Александр Лекаренко - Бегущая зебра Страница 13

— Что скажешь? — спросила Вальтро.

— Ты же не даром взяла эту книжку, — усмехнулась Юлия. — Ты уже поняла, что я уже сказала тебе это, только проще и прямее. Все, что мы делаем, — мы делаем здесь и сейчас. Все люди крутят жопой здесь, а не на драных небесах. Все, что мы получаем, мы получаем через свое тело. Если ты хочешь, ты должна делать. Чем резче и прямее ты сделаешь, тем скорее получишь. Я достала это из своей пизды, а не вычитала в книжках, — Юлия откинулась на подушках кровати и подняла колено. — Все люди играют роли, все продают себя и путаются в собственных ногах, когда продают. У меня не было времени учить эти танцы, я плюнула на них и не жалею. На самом деле, времени нет ни у кого. Посмотри на Нелли — ее обыграли, а ведь она была получше нас обеих, — Юлия ткнула пальцем в грудь Вальтро. — Я не знаю, что такое восторг просветления, не верю ни в какую магию, и мне не надо отказываться от божественности, у меня и так ее нет. Вечность — здесь и сейчас. От чего надо отказаться, так это от чужих правил игры. Я не собираюсь отказываться от своего Эго, — у меня ничего нет, кроме него. И у тебя тоже. Отказ — это отказ играть навязанную роль, любую роль. Я — это мое тело, быть голой — это отказаться быть рабыней, которую выпутывают из тряпок, чтобы воспользоваться ее шмонькой.

— Быть голой — это тоже роль, — усмехнулась Вальтро.

— Добровольная роль — это позиция, а не рабство! — Юлия резко села, крепко сжав в кулаках корни роскошных волос. — Ты не можешь не смотреть, куда ставить ногу, пока ходишь по земле, и не смотреть на других, которые смотрят на тебя. В раю ты будешь ходить голой, не ведая, где голова, а где жопа, но пока ты живешь, ты на сцене.

— Ты танцуешь, — заметила Вальтро. — Нельзя отказаться от танца вообще, полный отказ — это полная смерть.

— Вопрос только в том, — Юлия упала на спину и, смеясь, сделала ногами балетное па, как будто танцевала, опираясь на воздух, — чтобы танцевать с жизнью, а не пробираться среди танцующих, как подлая нищенка в грязных тряпках.

Глава 13

— Меня заводят твои фотографии, — сказала Вальтро. — Не пойму, откуда это во мне взялось?

Вечером, сидя на кровати, они рассматривали журнал из коллекции Юлии, Жоржик был совершенно прав в своем знании жизни и знании людей — она всегда таскала с собой то, что доставляло ей кайф, как визитную карточку самой себе.

— Не паникуй, — усмехнулась Юлия. — Это знакомо всем женщинам, не только тебе. Ты подсознательно ставишь себя на мое место — раком и заводишь себя сама из этой позиции — со стороны, ты еще больше взмокнешь, когда увидишь свои фотки. Женщины не способны возбуждаться так, как это делают мужчины, — через механическую стимуляцию какого-то органа. Когда ты любишь меня, ты любишь себя во мне, потому что чувствуешь то, что чувствую я. Если мужчине засунуть палец в жопу, он кончит от простого нажатия на предстательную железу. А ты видела когда-нибудь женщину, которая кончает от простого нажатия на клитор? Мужчина может истечь потом, спермой, слезами и кровью и не доставить удовольствия женщине, даже зоновской кобле — и то нужна хоть капля любви. Или ненависти, что в любви одно и то же. Когда мужчина трахает мужчину, один сосредоточен на своей жопе, а другой — на своем члене, они разделены, и между ними нет ничего, кроме говна и пота. Мужчина может трахнуть женщину без любви, но женщина не может без любви ни дать, ни взять, она кончает своим сердцем и своим мозгом, а не мандой. Любовь между женщинами — это искусство равноправного обмена любовью, а не греко-римская борьба. А любовь между мужчиной и женщиной — это еще большее и редкое искусство, потому что каждому из любовников требуется вдвое больше и сердца и мозгов. Вот почему так много баб болтается между хуями, страдая бешенством шмоньки или тупостью башки, — эти дуры не понимают, что пизду нельзя заткнуть куском мяса, или думают, что количество хуев может перейти в качество сердца.

— У тебя было много мужчин? — спросила Вальтро.

— Если загибать пальцы, с которых я начинала, то пальцев не хватит, — расхохоталась Юлия. — С семи до четырнадцати — очень много. Потом — меньше. А сейчас я уже плюнула на них вообще. А у тебя?

— А у меня их вообще и не было, — после короткой заминки, ответила Вальтро.

— А ты любила кого-нибудь? — спросила Юлия.

— Нет.

— Тогда ты ничего и не потеряла, — уверенно сказала Юлия. — Каждый раз, когда ты даешь без любви, ты становишься беднее. Лучше уж воспользоваться правилом большого пальца — останешься при своих и не подхватишь сифилис.

— Эй, девки! — донесся снизу вопль Жоржика. — Эй, там, наверху!

Вальтро выглянула в окно.

— Ну, что?

— Почему ты бросила больных стариков на произвол судьбы? — заорал уже основательно поддатый Жоржик.

— Ты что, не видишь, у нас закончилось лекарство! — он поболтал в воздухе пустой бутылкой.

— Сейчас принесу! — крикнула в ответ Вальтро.

— А ты можешь принести нам бутылку сюда? — спросила Юлия. — Мы можем надраться здесь вдвоем и без них.

— Зачем? — удивилась Вальтро.

— А разве, чтобы надраться, нужна какая-нибудь причина? — усмехнулась Юлия.

— Ну, ладно, — кивнула Вальтро, — Сейчас обслужу их и вернусь.

Совсем стемнело, луна залила двор серебряным светом, полковник уже откланялся, Жоржик и Нелли все еще сидели за столом, предаваясь неспешной беседе и вентилируя утомленные организмы ночным воздухом. Жоржик посмотрел на окна второго этажа — в комнате Вальтро оранжево светилась занавеска.

— Похоже, Вальтро нашла общий язык с твоей внучкой, — сказал он.

— Я очень рада, — ответила Нелли. — Обеим девочкам это может пойти на пользу.

— В том, что мы делаем, есть качество чистого искусства, — сказала Вальтро.

Они лежали голые поверх постельного покрывала, их одежда была разбросана по полу рядом с почти пустой бутылкой виски.

— Ты имеешь в виду эту живопись? — Юлия лениво подняла колено и показала кровоподтек на внутренней стороне бедра.

— Я имею в виду, что в этом нет никакой цели и никакого смысла, кроме чистого кайфа, — ответила Вальтро.

— А чего, кроме кайфа, хотят все люди, которые трахаются сейчас по всему миру? — удивилась Юлия.

— Мужчина и женщина могут зачать ребенка, — сказала Вальтро.

— Ты думаешь, твои родители имели в виду тебя? — расхохоталась Юлия. — Каждый человек — это побочный продукт удовольствия. Если ему повезет, его смоют в унитаз сразу. А если не повезет, то через целую жизнь.

— Мне нравится твой оптимизм, — сказала Вальтро.

— Мне тоже, — сказала Юлия, — поэтому, раз уж я здесь, я буду получать кайф, имеющий смысл в самом себе. Это намного честнее, чем смывать плоды в унитаз.

— Это принцип чистого искусства, — задумчиво заметила Вальтро, — не имеющего никакой цели, кроме самого себя. Но некоторые называют это извращением.

— Некоторые дергают за ручку унитаза, — злобно отозвалась Юлия, — и называют это социальной справедливостью. Извращение — это плодить детей, которые сдохнут на помойке. Нас обеих выбросили голыми жопами на лед и напрочь отбили способность к деторождению. Но мы выжили, и все, что мы можем сделать, — это не отдать им своих детей, чтобы их убили на войне или превратили в рабочий скот. Так давай жить дальше и рвать, чем Бог послал, их детей, которые сожрали наших, — Юлия крепко хлопнула себя ладонью между ног, — и плевать и на их справедливость и на их сраные понятия. — Она подхватила с полу бутылку и одним глотком допила виски.

— Слушай, давай погоняем на мотоцикле, а?

— Мы сильно под газом, — сказала Вальтро. — Дело не в том, что опасно. А в том, что мне не хочется валяться посреди дороги кверху жопой в лопнувших от удара джинсах, я сама видела такое много раз.

— Ну, мы же интеллигентные женщины, сестричка! — Юля широко развела руками. — А интеллигентные женщины наводят марафет перед тем, как сделать глупость. Тогда они не валяются на дороге в задранных юбках, даже если и выжрали по бутылке водки.

Вальтро выглянула в окно. Луна, как прожектор освещала пустой двор, Нелли и Жоржик уже уползли спать.

— Ладно, — сказала она, — Трубка у тебя есть?

Зверь рвал пространство, пожирая колесами игрунтовку, и хруст кукурузного поля — ему было насрать на пересечение местности, он рычал, из пересечения хромированных рогов торчал вперед столб света. Луна прыгала на неровностях почвы, звездная пыль летела из-под колес, дыбом вставая до неба, до неба было — рукой достать. Столбы лунного света дырявили ночь, как картечь, прошибая занавес ночи вихрями светотени, ветер вздымал черно-белую гриву, прочь унося пожираемый мир, и жег обнаженную кожу ледяными искрами звезд.

Два городских полумальчика, два полуамерикэн-боя, двое юношей из хороших торговых семей — Тоник и Геник еще ранней весной раскинули сладкую сеть посреди кукурузного поля, окропив потом своих лиц каждое черное семя, упрятанное в теплую землю. Теперь, оставив «тойотку» на грунтовой дороге, они ползали меж кукурузных рядков, собирая заслуженный урожай, — драгоценные, восхитительно большие головки настоящего туркменского мака. И Тоник, и Геник были здравомыслящими, хоть и молодыми людьми, умеющими защитить свою собственность, — под рукой у Геника был топор, а у Тоника — обрез мелкокалиберного карабина. Они услышали рев двигателя и увидели свет, но мотоцикл надвигался слишком быстро, оставив им время, только, чтобы упасть на задницы. Тоник в панике вскинул ствол.