Элиза и Беатриче. История одной дружбы - Сильвия Аваллоне Страница 48

– Теперь едем домой?

– Подожди, я еще одну сделаю.

– Нет! – Я теряла терпение. – Это мой день рождения, не твой.

Папа остановился, взглянул на меня. Наверное, понял, что уже поздно.

– Ладно, пойдем назад.

Мы развернулись – и вдруг услышали шелест. Призыв и ответ с дерева неподалеку. Папа рванулся за биноклем, навел резкость. На его лице расплылась экстатическая улыбка, и он прошептал:

– Эли, это сойки! Самец и самка!

Я тоже навела объектив, стараясь изо всех сил сделать все правильно. Замерла, почти перестав дышать, и различила в перекрестье линз голубое оперение, черный клюв, зоркий глаз, чужеземную и таинственную красоту. Это было настоящее чудо.

И тут у меня зазвонил мобильник.

* * *

Вокруг мгновенно образовалась тишина.

Я бросилась к рюкзаку, торопясь заткнуть телефон.

– Твою ж мать! – закричал отец. Второй раз (первый был, когда мы съели торт с марихуаной) я слышала, как он ругается. – Неужели нужно было объяснить тебе, чтобы ты выключила телефон? Сама не могла догадаться? Черт возьми! Ты помешалась на этой штуке!

Телефон не находился. Ни во внешнем кармане, ни во внутреннем. Ну где же он? Сойка давно улетела. Исчезла с такой скоростью, что, может, она нам вообще привиделась. Наконец телефон нашелся. Папа смотрел на меня с глубоким разочарованием, а я держала в руке телефон, который продолжал звонить.

– Это Беатриче, – сказала я, оправдываясь. – Я должна ответить.

И побежала прятаться за деревом.

– Алло? – Связь была плохая. – Беа, ты меня слышишь?

– А ты где? Ужасно плохо слышно.

Тем утром мы не виделись: Беатриче не пришла в школу, что в тот период случалось часто.

– Моя мама сказала, что хочет поговорить с тобой.

– Что? – Я решила, что не расслышала.

– Мама. – Она выделила запретное слово. – Завтра днем. Приходи, пожалуйста.

– Конечно, приду.

Я не верила своим ушам. Про мой день рождения она забыла, подумала я и тут же почувствовала себя виноватой. Со всеми этими событиями, Элиза, постыдилась бы!

– Поздравляю, – сказала Беатриче. – Сегодня был тяжелый день, но я не забыла. Я тебе даже подарочек приготовила.

У меня на глаза навернулись слезы.

– Завтра увидимся, – пообещала я.

– В три часа в берлоге?

– Ок.

Я положила трубку. Проверила новые сообщения – ничего. Никколо точно забыл. Мама прислала эсэмэску в восемь утра, перед сменой, потом еще одну в обед. Она от них просто тащилась и постоянно слала мне «ЯТЛ».

– Убери его, – приказал отец, когда я появилась из-за дерева. Он, конечно же, ненавидел эсэмэски. – Выключи, – яростно прибавил он. – Будь проклят тот день, когда я тебе его купил!

Я не стала выключать, а поставила беззвучный режим. У меня была «Нокиа-3310», как у всех тогда. Я упросила папу подарить мне ее, я умоляла его, потому что, хоть и изображала из себя панка, смелости быть не как все мне все же недоставало. На Рождество папа нехотя уступил. И вот теперь мы поссорились.

Было очень неприятно. По пути к машине мы не обменялись ни словом. Папа больше ни на что не обращал внимания. Страничка в блокноте, где он записывал, что удалось заметить за сегодня, осталась полупустой. Я ощущала себя в ответе за это.

В машине я даже не осмелилась включить радио. Сидела не шевелясь и держала руку с телефоном в кармане. Незаметно ощупывала его, поглядывала на экран: хоть бы загорелся! Одно сообщение, один звоночек! От него. Почему отец не понимает, что это для меня жизненно необходимо? Быть доступной для звонка, по крайней мере, в день рождения.

Мы вернулись домой, и я заперлась у себя в комнате. И первым делом – не снимая грязных ботинок и пропотевшей кофты, не помыв рук и не утолив жажды, – я включила компьютер. Свой. Еще один чудесный подарок отца.

Я нетерпеливо ждала, пока он загрузится. Каждая папка означала боль и удовольствие, страх и надежду. Вот чем я теперь занималась каждый вечер до ночи. Делала уроки, ужинала, смотрела с отцом телевизор – и закрывалась у себя. Но теперь уже не одна.

В папке «Документы» хранились сотни вордовских файлов, заполненных громкими прилагательными, неиспользуемыми существительными, довольно нелепыми, на мой нынешний взгляд, метафорами, однако в то время все это подтверждало, что я писательница. Я погружалась в них, купалась в них, упивалась ими. Ничего не смыслила в писательстве, но мнила себя соблазнительницей. Еще там была особая папка, защищенная секретным паролем. Называлась она «Переписка».

Я уже говорила, что изменилась. Стала продвинутой в плане технологий, не писала больше ручкой на бумаге. И даже коннектилась к интернету по ADSL-модему, который не шумел и не занимал телефонную линию; впрочем, старыми моделями никто уже не пользовался. Но я не блуждала в сети. Сидела неподвижно. Для меня быть в другом месте означало быть в прошлом, а не в будущем. И тем не менее в моей жизни появился почтовый ящик. Электронный.

Папа убедил меня в его полезности и как-то в воскресенье попросил придумать для него логин, после чего зарегистрировал меня на сервере Virgilio. Из всех возможностей интернета я выбрала только почту. И общалась там лишь с одним человеком.

Мы писали друг другу каждый вечер.

Опасные, непроизносимые вслух вещи.

И когда один из нас не отвечал сразу же, телефон вибрировал от звонков. Под подушкой или рядом с кроватью, он продолжал трезвонить до трех, четырех ночи в подтверждение того, что мы не можем заснуть, что мы должны думать друг о друге, должны встать и написать еще что-то. И что эта «Нокиа» – настоящее орудие пыток.

В течение дня мы блестяще умели игнорировать друг друга. Но в 22:30 начинали ждать писем. У экрана все становилось допустимым: любое заявление, любое действие. Мы доходили до предела при помощи одних лишь слов, после чего спать уже было невозможно. И приходилось продолжать. По телефону, по почте.

В голове старой отметиной всплывает его адрес, и я умильно улыбаюсь: [email protected].

* * *

Я была morante86, и у меня была грудь.

С тех пор как она появилась, в школе меня называли Элизой.

За два года я вытянулась на пять сантиметров, и под джинсами брата вполне недвусмысленно проступали бедра и задница.

Прибавлю еще, что в 2003-м в Т. никто из моих знакомых не делал пирсинга. Никто. Я же могла позволить себе позабавиться, высунув язык и постучав шариком по зубам, ощущая себя при этом крутой телкой. На шутки парней, не блиставшие оригинальностью и всегда одного содержания (наверно, классно теперь минет делаешь), я реагировала высокомерной гримасой и поднятым средним пальцем. Я