Рок-звезда - Б. Б. Истон Страница 56

С каждым шагом мои ботинки все глубже утопали в мелком нежном песке. Ганс подвел меня к вышке спасателей. Даже не глядя, смотрит ли на нас кто-нибудь, Ганс забрался на верх деревянного сооружения и протянул мне руку. Я взобралась за ним.

Но не стала держаться за его руку.

Что я, ребенок, что ли?

Нет, ну, формально я, конечно, еще ребенок, но шел бы он к черту. Я сама могу залезть на чертову спасательную вышку. С фингалом или без.

Наверху было только одно сиденье, так что Ганс уселся и посадил меня к себе на колени, спиной к своей груди.

Его сердце ритмично стучало мне в спину, его шершавая челюсть лежала у меня на плече, его теплые руки обнимали меня, волны отлива шуршали внизу, а перед нами расстилалось бесконечное море. И мое тело прекратило борьбу, расслабилось и позволило утешить себя.

– Я не знаю, что там случилось, и ты можешь мне не рассказывать, но мне очень жаль, что меня не было там, чтобы помочь тебе.

Эта простая, милая фраза разбила все мои надежды на ссору. Я сама хотела выкрикнуть ему эти слова.

«Тебя там не было!» – закричала бы я, и мне стало бы легче от того, что он бы почувствовал себя дерьмом.

Но он вынул эти слова из моего рта и преподнес их мне на серебряном блюде.

– Мне тоже, – вздохнула я.

– Но ты в порядке?

Я кивнула.

– Джульет ввязалась в драку с какими-то парнями, пока я на сцене пела караоке.

– Ты была на сцене? Как, вот так вот прямо пела?

И, как по команде, вся моя злость снова очнулась и вернулась к жизни.

– Ну, да. Я, блин, обожаю караоке.

– Извини. Я просто не знал, что ты умеешь петь.

«О, ну да, конечно, это ты у нас тут особенный, потому что у тебя талант. Можно подумать, ты – единственный козел на свете, который умеет выступать на сцене. Да у меня, блин, тоже куча талантов, сукин ты сын. У меня есть такие таланты, ты даже не представляешь. Я умею танцевать тверк. Я умею довести все до жопы. Людям это нравится».

– Я не умею петь, – отрезала я, – поэтому я читаю рэп. Неважно, – резко выдохнула я. – Я побежала туда, чтобы их разнять, и получила локтем по морде, – даже вспомнив об этом, я зажмурилась.

Приподняв мое лицо за подбородок, Ганс повернул его к себе. Его глаза были не мягкими, а злыми. Скулы ходили ходуном. Он поцеловал меня прямо между глаз. Туда, где было больнее всего.

Ганс не сказал ни слова. Да было и не нужно. Он пытался проявить заботу, но излучал только злость, и раздражение в его глазах ясно говорило об этом.

Я снова все испортила.

Ему, наверное, весь день было хорошо, пока меня не было рядом. Его мечта попасть на радио наконец исполнилась – ну, как я поняла.

Но когда все было хорошо, меня рядом не было.

Я появилась, только чтобы все испортить.

Я было открыла рот, чтобы спросить, как прошел его день, но тут Ганс, будучи Гансом, напрочь переменил тему.

– А ты знаешь, что звезды так далеки от нас, что их свет достигает Земли только через многие годы? – серьезно спросил он, глядя в небо. – Кажется, ближайшая звезда находится в четырех световых годах от нас, – его глаза затуманились, как будто он ушел в размышления, губы сжались. – Все эти звезды могут вообще сгореть, а мы об этом ничего не узнаем. Мы будем жить, как жили, и по ночам глядеть на призраки умерших звезд, даже не зная, что на самом деле мы уже в темноте.

У меня в горле встал комок.

– Это так… прекрасно, – я попыталась сглотнуть комок, но он даже не шевельнулся. – Ты должен записать это, милый. Вот…

Роясь в сумке в поисках ручки и радуясь предлогу, чтобы спрятать свое излишне эмоциональное лицо, я надеялась и молилась, чтобы Ганс говорил не про нас с ним. В последнее время мне казалось, что его свет был слишком далеко, чтобы достичь меня. И теперь, когда он дошел, я начала задумываться, сколько мне понадобится, чтобы понять, что все уже давным-давно сгорело.

29

Июнь 2000

Пьянка, Пьянка, Пьянка, Пьянка. Так мы ее называли. Мне исполнялось восемнадцать. А Гансу совсем скоро – двадцать. А Джульет и Дева-Гот только что наконец окончили школу.

Два Дня Рождения + Два Выпускных = Пьянка, Пьянка, Пьянка, Пьянка.

Я хотела назвать это Пьянкой в Четвертой Степени, но это было уж как-то чересчур, и я оставила эту идею при себе.

Пьянка, Пьянка, Пьянка, Пьянка должна была состояться у Стивена, потому что все остальные все еще жили с родителями. Я очень надеялась, что родители Ганса этим летом снова уедут в путешествие, но они были слишком заняты своим разводом.

Отец Ганса уже несколько недель жил в доме на колесах на другом конце озера, а мама оставалась с Гансом в этом огромном доме. Никто об этом не говорил, и, похоже, никто особо не переживал из-за этого. Оно просто было вот так.

Нет, погодите. Неверно. Из-за этого переживала Я.

Весь этот год я буквально считала дни до того момента, когда мы с Гансом сможем опять вернуться в нашу волшебную жизнь бесплатного существования в имении Оппенгеймеров. Купаться в озере, смеяться и любоваться закатами за бутылкой пива. Заниматься любовью всю ночь и просыпаться в полдень в объятиях друг друга. Разъезжать вокруг в новехоньком БМВ Хельги и возвращаться в безупречно убранный дом с сияющими столами и вычищенными коврами. Так что, когда Ганс сообщил мне новости, я была в отчаянии.

Но эта потеря лишь укрепила мою решимость накопить побольше денег, чтобы внести свою долю в аренду квартиры. Мы с Гансом будем жить долго и счастливо, черт побери, даже без этого сказочного замка.

Я в стотысячный раз заглянула в сумку, чтобы убедиться, что красный конверт с каллиграфически выписанным на нем именем Ганса был все еще там.

– Что у тебя там? – спросил Ганс, гладя меня по левому бедру, перекинутому через его правое.

Мы сидели у Стивена на диване, точно на том же месте, как в день нашей первой встречи. В тот вечер мне казалось, что мы находимся на своем маленьком кожаном острове, созданном для нас двоих; черный свет, стробоскопы, техно-музыка и толпа готов вокруг казались где-то далеко, на другом континенте. Я видела только глаза Ганса на своем лице и чувствовала только его пальцы на своей коже.