Василий Ардаматский - Последний год Страница 25

Были вблизи Мануса и другие фигуры… По ходу заседания русского правительства велся протокол, он затем перепечатывался в трех экземплярах, переплетался в тетради, которые рассылались царю, премьеру и министру внутренних дел. В техническом аппарате правительства трудился скромный чиновник Губенников, в обязанности которого входило оформление таких тетрадей. Чиновник этот был куплен Манусом, и от него и шла информация о всех принятых правительством решениях. Необходимо отметить, что покупку этого чиновника подсказал Манусу не кто иной, как все тот же Грубин, которому эта информация была нужна не меньше, чем Манусу.

Вот с какими «политиками» связался Манус, и понятно, на какую «политику» его подвигнул Грубин, который издали весь этот год следил за новой деятельностью Мануса, знал о каждом его шаге, а встречаясь с ним, получал от него информацию для немецкой разведки. Но повседневное руководство Манусом во всех этих делах он осуществлял через Бурдукова.

Но сегодня Грубин у придется заниматься им самому — пообедать вместе пожелал Манус. Позвонил утром и настойчиво пригласил в ресторан. Грубин знает, в чем дело, — сегодня в суво-ринской газете «Новое дело» названа фамилия Мануса и впервые прямо сказано, что он является тайным агентом-хранителем немецких интересов. Наверное, встревожился… Но обедать Грубин откажется — неразумно долго на глазах быть в его обществе. Хотя со страху, что ли, Манус пригласил его в какой-то малоизвестный ресторан «Севастополь» на Обводном канале. Даже извозчик дважды переспросил название и адрес…

Ресторан оказался затрапезным. Воняло кухней. Окна маленькие, темно. Единственно, что хорошо и кстати, — глубокие ниши-кабинеты, задергивающиеся бархатными замусоленными портьерами. В одной из таких ниш Манус ждал Грубина…

— Еле нашел ваш «Севастополь», — смеялся Грубин, опускаясь на скрипучий просиженный диванчик. — Самое подходящее место для ангела-хранителя немецких интересов… — Грубин захотел сразу дать понять, что он не придает серьезного значения газетной статье. — Я обедать не буду, у меня через час деловое свидание на другом конце города. Я даже извозчика не отпустил. И вам не советую нюхать эту вонь, голова разболится.

— Переедем в другое место? — предложил Манус.

— Зачем? — И без паузы — Разве Бурдуков не советовал вам в свое время купить акции этой газеты?

— На все рты платков не накупишься, — ответил Манус.

— А вот Рубиншейн, насколько мне известно, собирается эту газету проглотить.

— Да черт с ним, с Рубинштейном!

— Хорошо. Пусть черт будет с ним… — Грубин, чуть сдвинув гардину, осмотрел зал.

— Я вижу, и вы боитесь появиться со мной на людях… — Глаза Мануса сощурились в презрительной усмешке. — А я-то не о себе пекусь. Как бы это не повредило Протопопову, он-то все же человек государственный, министр…

— Эта газетная брехня не повредит никому, тем более Протопопову, — рассудительно начал Грубин. — Но кое-что предпринять следует. Первое — пожертвуйте приличную сумму на санитарный поезд императрицы. И не жмитесь. Спустя пару дней хорошо бы побывать у нее Распутину и узнать, как она расценила ваш жест. То, что она скажет, передать князю Андронникову, а это значит, всему городу… Второе — узнать точно, кто автор статьи. Бурдуков должен вызвать его в министерство внутренних дел и потребовать, чтоб он предъявил документы, подтверждающие его обвинение в ваш адрес. Документов у него, естественно, нет, и Бурдуков скажет ему, что вы подаете на него в суд. Тогда Андронников должен посоветовать редактору замолить свою вину перед вами на страницах той же газеты. Третье… — Грубин обаятельно улыбнулся… — Паника отменяется. С волками жить — по-волчьи выть. А теперь прощайте.

— Спасибо, — тихо сказал Манус, пожимая руку Грубину… «Удивительные эти русские… — думал Грубин под снежный скрип извозчичьего возка. — Могут, не дрогнув, идти на эшафот и расстроиться из-за пустяков… Манус… Манус… Гроза биржи, дрогнувший от выходки какого-то газетного щелкопера… Комплекс русской неполноценности… Нервы нужно иметь, господа…» Последние слова Грубин произнес вслух, и извозчик обернулся:

— Чего изволите, ваше благородие?

— Поезжай быстрее, — рассмеялся Грубин. У него было хорошее настроение — в общем, все шло как надо…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

 Таврический дворец, где происходят заседания Думы, оцеплен полицией и второй цепью агентов в штатском. Улица для движения перекрыта с раннего утра. Толпы любопытных горожан отодвинуты в стороны от дворца. Густо падал снег, и несколько дворников в белых фартуках непрерывно разметали его на подъезде к дворцу.

Генерал Глобачев в простеньком штатском пальто стоял в толпе любопытных, внимательно смотрел и слушал. Для него было неожиданностью, почему собрались эти люди? Не замыслено ли что? Но люди стояли спокойно, и на лицах у них ничего, кроме праздного любопытства. Народ самый разный, но больше попроще. Рядом суетился мужчина, по виду мастеровой. Ростом не вышел, он то поднимался на цыпочки, то норовил пролезть вперед. Глобачев тихо спросил у него:

— А чего это тут ждут?

— А лихо их знает, — не оборачиваясь, ответил мастеровой. — Поутру шел мимо, гляжу — полиция Таврический оцепляет.

— Думу будут арестовывать, — знающе сказал кто-то рядом.

Глобачев даже дыхание задержал — допущена ошибка! Оцепление ставили на глазах улицы, а его вообще надо было спрятать… Стоявший неподалеку шпик заметил, что генерал сильно рассержен, — забеспокоился, завертел головой, не проглядел ли он чего?..

Депутаты Думы начали прибывать к часу дня, съезжались дружно, не как обычно — кто когда, ведь бывало, что и кворума нет заседание открывать.

В начале второго часа по тому, как замельтешились возле дворца полицейские и охранники, толпа поняла — сейчас наконец что-то произойдет, и стала подвигаться поближе к дворцу. Но к этому времени уже возникло третье кольцо оцепления — конные жандармы. Специально обученные лошади боковым шагом быстро отжали толпу назад, к линии, обозначенной полосатыми столбиками.

В ворота дворца начали въезжать автомобили с членами правительства и иностранными послами. Они запрудили площадку перед подъездом дворца, но эта пробка была быстро ликвидирована, и машины одна за другой укатили на стоянку в ближайший переулок. Тут же, у ворот дворца, появился громоздкий автомобиль председателя Думы Родзянко, на самом въезде его машину занесло задними колесами в сугроб, шофер пытался стронуть машину, но ее колеса с визгом буксовали. Машину облепили полицейские и чуть не на руках вынесли ее на дорожку. Тучную фигуру Родзянко узнали издали, и в толпе послышались аплодисменты. Глобачев про себя это отметил, все-таки простолюдины Думе симпатизируют…

Родзянко в здание не вошел, остался в небольшой группе думцев, вышедших для встречи царя. К этому времени снегопад еще усилился и царский кортеж машин точно вынырнул из белой мглы и въехал во двор. Несколько машин, миновав подъезд, остановилось дальше, прямо перед подъездом остановилась машина царя. Выскочивший из нее начальник личной охраны Николая генерал Спиридович распахнул заднюю дверцу, через которую вышли царь и великий князь Михаил Александрович. Николай для своего сопровождения в Думу выбрал именно этого князя, потому что в царской семье он был самой бездеятельной фигурой, не вызывавшей к себе заметных отрицательных эмоций. Наоборот, российский обыватель весьма ему сочувствовал, когда он недавно был подвергнут царем наказанию за женитьбу без его разрешения. Царица, однако, записала тогда в дневнике, что «Михаил чересчур никто, чтобы, находясь рядом с Ники, вызывать чувство почтительного уважения»…

Царь был в шинели и полковничьей папахе. Приложив руку к виску и ни к кому лично не адресуя своего приветствия, он быстро поднялся на ступени и, сопровождаемый встречающими, прошел во дворец. Внутри Думы шествие уточнилось: впереди шли царь и великий князь, за ними — Родзянко и генерал Спири-довйч и позади — думцы…

На улице толпа поняла, что никакого зрелища не будет, и стала расходиться, и вскоре там, где она стояла, остались только черные фигуры охранников в штатском — они проявились как на снимке. Наблюдавший это Глобачев заметил себе, что следовало приказать агентам расходиться вместе с толпой. Сложная у генерала служба — век живи, век учись…

Меж тем в Таврическом царь и великий князь прошли в Екатерининский зал и остановились перед иконой Николая-чудотворца. Благонамеренная газета «Русское слово» напишет потом: «Два святых имени Николая в эту минуту как бы слились вместе, даруя России великую Надежду…»

Думцы прихлынули к иконостасу, сбившись за спиной царя.

Но давайте почитаем, как вся эта церемония преподносилась России, и воспользуемся для этого репортажем специального корреспондента Петроградского телеграфного агентства. (Цитирую по газете «Народное слово» № 33 за 1916 год.)