Освальд Тооминг - Зеленое золото Страница 19

Сухая одежда и тепло, веявшее от плиты, уняли заодно с дрожью и досаду Реммельгаса. Следя, как на поленьях сворачиваются одно за другим белые хлопья пепла, он улыбнулся: по спокойном размышлении во всей истории обнаруживался комический, даже, если угодно, романтический момент.

Дом лесника был обставлен не совсем обычно. Положим, резные столы и стулья нашлись бы и в других домах, но задумчивая сова, пялившая глаза над дверью, уже не являлась обычным украшением. На многих лесных хуторах употребляются вместо вешалки оленьи рога, но уж никак не лосиная, шириной с лопату, зубчатая корона, которую Реммельгас приметил сразу же, как вошел в дом. В другой комнате Реммельгаса поразил орел с простертыми чуть ли не от стены до стены крыльями — большая редкость для здешних лесов. Видно, хозяин дома любил окружать себя лесными тварями, даже не будь здесь всевозможных чучел, в этом могла бы любого убедить выдра, что сидела на подстилке, положенной на стул, и недоверчиво следила за лесничим, — выдра, которую тут за ее крик окрестили именем «Кирр». Церковные обряды не превратили древних эстонцев в христиан, и едва ли такое крещение смогло превратить хищную истребительницу речной рыбы в смирную комнатную собачку. Впрочем, она не проявляла враждебных намерений: один глаз ее был закрыт, а открытый поглядывал скорее с любопытством, чем со злобой.

За окном быстро темнело. На горизонте вспыхивали порой молнии, но уже так далеко, что грома не было слышно. За стеной мычала корова, весело повизгивали собаки. Огонь отбрасывал на стену пляшущую, огромную, вышиной до потолка, тень лесничего, греющего у очага руки. Да, вот она, романтика леса и отшельничества! И вдобавок к ней неожиданное появление лесничего, то есть, извините, — натуралиста, встречающего тут единственную дочь лесника. В конце концов, нос у нее не слишком острый, такой смелой формой отличались носы самых классических римских красавиц. И как нелепо подозревать девушку в косоглазии! Реммельгас выпрямился и рассмеялся над собственной слепотой. Ему едва ли приходилось встречать раньше карие глаза, глядящие прямо на тебя так смело и в то же время так… ну, не хитро… а несколько иронически, чуть свысока и довольно-таки пытливо. Но все это блекло рядом с плавностью ее движений. Сколько создано теорий о том, что человеческий характер можно узнать по глазам. Все это чушь! Глаза могут быть обманчивыми, лживыми, но никто не может изменить своих жестов, своей походки, позы, осанки. Теория Реммельгаса не раз проверялась на практике и весьма редко приводила к ошибкам.

Из риги послышался звон ведер, после чего Анне вернулась на кухню. Она повесила на лосиные рога полотенце, пригладила волосы и спросила:

— Вы, конечно, проголодались?

Лесничий вздохнул. Вся романтика исчезла. Всего-то и осталось, что девушка с карими глазами, вполне обыкновенная — не урод и не красавица, — да потрескивающий в очаге огонь, да выдра, переставшая наблюдать за гостем и трущаяся об ноги хозяйки, да тьма и тишь вечера, неслышно приникшего к окну. А посреди всего этого восседает утонувший в огромном сером костюме лесничий, который в самом деле проголодался. Он почувствовал это лишь теперь, почувствовал очень остро, но протянул в ответ:

— Вы не отличаетесь особой вежливостью…

— Вы считаете искренность невежливостью?

— Заблудившийся специалист по жукам не вправе спорить на эту тему.

— Вы заблудились? — В голосе девушки послышалось откровенное удивление. — В нашем-то лесу? — В голосе еще чувствовалась интонация, которая недвусмысленно говорила о падении уважения. — Да как же это возможно?

— В таких трущобах и лиса заблудится…

Этим он лишь подлил масла в огонь.

— Трущобы? Вы говорите трущобы! Да подобного леса вы не сыщете на сто километров вокруг, а то и вовсе не сыщете… Да что вы вообще знаете о лесах-то?

— Да, так кое-что… знаю случайно.

— Для вас лес — это одни бабочки да жуки. Вы небось липу от вяза отличить не сумеете, вербу от ивы.

Реммельгас, чтоб не выдать себя, прищурившись посмотрел на огонь. Ну и девушка, вспыльчива, как сухой трут! Что, если ее раззадорить?

— Вы патриотка своей глуши…

— Так что же? — подбородок Анне воинственно вскинулся.

— Лес лишает вас кругозора. Ива и верба! Вот весь ваш мирок. В моей бы власти — так я велел бы срубить лес. Ни сучка не оставил бы. Чтоб ветра гуляли на просторе, чтоб людям стало свободней, чтоб лес не стоял на пути…

Анне остановилась перед лесничим. Не только глаза — все лицо ее горело.

— Вырубили б… ни сучка не оставили б… Вы… вы плохой человек, слышите, плохой!

Не успел Реммельгас в ответ и свистнуть, как девушка, хлопнув дверью, выбежала. «Вот заварил кашу! — подумал Реммельгас, заерзав на стуле. — Собираешься ночевать, нежишься в чужом теплом платье, а затеваешь ссору, обижаешь хозяйку. Ай-ай-ай, лесничий, вот тебе и романтика, вот тебе и классический римский нос! Не нос, а сам ты остался с носом и с пустым брюхом впридачу…»

Анне вернулась быстрее, чем Реммельгас смел надеяться. Она все время выбегала в кладовую, гремела сковородами и кастрюлями, звенела ножами и вилками, но не произносила ни словечка и не удостаивала гостя ни единым взглядом. Реммельгас чувствовал себя виноватым, но не знал, с чего начать, как восстановить добрые отношения. Он подумал, поправил маленькой кочергой дрова в печке и наконец уронил:

— Вы уже давно тут живете?..

Сказал и понял, как это неуклюже прозвучало. И впрямь настоящий профессор! Едва ли Анне вообще ответит…

И все-таки:

— Нет, не очень. Всего-навсего с рождения.

И опять потрескивание огня и шипение сала на сковородке.

— И никто тут поблизости не живет?

— Живут… километрах в шести.

Под дверью заскреблись Стрела и Молния. Кирр подняла уши и раздула ноздри.

— Кирр занятный зверь…

В ответ послышалось «гм-гм» или нечто подобное.

Они уселись за стол вдвоем. Ели молча, пока Реммельгасу не пришла в голову одна идея.

— А что, у вас тут и народ из лесничества бывает?

— Да заходят всякие…

— Мне надо побывать у лесничего. Что он за человек?

— Вы с ним, наверняка, сойдетесь…

— Вот как? Почему же?

— Хороший лесничий — это всегда бездушный истребитель леса.

— Вроде меня?

Опять послышалось нечто вроде «гм-гм».

— Вы хорошо его знаете?

— Ни разу не видела. Да и не хочу видеть.

Теперь настала очередь Реммельгаса произнести «гм-гм».

— Ветрогон какой-то, птенец желторотый. За славой и почетом гонится, хочет сделать карьеру за счет леса.

— Да ну? За такое бесстыдство следовало бы дать по носу.

— Отец у меня по этой части слабоват. Обещал разнести лесничего, да где там! Если я с ним встречусь, то он у меня услышит.

— Не хотелось бы мне оказаться в шкуре лесничего. Бедняга…

— Не стоит его жалеть. Самодовольный парнишка только и знает, что петушиться да хорохориться. Мужчины его не проучили, придется, видно, женщинам этим заняться.

Реммельгас едва удержался, чтоб не рассмеяться. Но в то же время залюбовался девушкой. Какой характер! Или она говорит так только за спиной? Почему-то эта мысль огорчила Реммельгаса, он потерял охоту продолжать беседу, и они молча кончили ужинать. Анне предоставила ему кровать в задней комнате, под простертыми орлиными крыльями.

— Я стесню вас…

— Нет-нет, эта кровать у нас всегда свободна. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Реммельгас раскрыл окно. В комнату ворвался свежий воздух, принесший запах сырой земли. Хотя ветра не было, лес все-таки тихо гудел, словно пел самому себе колыбельную. Перед окном промелькнуло что-то темное — летучие мыши вылетели на охоту. Далеко в лесу громко и пронзительно ухал филин, и это наводило тоску.

В другой комнате, скуля, заметалась выдра. Почти тотчас со двора вылетели Стрела и Молния и понеслись наперегонки к лесу.

Лесник Нугис вернулся домой. Реммельгас услышал, как загремели его сапоги, как Анне стукнула дверцей печки, как Михкель заворчал на резвящуюся Кирр. Отец и дочь обменялись скупыми замечаниями о прошедшем трудовом дне, и лишь после того как лесник покончил с едой и, закуривая трубку, чиркнул зажигалкой, Анне обронила как бы невзначай:

— У нас гость…

— Вот как?.. — протянул Михкель.

— Какой-то профессор по части жуков. — Анне так сильно негодовала на пришельца, что нарочно повысила голос для того, чтоб ее хорошо услышали и в соседней комнате.

— Тут… в Сурру?

— Он остановился в Мяннисалу. Ты же сам как-то говорил, что кто-то должен приехать? Заблудился, бедный… — Она опять насмешливо подчеркнула слово «заблудился».

— А ты и поверила… — начал Нугис и остановился. — Он сказал, что из Мяннисалу? — В голосе лесника уже слышалось волнение. — Да я только вчера виделся с тамошним объездчиком, и он мне ничего не сказал!