Василий Ардаматский - Последний год Страница 17

— Здесь вы ничего конкретного не добьетесь, — убежденно сказал Палеолог. — Они ответят вам то, что я уже давно слышу от них: мол, тут главные затруднения не в Петрограде, а в Бухаресте и что они не могут пообещать Румынии воевать вместо нее…

— Не лишено, — усмехнулся Тома. — Но будет важна даже одна постановка этого вопроса. И, наконец, проблема Польши, ее государственности.

— Рекомендую этот вопрос поднимать, когда уже сделаете все остальное. И говорить об этом следует сверхосторожно.

— А если их пугнуть возможностью предоставления Польше автономии немцами? — спросил Тома.

— Вряд ли испугаются, они достаточно хорошо осведомлены о традиционной польской ненависти к Германии.

Вивиани строго и чуть насмешливо смотрит на Палеолога:

— Я вижу, вас тут сделали пессимистом?

— Просто я тут кое-что знаю, — ответил посол.

— Многое, я думаю, прояснится у царя, — заключил разговор Тома.

Поездка в правительственном салон-вагоне по царскосельской железной дороге прошла в приятном Палеологу легком разговоре о Франции. Вивиани с юмором рассказывал о жизни Парижа, о новостях высшего света. Послу хотелось узнать о многом, и они не заметили, как перед окнами вагона оказался царский павильон станции. Здесь их ждали два закрытых экипажа. В один сели Па-леолог и Тома, в другой Вивиани и встречавший их главный церемониймейстер двора. Тома с любопытством смотрел в окошко кареты и вдруг, откинувшись на спинку сиденья, рассмеялся:

— Невероятно! Я, социалист Тома, сейчас предстану перед русским самодержцем! Не-ве-ро-ят-но! — Он помолчал, задумался и спросил — Я смогу увидеться с русским социалистом Бурцевым?

— Не надо на этом настаивать, — холодно ответил посол. — Он считается смертельным врагом царя, и просьба о свидании с ним может перечеркнуть весь ваш визит.

— Но почему? Они же по просьбе Франции вернули его из сибирской ссылки?

— Я сам занимался этим и пребывал при этом в щекотливейшем положении, которого вам лучше избежать.

— Но что же я скажу своей партии, когда вернусь? — спросил Тома. — Что социалистов в России нет? Кто мне поверит?

Палеолог чуть не сказал, что таких, как он, социалистов в России действительно нет, но удержался и сказал, не скрывая раздражения:

— Еще раз говорю вам — не поднимайте этот вопрос…

От подъезда Александровского дворца одна за другой отъезжали кареты и экипажи с замысловатыми золочеными вензелями на дверцах, и французские гости вынуждены были в стороне переждать разъезд. Церемониймейстер объяснил, что сегодня именины царицы и сейчас уезжают ее гости — лица царской фамилии.

Отъезжающие толпились и в вестибюле дворца: золотое шитье мундиров, дорогие меха, сверкание драгоценностей, легкий говор по-французски. Тома и Вивиани смотрели на все это с огромным любопытством, не замечая, что иные гости, наверно зная, кто они такие, смотрели на них с презрительным любопытством.

Тома, Вивиани и Палеолога провели в Угловой зал, высокие окна которого выходили в парк, где под ярким солнцем лужайки светились нежной зеленью. Вивиани все, что видел, старался запомнить — он обещал дать газете социалистов подробные очерки о своем путешествии в Россию.

В зал вошел Николай. Он был в полковничьем кителе, на груди, кроме обычно носимого им Георгиевского креста, поблескивал еще и военный крест Франции, явно надетый для этого приема.

Палеолог представил царю его гостей, не уточняя, конечно, что они социалисты. Царь пожал им руки и, сделав шаг назад, стоял перед ними руки по швам. Неловкая пауза. Николай улыбнулся и потрогал рукой на своей груди французский крест:

— Как видите, я ношу ваш военный крест, хотя я его не заслужил…

— Не заслужили? Как можно? — восторженно возмутился Вивиани…

— Конечно, не заслужил, — совершенно серьезно ответил Николай. — Ведь такой крест дается героям Вердена, а я там и близко не был. — Если бы он при этом не улыбнулся, французы не знали бы, что им сказать, а уточнять, что награда эта чисто символическая, было бы бестактно, притом понадобилось бы напомнить о великом вкладе России в эту войну, а это уж совсем некстати, учитывая, что через минуту они начнут излагать монарху свои просьбы о новых вкладах.

Царь сделал жест рукой, приглашая гостей к круглому столу, возле которого стояли четыре кресла. Беседу начал Палеолог:

— Ваше величество, господа Тома и Вивиани приехали со столь важными намерениями, что они счастливы благосклонно предоставленной вами возможности видеть вас и говорить с вами, ибо никто другой ответить на их вопросы не сможет.

На лице Николая мелькнула тень недовольства:

— Почему же? Представители дружественной и героической Франции везде у нас встретят и понимание, и исконное расположение…

Это было почти отказом вступать сейчас в переговоры. Мгновенно заговорил Вивиани. Он информировал царя о целях визита, но сделал это очень искусно, потопив все его конкретности в подкупающем красноречии. Великолепный французский язык, доверительная интонация, яркая образность речи — в ход были пущены все приемы ораторского искусства. Словно позабыв о своих конкретных задачах и просьбах, он красочно рисовал образ героической, окровавленной Франции, а в подтекст уходила мысль, что Франция достойно выполняет свой союзнический долг и что ей нельзя не помочь, если она этой помощи попросит. Под конец Вивиани припас душещипательный рассказ о французском солдате, который, умирая от раны, полученной при штурме Вердена, умолял своего капрала сообщить в Россию, что он во имя общей победы воевал как положено солдату Франции. Когда Вивиани рассказы вал это, глаза его наполнились влагой, заблестели, да и Николай явно растрогался и взволнованно воскликнул:

— А немцы уверяли всех, что французы не способны быть солдатами!

Вивиани ответил мгновенно:

— Но это правда, ваше величество! Француз не солдат! Он воин!

После недолгого взволнованного молчания заговорил Тома. Поначалу тихо, будто размышляя вслух:

— Величие Франции — ее народ. И России тоже! — Царь согласно кивнул, и, подбодренный этим, Тома как бы спросил у самого себя — Как же должен быть счастлив человек, который как вы, ваше величество, может сказать «мой народ»… — Сделав этот ловкий реверанс перед монархией и монархом, Тома без паузы продолжал — История делается народами. Но и личностями тоже. И когда деяния личности сливаются с помыслами народа, эта личность входит в историю.

Николаю эта сентенция понравилась, и он одобрительно посмотрел на француза.

— А когда несколько великих народов, — повысив голос, продолжал Тома, — объяты единой целью, горе тому, против кого они восстали. Вот почему наша общая уверенность в победе непоколебима, как гранитная скала…

Царь слушал своих гостей с большим интересом — своим окружением он давно был отучен от подобных свободных и красивых речеизлияний. Тома это почувствовал и не ограничился тем реверансом вначале, по ходу разговора он еще не раз высказывал элегантные комплименты своему венценосному собеседнику и в заключение сказал с подкупающей искренностью:

— Ваше величество, мне страшно подумать, какой великий груз любви к своему народу и ответственности перед ним лежит на вашем добром сердце!

— Вам страшно только подумать… — совсем расплавился Николай, — а мне этот груз надо нести день за днем, год за годом…

Возможно, в этот момент Николай понял, что выразился о себе нескромно — лицо его посуровело, и он сделал знакомое многим движение всем телом к столу, будто он собирается встать — это означало, что аудиенция окончена. Но французы этого сигнала не знали, и Тома сказал:

— Ваше величество, победно закончив войну, вы непременно приедете во Францию, где вас встретят как…

Николай встал, одернул китель:

— Я люблю Францию и буду рад ее увидеть, — произнес он несоответственно сухо и даже сердито.

Французы тоже встали.

— Мы благодарим вас, ваше величество, за эти счастливые для нас минуты, — склонив голову, проникновенно сказал Вивиани.

Царь отрывисто кивнул им и ушел вялой походкой…

Из Царского Села в Петроград в салон-вагоне возвращались одни французы, можно было поговорить откровенно. Как только поезд тронулся, Тома, потирая руки, воскликнул тихо:

— Все-таки мы его подцепили на крючок прочно и безбольно.

— Не торопитесь, вы плохо его знаете, — отозвался Палео-лог. — Вы добились, однако, немалого, вы его явно взволновали, это редко Кому удавалось. Но он на удивление непостоянный человек, утром он целует своего министра, а тот, вернувшись в министерство, находит на своем столе повеление о своей отставке.

— Однако общая его благосклонность к нам бесспорна, — сказал Вивиани.

— Я побеспокоюсь о том, — сказал Палеолог, — чтобы о визите узнало побольше людей двора, это несколько облегчит вам разговор с тем же Алексеевым. Только в этом я вижу пользу приема…