Освальд Тооминг - Зеленое золото Страница 21

Внезапно собаки пустились во всю мочь к хлеву. Из-за его угла крадущейся походкой вышел коричневый зверек, вытянув плоскую голову с маленькими ушами. Казалось, что собаки с налету собьют с ног выдру, но Кирр оскалила белые острые зубы, и собаки отскочили в сторону. Конечно, больше чем зубы выдры их удержала от нападения на речную хищницу длительная выучка, которая заставила их усвоить, что за дружбу с Кирр хозяин ласкает их, а за вражду жалует плетью и лишением пищи.

Кирр прошествовала к дому, не обращая ни малейшего внимания на тявкающих собак. Она и Реммельгаса как будто не замечала, но едва лесничий шагнул к выдре, как та остановилась и взгляд ее продолговатых глаз скользнул по нему. Как все дикие звери, она не смотрела человеку в глаза.

— Кирр, Киррушка! — позвал Реммельгас. Он и понятия не имел о том, чем привлечь выдру, но ему очень хотелось, чтоб Кирр подошла и уютно устроилась на его коленях, как вчера на коленях Анне. Он сел на ступеньку и, похлопывая себя по ноге, повторил: — Кирр! Киррушка! Прыгай сюда! Хоп!

Выдра не уходила, но и не подходила. Собаки наблюдали за обоими, застыв на месте и подняв уши торчком. Лесничий догадался, что им не раз приходилось стоять так, наблюдая, как приручают выдру. Он продолжал свои попытки.

— Ну, Кирр, иди же! Хоп-хоп!

Но хвостик выдры даже не шевельнулся. Она, по-видимому, обдумывала, как проскочить мимо назойливого чужака в дом.

Реммельгас потерял терпение и повелительно крикнул:

— Ну, полезай же наконец, речная разбойница!

Зверь не привык к тому, чтоб на него кричали, он плотно прижался к земле, готовый каждую минуту удрать. Но тут он услышал что-то гораздо более важное, повернулся и стрелой пустился к лесу, а по пятам за ним, тявкая, помчались Стрела и Молния.

Анне возвращалась из лесу почти бегом. Щеки ее горели. Она держала в руках снятый с головы платок, полы ее расстегнутого пальто развевались. Реммельгас встал и, вспомнив о вчерашнем, вновь почувствовал себя неловко. Анне дружелюбно кивнула ему:

— Доброе утро! Удалось заснуть… после вчерашней ссоры?

— Ссора — это, пожалуй, слишком сильно сказано…

— Все-таки. Едва ли вас когда-нибудь так ругали и в глаза и за глаза, как вчера, — рассмеявшись ответила девушка.

— Да, пожалуй… — согласился Реммельгас. — Но признайтесь, что и вы никогда еще так не попадали впросак, как вчера?

Анне не стала спорить. Она наклонилась к выдре, юлившей у ее ног, сказала лишь раз «хоп», после чего та молнией взобралась к ней на плечо и нежно обвилась вокруг шеи.

— Какой невежливый зверек! — проворчал Реммельгас. — Уж я приглашал, приглашал его к себе на колени, а он только глядел на меня исподлобья.

Анне погладила блестящую шкурку выдры.

— Кирр разборчива…

— Вы и в самом деле все тут колдуны…

— Вы уже прослышали о нашем прозвище?

— Да. И теперь, попав к вам, склонен думать, что оно соответствует истине…

Они вошли в дом. Сняв пальто, Анне быстро принялась наводить порядок на плите и на кухонной полке, рассказывая при этом:

— Да, прозвище это нам дали, пожалуй, не без основания. Моего отца давно уже окрестили старым сурруским колдуном, а теперь и меня порой зовут колдуновой дочкой. Только колдовства тут никакого нет, просто отец изучил свойства растений и умеет их использовать. Он знает, какую настоять траву на случай болей в груди, чем натираться от ревматизма, что класть на свежую, а что на старую рану. Сейчас больные все реже обращаются к помощи сурруского колдуна, а вот во время оккупации наш дом был скорей аптекой или лазаретом, чем лесной сторожкой. Невеликая это премудрость. Тут ровно ничего нет таинственного, отец готов каждому объяснить, что и как, он и делал это не раз, да люди такие беспамятные — они забывают название трав, забывают даже, как они выглядят, и все страшно путают. Узик они принимают за арнику. Не могут отличить купырь от лесного дудника. Им нужен голубой лютик, а они собирают иван-да-марью. Такие странные люди! Ведь даже слепой увидит разницу между тем и другим, настолько она велика, правда?

Реммельгас был не очень уверен в этом — знание растений являлось его слабым местом, — но все-таки кивнул. Анне перескочила на другую тему и рассказала, что они с отцом еще до восхода засели в шалаше на тетеревином току, потому что неподалеку оттуда дня два тому назад раздались выстрелы. Иные браконьеры не поленятся пройти и больше десяти километров, лишь бы подстрелить эту королевскую дичь. Нугис пошел дальше обходом, а Анне поспешила домой, чтобы гость не беспокоился. Они не думали, что лесничий проснется так рано.

Вскоре вернулся домой и Нугис. Никаких охотничьих следов не обнаружилось. Лесник молча посасывал трубку, как видно, совсем не удивляясь тому, что Анне так дружески, так шутливо беседует с лесничим, будто они вчера вовсе и не повздорили.

После завтрака старик спросил:

— С чего же начнем?

— С Кяанис-озера.

Густые пучки бровей Нугиса полезли вверх, но он, ни слова не говоря, пошел в угол за резиновыми сапогами. После непродолжительной паузы Анне сказала:

— Вы не проберетесь до Кяанис-озера.

— Затопило?

— Там теперь настоящее море.

— Но вода-то меня и интересует. Партийная организация поручила мне исследовать район Туликсаареского сельсовета и его мелиоративные возможности. Отправляясь туда, я хочу убить двух зайцев: подготовить материал для доклада об осушительных работах и своими глазами взглянуть, возможно ли зимой заготовлять лес в Сурру.

Нугис при первых же словах Реммельгаса перестал натягивать сапоги. Он с любопытством посмотрел на Реммельгаса и, когда тот кончил, спросил:

— Так вы, значит, партийный?

— Да.

Нугис поглядел на сапог, а потом опять на лесничего.

— И вы говорите, что партия решила приняться за осушение туликсаареского леса?

— Да, решила. За осушение леса и полей.

Нугис резким движением натянул сапог. Поднялся, кивнул головой на дверь.

— Пойдем верхом, обойдем вокруг Каарнамяэ. Я знаю там дорогу повыше, доберемся посуху до самого Кяанис-озера.

Это было первым предложением и одновременно первым советом, данным лесником Нугисом лесничему Реммельгасу. Но, несмотря на сдержанность и лаконичность этого совета, Реммельгаса охватила такая радость, что он даже подмигнул Анне. Сделав это, он сам испугался: какое же последует наказание? Но Анне, по-видимому поняв, что вызвало эту мальчишескую выходку, не рассердилась на Реммельгаса и даже кивнула ему.

Реммельгас не мог долго задерживаться, уже через день ему нужно было возвращаться в Туликсааре. Но раз уж он оказался в Сурру, жаль было бы его покинуть, не изучив основательно. Для двух дней задача эта была нелегкой, особенно если учесть неблагоприятные в это время года условия для передвижения. За себя он не боялся, потому что у него была хорошая физическая подготовка — он считался в школе приличным гимнастом и одним из лучших лыжников, а летом ему приходилось принимать участие в кроссах по пересеченной местности, — но сможет ли пожилой лесник выдержать нужный темп?

Нугис не отставал и не жаловался. Реммельгас получал ответы на все вопросы о возрасте леса, о породах деревьев, о вредителях, о рубках, о давности культур, словом, обо всем, и при проверке ответы оказывались точными. Реммельгасу стало в конце концов казаться, что Нугис смог бы безошибочно ответить, какое количество тетерок вьет гнезда в том или ином квартале, сколько барсучьих семей вырыло тут норы или сколько журавлиных стай прилетело нынешней весной проводить лето на Люмату.

Когда они перед возвращением домой уселись на упавшей березе и закурили, Нугис, растягивая по своей привычке слова, спросил:

— Ну как, не очень… устали, лесничий?

Лесничий сначала подумал, что Нугис разгадал его утренние мысли и теперь в отместку насмехается над ним, но лицо лесника показалось ему искренним и даже смущенным, и он отрицательно покачал головой.

— Тогда я предложил бы сделать маленький крюк в сторону Мяннисалу. Оттуда через реку мы выйдем к квартальной просеке, ведущей в Сурру…

Реммельгас не спросил, что задумал лесник, а последний не дал никаких объяснений. Это была самая трудная за день, самая мокрая и самая грязная часть пути. Вскоре Реммельгас сообразил, что Нугис ведет его по тем местам, которые остались в стороне во время его вчерашнего похода в Сурру.

Они дошли до молодого смешанного леса, через который пролегала вырытая давным-давно магистральная канава. Она должна была отводить воду из леса в реку, но местами засорилась, а местами ее берега осыпались. Прошлогодние березовые листья, упавшие в воду, поднявшуюся до краев, почти не двигались.

От этой канавы шло сквозь молодой смешанный лес несколько осушительных рвов. Хотя их берега тоже пропитались водой, нетрудно было заметить, что вырыли эти рвы недавно, года два-три тому назад. Реммельгас вспомнил о еловых посадках и сказал: