Порочные удовольствия - Меган Марч Страница 9

– Неважно. Если бы ты не настаивал на том, чтобы она ехала в автобусе, мы остались бы ночевать в отеле, а потом полетели бы на самолете.

Трэшер качает головой и протягивает руку к бутылке «Джонни Уокер Блю Лейбл». По крайней мере, этот парень разбирается в виски.

– Это значит искушать судьбу, чувак. Слишком много хороших артистов разбилось в авиакатастрофах. Я не признаю самолеты.

– Крейтон, – говорит Холли, прерывая нас, – нам нужно об этом поговорить.

Я смотрю на нее сверху вниз.

– Здесь не о чем говорить. Ты должна быть здесь, а я обнаружил, что не хочу, чтобы ты была здесь без меня.

Она сбрасывает с плеч мою руку.

– Ты не вправе принимать такие решения.

Я бросаю взгляд на Трэшера, которому не хватает только попкорна, судя по живому интересу, с которым он наблюдает за нашей беседой.

Я снова перевожу взгляд на Холли.

– Сегодня ночью мы будем спать в отеле.

Она прислоняется спиной к кухонному шкафчику и скрещивает руки на груди. Я солгу, если скажу, что меня оставило равнодушным то, как при этом движении приподнялись ее груди, обтянутые топом с открытыми плечами.

Мои глаза прикованы к ним, и я почти пропускаю мимо ушей ее следующую реплику:

– Мы трогаемся в путь через несколько минут и будем ехать всю ночь.

Мои губы вздрагивают, и я с трудом подавляю желание перегнуть ее через колено и отшлепать за дерзость. Но это должно быть сделано без заинтересованных свидетелей.

– В какое время ты должна быть на месте?

Холли предоставляет ответить Трэшеру.

– Если она будет там к полудню, я не возражаю. И если ты полетишь с ней на своем чертовом самолете, не говори мне этого. Я не хочу ничего знать. И я, черт возьми, не хочу искать кого-то еще для первого отделения концерта, если твой самолет упадет.

Я хватаю Холли за руку и притягиваю ее к себе. Она шумно выдыхает от прикосновения к моей груди. Она поднимает руку и впивается мне в плечо. Нам следует как можно скорее убраться из этого автобуса, прежде чем я забуду, что мне не нужны чертовы свидетели.

Не отводя взгляда от ее широко раскрытых карих глаз, я говорю Трэшеру:

– Увидимся завтра в полдень, Трэшер.

Глава 7

Холли

Крейтон открывает двери гостиничного номера и пропускает меня вперед. Я включаю свет и бреду в комнату. Мы не разговаривали с того самого момента, когда зашли в автобус для «открывашек», и Крейтон сказал, чтобы я упаковала свой чемодан. И когда я говорю «сказал», я имею в виду «приказал».

И в течение всего этого времени меня переполняют смешанные эмоции, пока я наконец не начинаю чувствовать, что готова взорваться. Шок борется со злостью, а злость с возбуждением.

Я не знаю, какие чувства я должна испытывать. Радость оттого, что он объявился? Или боль оттого, что он забыл про меня? Или негодование оттого, что он пришел и начал распоряжаться моей жизнью?

И я не могу остановиться на какой-то одной эмоции, чтобы прочувствовать ее, не говоря уже о том, чтобы облечь ее в слова. И как обычно, в моей голове начали зарождаться слова песни, но они, как и мои чувства, еще неопределенны.

Вот что делает со мной Крейтон, и я не уверена, нравится мне это или нет. Разве не работает известное выражение: жизнь начинается там, где заканчивается зона комфорта? Потому что знаете что? Я живу по-настоящему сейчас, потому что я так далека от зоны комфорта, что не уверена, смогу ли когда-нибудь вернуться в нее.

Все эти последние месяцы я пробовала что-то новое и пыталась обрести свое «я», так что, может быть, сейчас мне предстоит сделать еще один шаг в этом направлении. Одно я знаю точно: я не хочу потерять себя, сдавшись на милость такому властному и подавляющему мужчине, как Крейтон Карас. Что бы ни случилось в дальнейшем, я должна упорно держаться за свое «я», потому что я тоже что-то значу. В этих отношениях участвует не только он один. Если наше общение продлится после этой прошедшей в молчании поездки в отель, нам нужно внести в это полную ясность.

Что подумал Крейтон, когда вернулся в свой пентхаус и обнаружил, что меня там нет? Он осознал, что виноват? Поехал ли он сначала в Нэшвилл? Появился ли он здесь для того, чтобы отругать меня, как ребенка, и за волосы утащить обратно? Если так, его ждет горькое разочарование. Я не откажусь от этих гастролей.

Все возможные варианты поворота событий улетучиваются из моей головы, когда он закрывает за нами дверь, бросает на пол наши чемоданы и рычит:

– Раздевайся.

Я с удивлением смотрю на него. Я ожидала совсем другого.

– Прости?

– Я что, должен повторять?

– Я думала, что мы собираемся поговорить, – начинаю я, но Крейтон перебивает меня:

– Я закончил с разговорами. И собираюсь показать своей жене, что я чувствую по поводу того, что она ушла от меня, не отвечала на звонки и заставила меня летать по разным штатам, чтобы разыскать ее.

– Ты знал…

Он снова перебивает меня:

– Ты оставила записку из двух слов. Два. Чертовых. Слова. Ты могла бы с тем же успехом написать «катись на хрен».

– Возможно, так и следовало сделать, – говорю я, ошеломленная и задетая его реакцией.

– Раздевайся. Прямо сейчас. Или это сделаю я.

Его тон непререкаем, и в этот момент я понимаю, что не могу сдаться. Может быть, это очень уместно – то, что мы находимся в Сан-Антонио, потому что это может быть моей битвой при Аламо[2].

Я качаю головой:

– Я больше не играю, Крейтон.

Выражение его лица становится зловещим.

– Что-то в этой ситуации позволяет тебе думать, что я играю? – Он приближается ко мне. – Ты согласилась. Я устанавливаю правила, а ты их соблюдаешь.

– Наше соглашение было похоронено, когда ты ясно дал понять, что не помнишь о моем существовании кроме тех случаев, когда тебе это удобно.

Он вздрагивает, словно я ударила его, и останавливается как вкопанный.

– Ты в самом деле так думаешь?

– После вчерашнего? Что еще я могу думать? Ты даже не удосужился ответить на телефонный звонок, а ты знал, что мне необходимо уехать!

– Я знал, что тебе нужно было попасть в Нэшвилл сегодня. Таков был план. Я обещал, что доставлю тебя туда ко вчерашнему