Мы упадем первым снегом - Айла Даде Страница 39

– Я видела тебя на шоу, – выпаливает Барби номер один.

Барби номер два кивает, как такса на приборной панели:

– Ты был великолепен. И поведение у тебя… очень сексуальное.

Его поведение? Фу.

Я украдкой смотрю на Нокса. Его улыбка кажется напряженной, но не думаю, что Барби это замечают.

И тогда у меня появляется идея.

– Нам пора, Нокс, – говорю я ему. – Ты же знаешь, что у Джейсона вечеринка…

– У Джейсона Хоука? – взвизгивает Барби номер один, а Барби номер два выдает потрясенное: «О, Боже».

Нокс бросает на меня взгляд, искренне говорящий: «Ты серьезно?»

Я просто ухмыляюсь и пожимаю плечами.

– Мы не хотели мешать, – говорит одна из двух фанаток. – Было круто тебя видеть. Вау.

Такса на приборной панели не перестает кивать, и я с облегчением вздыхаю, когда мы проходим мимо них.

Нокс хмыкает:

– Можно подумать, что я когда-нибудь пойду на вечеринку этого идиота. Ты невероятная, Пейсли.

– Я знаю.

Его телефон звонит. Он бросает быстрый взгляд на экран и закатывает глаза, прежде чем ответить на звонок.

– Что случилось? А-а. Да, недавно, – он немного ждет, затем: – Нет! Какое издание? Хорошо, Дженнет, тогда скажи «Миррор», что они не получат никакого заявления, – Нокс поджимает губы. – Ты мой пресс-секретарь, и ты четко им скажешь, что я не даю комментариев, ясно? Да, хорошо. Да. Тогда до встречи.

– Все в порядке? – спрашиваю я, когда он кладет трубку.

– Да, – он немного медлит. – Та история с нашей фотографией… пресса хочет знать, кто ты такая.

– Ой, – я смотрю на него. – Пожалуйста, не говори им, хорошо?

Он распахивает глаза:

– Конечно, не скажу. Моя личная жизнь никого не касается.

– Тебе не тяжело постоянно быть на виду?

Нокс кивает:

– Вот почему мне часто нужен покой и тишина. Как сейчас.

– Ой, – снова повторяю я. Я чувствую себя глупо. – Мне оставить тебя одного?

Он качает головой:

– Ты меня неправильно поняла. Я имею в виду, что с тобой сейчас… очень приятно.

У меня по коже бегут мурашки:

– Спасибо.

Нокс указывает на узкую тропинку, ведущую к горе Баттермилк:

– Пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.

Он приводит меня к амбару, который стоит на отшибе, между городом и горами. Здесь темно, поэтому Нокс включает фонарик на телефоне, чтобы открыть тяжелый железный засов на двери.

– Почему тут не заперто? – спрашиваю я.

Нокс смеется:

– В Аспене никто не крадет лошадей, Пейсли.

Когда мы входим в конюшню, в нос ударяет запах сена и навоза. Я изумленно оглядываюсь по сторонам.

– А вот и Салли! – восклицаю я, указывая на пестрого ирландского коба в самой дальней стойке, а затем поворачиваюсь к Ноксу. – Это каретные лошади?

Он закрывает дверь. С пола поднимается пыль.

Свет телефона освещает только половину его лица, другая половина остается в тени.

– Да. Они принадлежат Уильяму.

– Обожаю лошадей, – шепчу я. Дерево скрипит под моими ногами, когда я подхожу к хафлингеру, который трется головой о перекладину своего стойла. Я нежно перебираю его гриву пальцами. – Они такие чистые.

Я слышу шорох. Обернувшись, вижу, что Нокс лег в большую кучу сена у двери. Рядом с ним лежит сумка «Валентино», которая никак не вяжется с этим местом.

– Я устал, – бормочет Нокс. Голос у него грубый и сонный. От этого тона у меня мурашки по коже.

– Я тоже. И замерзла.

В свете фонарика я вижу, как тяжелеют его веки. Он постукивает рукой рядом с собой:

– Тогда иди сюда. Сено теплое.

Я колеблюсь:

– Ты же еще должен показать мне сорта шампанского и как его правильно наливать.

– Завтра покажу. Иди сюда.

Я снова колеблюсь, но на этот раз не могу придумать никаких оправданий. Я медленно подхожу к стогу сена, как будто это бомба замедленного действия.

Нокс ухмыляется:

– Я не кусаюсь. Если хочешь, я могу отделить свою кучу от твоей.

– Ладно, – сено шуршит, когда я ложусь рядом с ним. Он прав. Здесь теплее.

– Ого, – бормочет Нокс. – Теперь ты похожа на Бэймакса в роли стойкого оловянного солдатика.

Я поворачиваю к нему голову:

– Что?

– Ничего.

Не знаю, сколько мы так лежим, но в какой-то момент дыхание Нокса становится тяжелее. Я слушаю его и редкое фырканье лошадей еще какое-то время, пока наконец сама уже не могу держать глаза открытыми.

Когда меня одолевает сон, моей последней мыслью становится то, что я не чувствовала себя так хорошо уже много недель.

Вечно будь почти моим

Пейсли

Я просыпаюсь от цоканья копыт по земле. Сначала я не понимаю, где нахожусь, а когда вспоминаю, то зажмуриваюсь еще сильнее, вместо того чтобы открыть глаза. Я как ребенок твержу себе, что если я этого не вижу, то этого нет.

Сено колет мне щеку. Я хочу повернуться на бок, но, пошевелившись, я вдруг ощущаю тяжесть на своей талии.

«О, Господи. Неужели это правда?»

Я приоткрываю один глаз, очень ненадолго, очень медленно, и, увидев то, о чем уже догадывалась, снова зажмуриваюсь. Мое сердце колотится быстрее, чем скачут лошади из этой конюшни. «Нокс положил на меня руку!» Я уверена, что он сделал это не специально. Наверное, просто так получилось. Но мне-то что теперь делать? Убрать ее? Оставить лежать, как есть? Надо попробовать перевернуться на другой бок, пока он не заметил, а потом улизнуть.

Прежде чем я успеваю выбрать один из вариантов, я слышу, как поднимается тяжелый железный засов на двери. И… голоса. Я слышу голоса.

В течение жутко нервной секунды я перебираю в голове возможные варианты, совершенно безуспешно, потому, что единственный способ выбраться из этой конюшни без запасного выхода – раствориться в воздухе.

– Нокс, – шиплю я. – Нокс, просыпайся!

Слишком поздно, потому что в этот момент дверь распахивается, и… врывается целая толпа людей. Их, наверное, с десяток, во главе с Уильямом и Рут.

– Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, – говорит Уильям группе. Он стоит спиной к нам, но туристы уже заметили нас с Ноксом. Они пялятся. Некоторые – с открытыми ртами. – Здесь есть лошадь для каждого, и…

Он не успевает договорить, потому что его перебивает пронзительный крик девушки:

– Нокс Винтерботтом!

Она протягивает руку и указывает пальцем на Нокса, который в эту секунду в панике распахивает глаза.

– Боже мой, это он! Точно он!