Томмазо Ди Чаула - Голубая спецовка Страница 27

Сегодня утром я, рабочий машиностроительной отрасли, дитя ВИКТа, ИСТа, ИКПТ, племянник ФТМ[15], взявшись за рукоятки токарного станка, почувствовал себя полным дерьмом и принялся орать как сумасшедший, что жить надоело, хочу вновь мотыжить землю, заклинать змей, готовить смеси ядовитых трав, плясать пиццика-пиццика и тарантеллу и таскать козу за хвост.

Сегодня под предлогом жары закрасили все стекла на потолке. Закрасили жутким синим цветом так, чтобы ни капли живого света не дошло до рабочих. Ни капли солнца. Рабочие обязаны пребывать в тени и не должны видеть ни одной зеленой травинки. Тем более мака. Иначе рабочие взбунтуются, и их не сдержать. Пусть даже воробей не прошмыгнет в цех. А я стою тихонько в своем углу, таращу глаза да посмеиваюсь. Где им понять: весну я чую по запаху, нюх у меня что у охотничьей собаки. Стою за стеной железных заготовок, голова болит, где-то в мозгу звучит старинная, жалобная песня крестьян, и от этого до боли хочется плакать. Бежать бы отсюда, но не могу, хотя нас у ворот никто не сторожит. Все очень просто, достаточно перелезть через ограду. Но вскоре я больше ни о чем не думаю, жду обеда; до 15.00 осталось совсем немного. Привыкаю к мысли о том, что всякий раз в конце рабочего дня я как бы ухожу в отпуск, такой маленький, фиговый отпуск.

Вот и столовая. Жую и размышляю. Почему бы всем рабочим промышленного района не кормить в этих столовых свои семьи? Здорово придумано, а? Экономились бы деньги и время. Известно ли вам, что значит обойти магазины, приготовить обед, накрыть на стол, потом убрать со стола, подмести пол, вымыть посуду?.. Женщина стала бы свободнее, у нее оставалось бы время играть с детьми, заниматься спортом, читать, видеться с людьми, путешествовать, любить. По пути из столовой захожу в административный корпус и зондирую почву на этот счет среди работающих там женщин. Одна заявляет, что лично ей эта идея не нравится. Она предпочитает чин-чином ужинать дома, с первым, вторым, сладким, фруктовым компотом и прочими вкусными вещами. И, разумеется, с любимым мужем. Я мрачнею, цежу сквозь зубы «буржуйка», поворачиваюсь на каблуках и иду прочь. Прощайте, мечты о революции!

Очень болят плечи. И левая нога тоже, особенно в стопе. Иду в туалет, сажусь на металлический ящик для бумаги, кладу руки на умывальник, на руки опускаю голову. Жарко. Открываю кран и подставляю руку под струю воды, которую регулирую так, что струя идет раздвоенная. Нужно немного тренировки, чтобы это удавалось; мы, бывает, даже состязаемся на спор. Пытаюсь уснуть. Входят и выходят мои товарищи. Никто меня не трогает, думают, что сплю. Спасибо, что хоть здесь уважают усталого человека.

Сегодня подошел к моему станку один симпатичный разнорабочий небольшого роста, с бородкой, всегда веселый. Взял со станка деталь, которую я обрабатывал, очень похожую почему-то на микрофон, и говорит: споем, мол, вместе. И вот с этим якобы микрофоном в руках мы вдохновенно поем песню «Грустно, очень грустно говорить тебе: прощай…». В отверстие детали вставили веревочку наподобие шнура.

Случается, мы с ним под настроение устраиваем пляски. Задорно пляшем тарантеллу и сами же распеваем. На меня бросают удивленные взгляды: смотрите-ка, Томмазо наш до чего докатился — с разнорабочим под ручку пляшет. А я им говорю: катитесь, мол, к чертовой матери, буржуи поганые!

Неисправен станок. Немедленно вызываю мастера, тот извещает начальника цеха, начальник цеха звонит начальнику отдела техобслуживания, начальник отдела техобслуживания наконец присылает двух рабочих. Один высокий, тощий, другой низенький и плотный. У плотного лицо вишневого цвета. Что с тобой, спрашиваю. Оказывается, он только что из медпункта, где ему вкололи компламин. Он должен каждый день колоть компламин, потому что несколько месяцев назад у него был тромбоз. Инъекции нужны для расширения капиллярных сосудов. Вот почему цветом лица он сильно смахивает на марсианина.

Они немедленно разбирают станок, снимают горизонтальный кожух, убирают болты, соединения, шкивы, затем снимают вертикальный кожух, обнажая главный механизм — сердце станка. Все это похоже на хирургическую операцию, перед тобой, словно внутренности, — трубки, шланги, прокладки, муфты, втулки, таймер…

На досках объявлений повесили списки детей на отправку в летние лагеря. Говорят, у ЭНИ хорошие лагеря. Очень может быть. Читаю списки и вижу знакомые фамилии, только с другими именами: Лоредана, Чинция, Роберто, Риккардо, Маргерита, Лючано, Сабина, Барбара, Марция, Николетта… Тут подходит один товарищ и говорит: хорошо бы нас самих посылали в такие лагеря, поскольку нам обязательно нужны и воздух с солнцем, и отдых, и разрядка. Так что дети детьми, а и нас неплохо бы туда пристроить. И добавляет, что в день отправки он при своем малом росте, пожалуй, напялит короткие штанишки или фартучек да и прибьется к толпе детишек.

По дороге из столовой несколько человек о чем-то яростно заспорили. Дело чуть до драки не дошло. Предмет конфликта давно известен: футбол! Примечательно, что начальник цеха их не остановил. Вот если бы вместо футбола речь шла о культурных или политических событиях, тогда бы он немедленно вмешался и отослал бы ссорящихся на рабочие места. Когда он замечает группу, обсуждающую «опасные» темы, то сразу же подходит и спрашивает подозрительно: «Что, собрание?»

С самого утра на фабрике тарарам по причине пересмотра разрядов. Как только речь заходит о деньгах, воздух накаляется. Кипит и булькает. Бывший крестьянин, удивленный и встревоженный таким шумом-гамом, подходит ко мне и говорит, что в деревне лучше. Здесь происходят неподвластные разуму вещи, дурные вещи, которые по сравнению с градом или засухой — сущая чепуха.

В угловой части цеха раскопали здоровенную яму. Бегают взад-вперед каменщики со своими инструментами и тачками. Похоже, дом собираются строить. Из ямы выбирают последние камни, какие-то корневища, землю. Спрашиваю, что здесь будет. Говорят — новый токарный станок огромных размеров, автоматический, с цифровым управлением. Его уже привезли, вон он на улице, под навесом. Настоящий слон: высота — пять метров, ширина — четыре и пространство занимает немалое. В деревнях на таком пространстве размещается целое предприятие со сверлильными, шлифовальными и токарными станками, сварочными аппаратами и т. д. А тут едва-едва встанет один токарный. В течение дня его устанавливают, связывают с землей сотнями килограммов бетона. На станок смотреть-то страшно — вылитая гильотина. У него имеется похожая на карусель платформа диаметром почти два метра. На вращающуюся деталь вертикально опускается очень крупный резец, напоминающий пушечный ствол. Сбоку что-то вроде эскалатора, который выносит из-под ног этого чудовища наверх толстенные стружки. Кроме того, есть шкафчик со множеством красных, желтых и зеленых огоньков, кнопок, рычажков. Еще есть лесенка, по которой можно подняться и с удобством взять замеры детали по окончании обработки. Все-таки не обойтись без человеческой руки! Наладку станка поручили худющему, малорослому и смуглому рабочему, похожему на турка. Я ему говорю: здесь тебе целая квартира, осталось принести горшок с геранью, можно и холодильник куда-нибудь пристроить. Он отвечает, что холодильник уже есть, и показывает. Действительно, холодильник, но предназначенный для химикатов, используемых при особой обработке стали. Внутри все забито банками с краской, растворителями, разной требухой. Но в дальнем углу, тщательно прикрытые, стоят холодные бутылочки с пивом, лимонадом и кока-колой.

Лью из бутылки из-под фруктового сока специальное высококачественное масло в распылитель для смазки шпинделя, который делает 50 000 оборотов в минуту. Подходит один рабочий и спрашивает: «Что, заливаешь в машину масло из-под трески?» — «Не из-под трески, — говорю, — а настоящий рыбий жир». Он кивает, мол, это и имел в виду. Я ему объясняю, что в этом жире полно витаминов и что станкам тоже витамины требуются.

Я совсем недавно заступил, а вокруг меня уже вьется контролер в ожидании готовых деталей. Ходит кругами, как акула вокруг добычи. Правда, не заговаривает, побаивается, потому что, было дело, я его поучил маленько. Является он как-то раз и орать: «Я уже неделю жду, а ты все копаешься! Что мне, к начальнику цеха идти? Шевелись давай, а то лопнет мое терпение!» — «Эй, ты, — говорю я ему, — гнида паршивая. Ежели ты сейчас не уберешься отсюда, я проткну тебе задницу. Слишком много развелось начальников, больше, чем рабочих. Я тут за станком колупаюсь, а вы по цеху разгуливаете. А ну пошел отсюда, пока я душу из тебя не вытряс!» Только его и видели, этого юношу. С тех пор он всякий раз приближается ко мне на цыпочках, говорит: «Добрый день, синьор Ди Чаула». Вот он идет, руки за спиной, смотрит опасливо, в каком я настроении. Говорю ему: «Ты похож на акулу». А он отвечает, что акулу недаром зовут санитаром морей.