он просыпался и явно получал удовольствие от прикосновений пипидастра. Я вынимаю его из корзинки и собираюсь с духом.

– Алан, подъем! – Я делаю командный голос и тыкаю его кончиком метелки, хотя что он там может чувствовать сквозь латексный костюм, – это для меня полная загадка. – Алан!

Я снова тыкаю. Он приоткрывает глаза.

– Алан!

Я шлепаю его пипидастром. Лица под маской не видно, но, кажется, он доволен.

– Алан, вставай и делай, как тебе сказано, – рявкаю я. Это какой-то бред. – Мне нужна твоя помощь.

Тишина.

– Алан. А ну встал, оделся и повел меня в «Долтонс»! Впустишь меня внутрь, я пробуду там десять минут, а потом запрешь дверь. И будешь молчать, а я никому не скажу про это. Живо. Давай пошевеливайся! – ору я.

Он вскакивает на ноги.

– Да, хозяйка.

Он мямлит, но головой кивает очень энергично.

– Прямо сейчас. Говорить не нужно. Просто сделай, как я сказала.

Ощущение самое странное.

– Конечно, хозяйка.

Он нагибается, и я несколько раз охаживаю его по заднице пипидастром. О, господи, я ли это? Но мысль о том, что Элисон будет счастлива, меня поддерживает и вдохновляет.

Рори

Тот самый день наступил. Надеюсь, сегодня мы узнаем, распространился ли рак на лимфатические узлы и потребуется ли маме химио- или лучевая терапия. Если нет, то просто удалят опухоль. Врач настроена оптимистично и верит во второе, но окончательно это станет ясно во время операции. Я стараюсь не нервничать и держу себя в руках, но боюсь услышать окончательный вердикт – вдруг он окажется не таким, как мы надеемся?

У меня брякает телефон – это Белл прислала фотографии. Когда вчера мы с Дейвом вернулись из гаража, на кухне витали запахи какао-порошка и рома, а в огромной кастрюле плавился шоколад. Мама и Белл катали шарики и, отчаянно фальшивя, во весь голос распевали «Белое Рождество». Обе одновременно повернулись и помахали нам с Дейвом перепачканными шоколадом руками. В том, как они держались, чувствовалась радость и невысказанная единодушная угроза. Пугающе единодушная и пугающе не высказанная. Вполне вероятно, что за этот час, проведенный один на один, у них возникла своего рода диковинная рождественская телепатия.

Мама была полна решимости приготовить шоколадные штучки, и, хотя мы с Дейвом считали, что ей следует сосредоточиться на своем здоровье и сегодняшней операции, улыбка, появившаяся вчера на ее лице, доказывала, что мы ошибались. Рождественская стряпня оказалась именно тем, что ей было нужно, и Белл поняла это и поддержала ее. Пару часов спустя я доставил Белл домой с огромной картонной коробкой, наполненной красивыми целлофановыми пакетами, скрепленными красными, золотыми и зелеными ленточками.

Я открываю сообщение и наклоняюсь к маме, чтобы показать фотографии. Она уже побывала в отделении интенсивной терапии, и сейчас мы все ждем врача. Мама все еще немного вялая, но так обрадовалась нам с Дейвом, что при виде ее на каталке у меня на глаза навернулись слезы.

Фотографии две. На первой – гора пакетиков, которые лежат на мамином рабочем столе. Как Белл умудрилась туда попасть, ума не приложу. На другой фотографии – она сама, в маске, крадется на цыпочках через парковку с пакетиками в руках. Очевидно, у нее имелся сообщник – ведь кто-то ее сфотографировал и помог проникнуть в здание. Мама не дала бы ей ключи, и как Белл попала в здание на рассвете – это за пределами моего понимания.

– Эта девушка просто ангел. Ты меня слышишь? Ангел, – говорит мама.

– Возможно, ты права, – соглашаюсь я, не вдаваясь в дискуссию о том, что способность к незаконному проникновению в здания вряд ли относится к числу ангельских умений.

В том, как она вчера трудилась бок о бок с мамой в кухонном хаосе, как они пересмеивались, точно знали друг друга много лет, было что-то особенное. Меня охватывает мимолетная грусть при мысли о том, что мама всегда была приветлива с Джессикой и относилась к ней