Последнее письмо из Греции - Эмма Коуэлл Страница 59

Мы с Тео переглядываемся, осознавая, что его татуировка появилась из-за любви наших родителей. Мамино прощальное письмо навсегда запечатлено на его груди и в моем сердце.

Григор передает мне открытку. Когда я узнаю то же самое стихотворение, по телу пробегает дрожь. Шею начинает покалывать, и я смотрю Тео в глаза. Он машинально поднимает к груди руку.

Внутри записка от матери, написанная семнадцать лет назад.

Я нашла это стихотворение и подумала о нас. Если бы мы только жили вместе. Что бы ни случилось, я и ты останемся навеки. Жаль, что не в этой жизни.

Григор и yiayia убирают тарелки, оставив за столом нас с Тео. Перед нами открытка, особенная и необычная из-за стечения обстоятельств.

Тео отрывается от открытки, и на его красивом лице мелькает опасение. Взяв меня за руку, он напряженно смотрит мне в глаза.

– Что такое? – спрашиваю я, озабоченная его выражением лица.

– Эта записка… Когда я ее нашел, то думал, что она от моей матери, а она касалась наших с тобой родителей. Еще одна невозможная любовь.

Он заглядывает в мои глаза, в смятении требуя безотлагательного ответа.

– Не уезжай. Я хочу, чтобы ты осталась. Переезжай сюда, живи со мной.

Смысл его слов доходит до меня. Он боится, что наша особенная любовь утечет сквозь пальцы, как случилось с родителями.

Но для меня все не так просто. В Лондоне у меня бизнес, дом и друзья. Я не могу просто сняться с места и переехать в Грецию. Переварив все, что узнала, я выхожу из состояния шока, и Греция мне кажется последним местом, где я хочу быть прямо сейчас.

Глава 27

Выйдя из бабушкиного дома, мы с Тео рука об руку шагаем вдоль берега, и кажется, что все изменилось и в то же время осталось прежним. По нашему берегу, где все начиналось у мамы с Григором и у нас с Тео, – история преисполнена решимости повториться. Еще столько вопросов и важных знаков придется понять. И просьба Тео, чтобы я осталась. Трудно даже выбрать, с чего начать.

Мы в задумчивости идем молча. Важность каждого действия, слова и мысли, приведших нас к этому моменту, тяготит, и я взываю к высшим силам дать подсказку, что делать.

Я разжимаю пальцы и обнимаю его за талию, ныряя под руку. Мы словно сливаемся в единое целое. Терять это ощущение мне не хочется. Я поборола страх, боязнь доверить кому-то душу, зная, что не выдержу еще одной боли. Но сейчас все очень неопределенно.

Я хочу оказаться дома и побыть с Ташей. Она знает, что делать, и поможет мне со всем разобраться. Я останавливаюсь и тяну Тео к себе.

– Мне нужно многое обдумать.

Я честно смотрю ему в глаза, не в силах принять решение во время нашей молчаливой прогулки.

– Я не хочу тебя терять. Но так сержусь на маму. И в голове у меня все перемешалось. Почему она от меня таилась?

Он притягивает меня ближе, мы словно фрагменты головоломки, вставшие на места.

– Какой смысл сердиться на мать? У нее были свои причины хранить тайну. Тебе нужно собраться с силами и просто это принять. Я тоже не хочу быть без тебя, Софи mou. Если тебе необходимо подумать, я подожду.

Он отступает, чтобы посмотреть на меня, и лицо его серьезнеет.

– Ты понимаешь, что я не могу уехать из-за работы. И получается, что изменения в нашей жизни зависят только от тебя, поэтому подумай хорошенько. У тех, кого мы любим, было очень много разочарований. Мы не можем повторять их ошибки. В общем, выбор за тобой.

У меня екает сердце. Он озвучил то, о чем я думала. Если рассматривать серьезные отношения, переезжать придется мне. Изменить всю жизнь и пожертвовать всем, что дорого, чтобы быть вместе. Если не смогу, мы оба останемся с разбитыми сердцами, и виновата буду только я. И потом, как же быть с работой? Здесь я не смогу готовить для разных мероприятий. В Метони готовят для всех только ради удовольствия.

– Может, мы могли бы пожить шесть месяцев тут и шесть в Лондоне.

Я пытаюсь найти компромисс.

– А нельзя ли найти кого-нибудь на время, кто бы выходил порыбачить на твоей лодке?

Он смотрит на море, оглядывая скалы, обнаженную породу, которые были свидетелями событий нашей жизни, начиная с родителей.

– Это невозможно, но мы найдем выход. Что нам еще одно препятствие, когда мы столько пережили и выстояли?

Его речь вызывает во мне прилив нежности, но в остальном я чувствую себя подавленной. Он не сможет мне помочь – я должна решить это сама, – а я не знаю, хватит ли мне сил. Он наклоняется, чтобы меня поцеловать, и на мгновение все тревоги рассеиваются и остаемся только мы. Он отстраняется, и я хочу рассказать ему, что узнала от Григора.

– Когда мы были на берегу, твой отец рассказал мне кое-что еще.

Я показываю на скалу, где мы сидели.

Он оглядывается на линию прилива, а я размышляю, как лучше сообщить ему о потерянном ребенке родителей. Мне хочется, чтобы между нами не было недомолвок, а эта история слишком важна, чтобы ее замалчивать. Между нами не должно быть тайн. Я аккуратно подбираю слова, чтобы не настроить его против отца за то, что тот скрыл потерю нашего сводного брата или сестры. В выразительных глазах Тео отражается печаль, и он грустно качает головой.

– Мне их очень жаль. И нас. Они не могли бы на это пойти. Это объясняет, какое тяжкое бремя так долго нес мой отец, сожаление, которое его никогда не покинет. Он всегда будет горевать о том, что потерял.

Его спокойная реакция, так отличающаяся от моей, притягивает меня еще больше. Хотя Тео импульсивный, он не склонен к эмоциональным, взбалмошным ответам, как я. Он привлекает меня сдержанностью.

– Se avgó, Theo, – говорю я, довольная собой, что посмотрела в словаре, как сказать по-гречески: «Я тебя люблю».

Он смеется, одновременно хмуря брови.

– А при чем тут яйца?

– Что? Я не это имела в виду.

Он продолжает смеяться, и я тоже хохочу над ошибкой.

– Avgó – это яйцо. Я тебя люблю – se agapó.

По крайней мере, я его развеселила. Даже несмотря на трудности, в самые решающие мгновения мы можем посмеяться.

– Ладно, я тебя люблю, а не яйца, хотя и их тоже, но тебя больше, – говорю я, смутившись от ошибки. –